Москва прощалась с императором Александром I три дня. В Архангельский собор, сменяя друг друга, к телу государя подходили генералы в щедро расшитых золотом мундирах, отставные сановники с бриллиантовыми звездами на груди и дамы, считавшиеся украшением царствования.
Но вот к гробу подошла молодая дама в трауре, положила в изголовье букетик незабудок и откинула вуаль. Низко поклонившись праху, прекрасная незнакомка опустила вуаль и спешно удалилась.
Какая-то дама прошептала еле слышно соседке: «Незабудки… Как символично. Ведь ей есть что помнить». В толпе пролетел шелест тихого шепота. Дмитрий Веневитинов, молодой дворянин, служивший при Коллегии иностранных дел, спросил у приятеля: «Кто она? Кто эта прекрасная женщина?» И услышал в ответ: «Княгиня Волконская, это о ней говорят…»
Да, о княгине говорили в свете не уставая. Год за годом. Пушкин, посвятивший красавице Зинаиде несколько поэтических строф, не преминул упомянуть о «толках виста и бостона» и о «бальном лепете молвы».
Молва лепетала всякое:
— Зинаида Волконская? Притворщица и интриганка!
— Экзальтированная особа!
— Высокомерная аристократка!
— Роковая женщина! Кто только не влюблялся в красавицу Зизи, сколько сердец она разбила…
Все началось, когда шестнадцатилетняя княжна была представлена ко двору. Она восхитила всех, а императора в особенности. Да и как было не поддаться ее очарованию? Зинаида была дивно хороша, умна и прекрасно образована.
Родилась она в семье князей Белосельских-Белозерских, чей род шел от самого Рюрика. Отец Зизи, российский посланник в Сардинии, тонкий знаток древнеримского и европейского искусства, дал любимой дочери блестящее образование.
С шести лет девочка бойко говорила по-французски и итальянски, позже освоила английский, а к двенадцати годам — древнегреческий и латынь. Ее учили философии, истории живописи и литературе. А вот стойкую неприязнь к дамским, по ее словам, «жужжанием о моде» и «бездельном рукоделием» выработала в себе самостоятельно. В шестнадцать лет Зизи была наделена немалым тщеславием.
«Сиятельная сирена», как называли Зинаиду при дворе, была уверена, что ей нет равных среди дам ее происхождения и круга. Вероятно, поэтому и предпочитала мужское общество женскому.
Ее вечера разительно отличались от тех, которыми славилась московская и петербургская знать. У Волконской не танцевали и не играли в карты. На ее приемах музицировали, устраивали литературные чтения и домашние спектакли.
Да и сам дом княгини, со строгим нарядным обликом, фронтон которого украшал герб Белосельских-Белозерских, выглядел совсем не так, как было принято в свете. Стены не оклеивали штофными обоями — их расписали фресками в виде разных исторических эпох.
Парадный зал хозяйка превратила в маленький театр со сценой. Гостиные украшали статуи античных богов, в одной из комнат висел большой портрет хозяйки кисти Федора Бруни, по слухам, влюбленного в свою прекрасную модель.
И вот этой женщине был представлен «архивный юноша» (так иронически назвал служащих при Коллегии иностранных дел Пушкин в своем романе «Евгений Онегин») Дмитрий Веневитинов.
Веневитинов был обласкан Зинаидой Волконской и стал часто бывать в ее доме на Тверской. По московским гостиным поползи злорадные слухи: у княгини появился молодой воздыхатель, и она питает к нему нежные чувства.
Правдой это было отчасти: молодой поэт полюбил Волконскую отчаянно и безоглядно, как бывает в двадцать лет. Пылко, безудержно… Но безнадежно — светская болтовня насчет «нежной приязни» княгини к красавцу-поэту была чистейшим вымыслом.
Хозяйке салона не могла не льстить влюбленность пылкого поклонника. Веневитинов, по всеобщему мнению, впал в «любовную горячку»: он осыпал розами крыльцо особняка на Тверской и писал княгине любовные стихи.
Поэт был моложе княгини на пятнадцать лет и Зинаида сделаться посмешищем в глазах света не могла. В двадцать один год она вышла замуж за двадцатидевятилетнего князя Никиту Григорьвича Волконского, личного адъютанта Александра I. Вышла по большой любви.
В свете из уст в уста передавалась трогательная история: когда княгине сообщили, что ее муж убит на Бородинском поле, она в припадке отчаяния прокусила себе верхнюю губу, да так, что остался шрам на всю жизнь.
Слух о гибели супруга, к счастью, оказался ложным, но дальнейшая жизнь четы как-то не заладилась. Внешне все выглядело вполне благопристойно: ни муж, ни жена не поступались светскими приличиями.
Но вскоре начались осторожные негромкие разговоры: «Император весьма благосклонен к княгине Волконской. Да и она ему отвечает искренней преданностью». Другие вторили: «Да-да, подумать только, целый год кочевать по Европе с малолетним сыном в составе императорской свиты! А вы видели маленького Сашу? Говорят, он совсем не похож на князя…»
Третьи раздраженно прерывали: «Господа, нельзя ли найти более уместную тему для разговора?»
Бог весть, что думал об этом князь, любящий муж и верный слуга императора. Расстаться со своей Зинаидой он не мог, более того — был не в состоянии хоть чем-то ее расстроить.
Никита Григорьевич смирился и принял случившееся как должное. Свет последовал его примеру: отношения императора с княгиней длились так долго, что стали чем-то привычным, а следовательно почти приличным…
Впоследствии, когда Никита Григорьевич прочно обосновался в своем петербургском дворце на Морской, а княгиня предпочла поселиться в Москве, снова начались разговоры. Но на сей раз быстро стихли. Действительно, служебные обязанности удерживали князя Волконского в Петербурге, и он не мог пренебрегать ими ради московского модного салона своей супруги.
В светских сплетнях имя Зинаиды Волконской все чаще и чаще стало звучать рядом с именем графа Миньято Риччи. Он и его жена Екатерина Лунина-Риччи прекрасно пели и были частыми гостями княгини. А потом графиня Риччи перестала бывать в особняке на Тверской и княгиня Волконская восприняла это как должное.
Они с Миньято чаще пели дуэтом и московские дамы считали графа главным украшением салона Волконской. Он был строен, темноволос, с черными жгучими глазами. Его шутки были метки, бархатный голос чудесен…
В свете судачили: «А что же Веневитинов? Бедный влюбленный мальчик. Он еще слеп, но не долог тот час, когда он вызовет графа на дуэль!» Другой подхватывал: «Или застрелится, как юный Вертер у Гете!»
Зинаида Волконская не стала дожидаться развязки. Веневитинов был приглашен в особняк на Тверской ко времени, когда гостей не ожидалось. С гулко бьющимся сердцем Дмитрий поспешил к своей пассии: неужели она ответит на его чувства?
От волнения перехватило горло. Молодой поэт робко начал: «Княгиня, я так счастлив, что наконец могу высказать все…»
Волконская не дала договорить. Она прервала его — спокойно, немного грустно и властно: «Поверьте, я высоко ценю ваше чувство. Но нельзя, нельзя, друг мой!»
Он опустил глаза и прошептал: «Молю вас!» Волконская покачала головой: «Ни вы, ни я не сможем переделать свет. А он способен внести слишком много горечи в любовь, которую считает запретной. Вам следует уехать. Время и разлука лечат от сердечной хвори. Почему бы вам не перейти на службу в Петербург, к Нессельроде?»
Дмитрий обреченно спросил: «Я не ослышался? Вы хотите чтобы я…»
Она примирительно сказала: «Да. Я похлопочу за вас. Думаю, никаких препятствий не будет. Не огорчайте меня отказом».
Юноша тихо сказал: «Все это так неожиданно и так больно!» Зинаида посмотрела на него задумчиво: «Все пройдет, пройдет и это. И примите от меня в знак нашей дружбы маленький подарок!»
Волконская протянула Веневитинову массивный черный перстень: «Он был обнаружен в пепле Геркуланума и кто знает, кому он принадлежал, когда несчастный город был погребен, как и Помпеи, под раскаленной лавой. Теперь этот перстень станет вашим талисманом. Храни вас бог!»
Вскоре Дмитрий отбыл в Петербург. Тут его ждал сюрприз.При въезде в город его неожиданно арестовали по подозрению в причастности к заговору декабристов. Юноша подвергся унизительному допросу и провел три ночи в крохотной комнатенке с промерзшими стенами. Допрашивал Веневитинова дежурный генерал Главного штаба А. Н. Потапов. По словам биографов, арест и допрос сильно подействовали на Веневитинова. Не найдя улик, его отпустили.
Вышел он из «казенного присутствия» с сильным кашлем и болью в груди. Началась петербургская жизнь с постылыми служебными обязанностями, вдалеке от родных и раздирающей душу тоской по Зинаиде Волконской.
Веневитинов носил ее романтичный подарок на брелке часов, заявляя, что наденет кольцо на палец только в одном из двух случаев: на смертном одре или во время венчания со своей любимой Зинаидой.
Однажды, желая развеяться, Веневитинов отправился на бал, проходивший у Ланских. В одной из дам, как ему показалось, он узнал Волконскую. Мелькнув нарядным платьем и высокой прической, дама направилась к дверям, Дмитрий бросился за ней. Кто-то из знакомых задержал его пустейшим разговором.
Когда он наконец выбежал на улицу, дама садилась в экипаж. Веневитинов успел ее разглядеть и понял, что обознался. Разочарование было настолько сильным, что он облокотился о перила крыльца и так простоял в оцепенении, не в силах сдвинуться с места.
На другой день юноша слег с высокой температурой. Жить ему оставалось несколько суток. Веневитинов завещал надеть ему на палец в смертный час перстень — подарок Зинаиды Волконской.
Когда он впал в забытье, друг надел на его палец перстень. На несколько секунд Веневитинов очнулся и спросил: «Разве меня венчают?» И отключился навсегда. Ему было всего двадцать один год.
В стихотворении под названием «Завещание», он писал:
Вот час последнего страданья!
Внимайте: воля мертвеца
Страшна, как голос прорицанья.
Внимайте: чтоб сего кольца
С руки холодной не снимали:
Пусть с ним умрут мои печали
И будут с ним схоронены.
Много позже Зинаида Волконская призналась, что безвременная кончина поэта на ее совести и с этим чувством ей жить до конца. Возможно, так оно и было, но только после смерти Дмитрияв особняке на Тверской ничего не изменилось. На вечерах все также пели, музицировали, разыгрывали домашние спектакли…
Похоронили Дмитрия Веневитинова — с перстнем на пальце — на территории Симонова монастыря.
Но только и после смерти ему не было покоя: спустя сто лет в связи со сносом здания тело поэта было эксгумировано, и перстень сняли с пальца. В настоящее время он экспонируется в Литературном музее в Москве.
