Утро началось, как обычно, с криков. Не просто криков, а истошного, надрывного вопля, который, казалось, пронзал насквозь даже бетонные перекрытия дома.
— Надя! Надя! Ты что, оглохла?! Я же зову! – доносилось из спальни, прерываемое утробным кашлем, который звучал то ли драматично, то ли просто фальшиво.
Надя стиснула зубы. Это был голос Марии Ивановны, свекрови. Голос, который последние пять лет стал главным саундтреком ее жизни, и который теперь, казалось, въелся ей под кожу.
— Иду, Мария Ивановна, иду! – Отозвалась Надя, стараясь придать своему голосу хоть какую-то интонацию, кроме усталой безнадежности. Она и правда шла. Шла, еле переставляя ноги, которые, казалось, налились свинцом. Каждое движение давалось с трудом.
Она вошла в спальню. Комната была заполнена полумраком, густым и тяжелым, как старое одеяло. Шторы плотно задернуты, не пропуская ни единого лучика солнца. В воздухе витал застойный запах лекарств, пыли и чего-то еще, необъяснимо затхлого, что постоянно присутствовало в доме.
Мария Ивановна лежала на диване, завернутая в три шерстяных пледа, несмотря на то, что за окном стоял конец мая и температура на улице уверенно перевалила за двадцать градусов. Ее лицо, морщинистое и бледное, было искажено страданием. Она закашливалась, хватаясь за грудь, и при этом не забывала сверлить Надю обвиняющим взглядом.
— Наконец-то! Сколько можно ждать? Я тут умираю, а ты… Ты где-то шатаешься! – прохрипела она, театрально прижимая руку к сердцу.
— Я готовила завтрак, Мария Ивановна, – ответила Надя, пытаясь сохранить спокойствие. – Что с вами? Вам плохо?
— Плохо?! Плохо?! Ты еще спрашиваешь! Мне всегда плохо! Я же больная женщина, Надежда, совсем больная! И никто меня не жалеет, никто! – голос свекрови приобретал всё большую драматичность. – Это ты здоровая, молодая, можешь бегать, прыгать, а я… Я только лежать могу.
Надя вздохнула. Это была извечная песня. Мария Ивановна, которой было всего шестьдесят пять, последние пять лет предпочитала вести образ жизни глубокой старухи, страдающей от всех мыслимых и немыслимых недугов. Диагноз врачей был прост: «возрастные изменения, хронические заболевания в стадии ремиссии». Но для Марии Ивановны это было равносильно смертельному приговору, ежедневно повторяющемуся.
— Что вам принести, Мария Ивановна? Может, воды? Или лекарства?
— Лекарства… Какие лекарства? Мне ничего не помогает! Мне только помирать осталось! – Она закашлялась снова, на этот раз протяжно, будто из глубины легких. – Вот у других невестки… Ой, да что говорить. А мне вот какая досталась. Ни чаю не принесет, ни поговорить не хочет. Все ей некогда, все она занята!
Надя почувствовала, как к горлу подступает ком. Не потому, что слова свекрови ее обидели, а от бессилия. Она знала, что сейчас начнется новый виток конфликта. И каждый раз, каждый божий день, она оказывалась в его эпицентре.
— Мария Ивановна, я принесла вам завтрак. Вы же просили гречку.
— Гречку? Какую гречку? Я ее терпеть не могу! Мне тошнит от твоей гречки! – Свекровь закашлялась снова, а потом демонстративно отвернулась к стене. – Все ты делаешь мне назло. Все!
Надя стояла и смотрела на затылок свекрови. Она не чувствовала злости. Только опустошение. За пять лет она так устала от этой войны, что все ее эмоции иссякли. Она просто хотела, чтобы это закончилось. Хоть как-нибудь.
— Ладно, я пойду тогда. Помою посуду.
— Мой, мой! Все мой! Ты-то здоровая! Тебе сам Бог велел мыть! А я вот лежу, и ничего не могу… Сил у меня нет, вот и помираю тут потихоньку! – пробурчала Мария Ивановна едва слышно.
Надя вышла из комнаты, притворив за собой дверь. Она открыла окно на кухне, впуская свежий утренний воздух, но он, казалось, никак не мог вытеснить этот стойкий запах несчастья.
Надя механически терла тарелки, а мысли ее уносились далеко назад, в то время, когда ее жизнь еще не была заполнена этим ежедневным кошмаром
Пять лет назад Надя была совсем другой. Молодая, жизнерадостная, полная надежд и планов. Она только что окончила университет, работала секретарем в небольшой фирме, и мечтала о большой, светлой любви. И любовь пришла. В лице ее будущего мужа, Сергея.
Сергей был старше ее на семь лет, работал инженером, был рассудительным, спокойным и очень заботливым. Он не был пылким романтиком, но его надежность и нежность подкупили Надю. Они познакомились на вечеринке у общих друзей. Он сразу обратил на нее внимание, и спустя несколько месяцев их знакомства сделал предложение.
— Надя, я люблю тебя, – сказал он тогда, немного смущаясь, держа в руках небольшую коробочку с кольцом. – Выходи за меня.
Надя, конечно, согласилась. Она была счастлива. Ей казалось, что наконец-то она нашла свою тихую гавань, своего надежного спутника жизни.
С Марией Ивановной Надя познакомилась еще до свадьбы. Сергей был её единственным сыном, и Мария Ивановна, как и положено, была очень привязана к нему. Она показалась тогда Наде милой, немного властной, но вполне доброжелательной женщиной.
— Ну, что ж, Наденька, – говорила Мария Ивановна, оглядывая Надю с ног до головы, – главное, чтобы Сережа был счастлив. А остальное – дело наживное.
Надя тогда улыбалась. Она не видела подвоха. Ей казалось, что все будет хорошо.
После свадьбы Сергей и Надя стали жить отдельно, в небольшой однокомнатной квартире, которую Сергей купил еще до их знакомства. Надя обустраивала семейное гнездышко с любовью, придумывала уютные детали, радовалась каждой мелочи. Жизнь казалась сказкой.
Сергей был внимательным мужем. Он помогал по дому, всегда интересовался, как прошел ее день, старался поддержать. Вечерами они гуляли по парку, ходили в кино, строили планы на будущее.
Но идиллия длилась недолго. Через год после свадьбы у Марии Ивановны начались проблемы со здоровьем. Сначала это были небольшие недомогания – головные боли, легкая слабость. Потом приступы стали учащаться. Сергей, будучи заботливым сыном, старался как можно чаще навещать мать, возил ее по врачам, покупал лекарства. Надя, конечно, понимала это и старалась быть рядом.
— Сережа, ты устал. Давай я съезжу к твоей маме, отвезу ей продукты, – предлагала Надя.
— Правда? Ты бы очень помогла, Наденька. Она будет рада, – отвечал Сергей с благодарностью.
Мария Ивановна тогда еще не была такой, как сейчас. Она принимала помощь Нади, благодарила, хоть и немного ворчала по мелочам. Но постепенно ситуация начала меняться.
Приступы у Марии Ивановны становились все чаще и продолжительнее. Она начала жаловаться на все подряд, отказывалась вставать с постели, постоянно требовала внимания. Врачи, проведя полное обследование, разводили руками: серьезных патологий не обнаружили. Но Марии Ивановне становилось все хуже, по ее словам.
Надя начала замечать, что характер свекрови меняется. Из немного властной, но в целом адекватной женщины, Мария Ивановна превращалась в настоящую тиранку. Ее требования росли, а придирки становились все изощреннее.
— Наденька, ты не так поставила вазу. Разве я не говорила, что она должна стоять вот здесь? – Или: – Это что за суп ты сварила? Пресный, как вода из-под крана! Разве так готовят нормальные хозяйки?
Надя старалась не обращать внимания. Она понимала, что свекрови тяжело. Но постепенно эти мелкие придирки превратились в ежедневные обвинения. И вот однажды…
— Наденька, я чувствую себя ужасно, – сказала Мария Ивановна, когда Надя в очередной раз приехала ее навестить. – Я не могу так больше. Мне нужна помощь. Постоянная.
Сергей, видя, как мучается мать, предложил переехать к ней.
— Надя, моя мама совсем плоха. Ей нужен уход. Мы не можем ее бросить, – сказал он. – Давай переедем к ней. Это временно. Пока ей не станет лучше.
Надя колебалась. Она любила их маленькую квартиру, их уют, их устоявшийся быт. Но она видела, как Сергей страдает и не могла ему отказать. И они переехали. В большую трехкомнатную квартиру Марии Ивановны.
Это решение стало началом конца их спокойной жизни.
Мария Ивановна с детства была человеком с очень своеобразным характером. Единственный ребенок в семье, она привыкла к тому, что все ее желания исполняются, а все ее прихоти – закон. Родители, партийные работники, старались компенсировать недостаток внимания подарками. В результате Мария выросла эгоистичной и требовательной, неспособной к сочувствию и сопереживанию.
Она всегда была в центре внимания. В школе, в институте, на работе. Если что-то шло не по ее сценарию, она тут же начинала демонстрировать свою «слабость» – слезы, головные боли, обмороки. И это всегда работало. Люди, видя ее «страдания», тут же бросались на помощь, исполняя все ее желания.
После замужества Мария Ивановна перенесла этот сценарий и на свою семейную жизнь. Муж, Иван Петрович, был человеком мягким и податливым. Он любил свою жену и старался оберегать ее от всех трудностей. Мария Ивановна быстро поняла, что его можно использовать для достижения своих целей. Любая ее просьба, любое желание тут же исполнялось. Если он сопротивлялся, она тут же «заболевала» – и муж сдавался.
Особенно сильно ее характер проявился после рождения сына, Сергея. С этого момента весь мир Марии Ивановны сосредоточился на нем. Она души в нем не чаяла, но при этом делала его своей собственностью. Сергей не имел права на свое мнение, на свои желания. Все, что он делал, должно было быть одобрено матерью.
— Сереженька, ты должен учиться на отлично! – говорила она ему в детстве. – Иначе ты не добьешься успеха.
И Сергей учился, потому что мама так хотела.
— Сереженька, тебе не стоит общаться с этими ребятами. Они плохо на тебя влияют, – твердила она в подростковом возрасте.
И Сергей переставал общаться, потому что мама так хотела.
— Сереженька, ты должен выбрать хорошую, денежную профессию, – напутствовала она, когда сын поступал в институт.
И Сергей выбрал, потому что мама так хотела.
Мария Ивановна всегда была окружена людьми, которые ее жалели и ей потакали. Она искусно манипулировала окружающими, используя свои «болезни» как инструмент давления. Стоило кому-то проявить недовольство или отказать ей в чем-то, как тут же следовал приступ «страданий» – обмороки, головные боли, сердечные приступы. И все тут же смягчались, испытывая чувство вины.
Со временем, когда Сергей вырос и стал самостоятельным, Мария Ивановна почувствовала, что теряет над ним контроль. Он стал проводить с ней меньше времени, у него появились свои интересы, друзья, а потом и любимая девушка. Это не нравилось Марии Ивановне. Она привыкла быть центром его вселенной, и теперь чувствовала себя заброшенной и ненужной.
Именно в этот момент ее «болезни» обострились. Нет, она не симулировала. Она искренне верила в свою немощь. Ее организм, привыкший реагировать на стресс «болезнями», стал давать сбои. Хронические заболевания, которые раньше протекали в легкой форме, обострились. Но при этом она не упускала возможности использовать их для манипуляции.
Когда Сергей привел Надю, Мария Ивановна поначалу приняла ее с показной доброжелательностью. Но очень быстро она поняла, что Надя – это угроза. Надя забирала ее сына, его внимание. И тогда Мария Ивановна решила действовать.
Она начала «болеть» все сильнее. Постоянные жалобы, причитания, требования внимания. Она знала, что Сергей – человек совестливый и заботливый. Она знала, что он не оставит свою мать в беде. И она этим пользовалась.
Переезд Сергея и Нади в ее квартиру был для Марии Ивановны победой. Она снова получила полный контроль над сыном, а заодно и над его женой. Надя стала для нее не просто невесткой, а личной сиделкой, прислугой, кухонной рабыней.
Мария Ивановна наслаждалась своей ролью страдающей мученицы. Она получала от этого своеобразное удовольствие. Ведь таким образом она оставалась в центре внимания, а все вокруг, хоть и ворчали, но все равно крутились вокруг нее, исполняя ее прихоти.
Она не испытывала ни малейшего угрызения совести. В ее мире не существовало других значимых людей, только она сама и ее потребности. Все остальные, даже сын, были лишь инструментами для удовлетворения этих потребностей. Она была уверена, что она – самая несчастная женщина на свете, и что все должны ей сочувствовать и ее жалеть. И если кто-то этого не делал, то это были неблагодарные, злые люди, которые желали ей зла.
Прошло еще несколько месяцев. Жизнь Нади превратилась в нескончаемый день сурка. Утро начиналось с криков Марии Ивановны, день проходил в постоянной беготне по хозяйству, выполнении бесконечных поручений свекрови, а вечер… Вечер был временем ожидания. Ожидания, что хоть что-то изменится. Но ничего не менялось.
Сергей, казалось, все меньше замечал, что происходит. Он уходил на работу рано утром, возвращался поздно вечером, уставший и вымотанный. Он пытался поддерживать Надю, но его попытки были слабыми и неубедительными.
— Наденька, ну что ты так переживаешь? Мама просто старенькая, ей нужно внимание, – говорил он, обнимая ее. – Мы справимся.
Но Надя не верила. Она видела, как Сергей устал, как он сам погружается в эту трясину. Он стал замкнутым, раздражительным, а их разговоры свелись к обсуждению текущих проблем свекрови.
— Мама опять жаловалась, что ей холодно, – говорила Надя, когда Сергей вернулся домой. – Я уже не знаю, что делать. Она лежит под тремя одеялами, а говорит, что мерзнет.
— Ну, может, и правда мерзнет? – отвечал Сергей, снимая пиджак. – Ты же знаешь, у нее давление скачет.
— Давление? А почему тогда она отказывается идти к врачу? И почему отказывается пить лекарства, которые ей прописали? – Надя не могла сдержать раздражения.
— Ну, Надя, хватит! – голос Сергея стал жестким. – Ты же понимаешь, что она в возрасте. Ей тяжело.
— А мне не тяжело?! – взорвалась Надя однажды. – Я не сплю ночами! Я уже забыла, когда последний раз нормально ела!
Наступила тишина. Сергей отвернулся к окну, а Надя почувствовала, как слезы подступают к глазам. Это была первая ссора между ними, настоящая, искренняя, которая показала всю глубину их проблемы.
— Я понимаю, что тебе тяжело, Надя. Но что мы можем сделать? Она же моя мать, – сказал Сергей, повернувшись к ней. – Я не могу ее бросить.
— А я? А наша жизнь? Разве мы не имеем права на свою жизнь? – голос Нади дрожал.
— Имеем. Но сейчас так. Надо перетерпеть.
«Перетерпеть», – эхом отдалось в голове Нади. Она уже не могла терпеть. Каждый день был пыткой.
Конфликты с Марией Ивановной становились все острее. Свекровь, чувствуя, что Надя теряет терпение, усиливала давление.
— Наденька, ты совсем меня не любишь! Я же вижу! – говорила она, когда Надя приносила ей еду. – Ты мне не хочешь ничего сделать!
— Мария Ивановна, я вам приготовила ваш любимый суп. Почему вы так говорите? – Надя старалась сохранять спокойствие.
— Суп? Это что за суп? Разве это суп? Это какая-то бурда! – Мария Ивановна отталкивала тарелку. – Ты же знаешь, я люблю густой! С мясом! А это… А это что?
Надя сжимала кулаки. Она часами стояла у плиты, стараясь угодить свекрови, а та в ответ только придиралась.
— Я не могу так больше, Сережа, – сказала Надя мужу однажды вечером. – Я чувствую, что схожу с ума.
— Наденька, ну потерпи, пожалуйста, – умолял Сергей. – Я поговорю с ней.
Сергей действительно поговорил с матерью. Разговор закончился очередным «приступом» Марии Ивановны и ее слезами.
— Сереженька, ты же знаешь, как я тебя люблю! Я все для тебя делала! А твоя жена… Она меня ненавидит! Она хочет, чтобы я поскорее умерла! – причитала свекровь, театрально хватаясь за сердце.
Сергей, как всегда, растаял. Он обнимал мать, утешал ее, а потом пришел к Наде с виноватым видом.
— Она очень расстроена, Надя. Она думает, что ты ее не любишь.
— А я ее люблю? После всего, что она делает? – Надя рассмеялась горьким смехом. – Я ее ненавижу, Сережа! Ненавижу!
Это было сказано в сердцах, на пике отчаяния. И Сергей отшатнулся от нее, как от огня.
— Как ты можешь так говорить про мою мать?! – его голос был полон негодования. – Она тебе ничего плохого не сделала!
— Ничего?! – Надя уже не сдерживалась. – Она превратила нашу жизнь в ад! Она высосала из меня все силы! Она забрала у нас с тобой все, что у нас было!
Крики переросли в настоящую ссору. Они кричали друг на друга, выбрасывая все накопившиеся обиды, все невысказанные претензии. Надя обвиняла Сергея в бездействии, в том, что он не защищает ее, в том, что он слеп к страданиям жены. Сергей обвинял Надю в отсутствии понимания, в жестокости, в том, что она не хочет принять его мать.
В какой-то момент Надя замолчала. Она посмотрела на Сергея, и увидела в его глазах не любовь, не понимание, а раздражение и усталость. И в этот момент она поняла: их брак рушится.
— Знаешь, Сережа, – сказала Надя, ее голос был на удивление спокоен. – Я так больше не могу.
— Что значит не можешь? – Сергей посмотрел на нее с недоумением.
— Это значит, что я ухожу. – Надя подняла голову, глядя ему прямо в глаза. – Я больше не могу жить в этом аду.
Сергей остолбенел. Он не ожидал такого поворота. Он думал, что Надя, как всегда, поворчит, поплачет, а потом смирится. Но в ее глазах он увидел решимость.
— Надя, ты что, с ума сошла? Куда ты пойдешь? – он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.
— Неважно. Я пойду куда угодно. Главное – отсюда.
И она пошла собирать вещи. Немногочисленные вещи, которые она привезла с собой в эту квартиру. Ей не хотелось ничего отсюда брать. Ей хотелось просто сбежать, стереть все, что было здесь, из своей памяти.
Сергей стоял посреди комнаты, не зная, что делать. Он не мог поверить, что это происходит. Он попытался остановить ее, уговорить, но Надя была непреклонна.
— Прости, Сережа, – сказала она, когда уже стояла в дверях с небольшой дорожной сумкой. – Но я так больше не могу.
И она ушла. Оставив его одного. С его матерью. И с их неразрешимым конфликтом.
Надя уехала к своей подруге Марине, которая жила в другом районе города. Марина, выслушав ее сбивчивый рассказ, лишь обняла ее.
— Я же говорила тебе, Надя, что это добром не кончится, – вздохнула Марина. – Но ты меня не слушала.
Надя лишь кивнула. Она чувствовала себя опустошенной, но в то же время испытывала странное облегчение. Она вырвалась. Вырвалась из этого замкнутого круга страданий и обвинений.
Первое время Надя приходила в себя. Она много спала, ела, пыталась привести в порядок свои мысли. Она чувствовала себя так, будто ее выпустили из тюрьмы. Свобода была опьяняющей, но в то же время пугающей.
Сергей звонил ей каждый день. Сначала умолял вернуться, потом пытался обвинить ее в том, что она бросила его и его мать.
— Надя, как ты могла так поступить? Мама совсем плоха! Она постоянно плачет, зовет тебя! – говорил он по телефону.
— Сережа, ты сам прекрасно знаешь, что с ней все в порядке. Это все манипуляции, – отвечала Надя, стараясь сохранять спокойствие.
— Какие манипуляции?! Она умирает! Ты ее довела! – кричал Сергей.
Надя молчала. Она больше не хотела спорить. Она поняла, что Сергей никогда не поймет ее, потому что он сам был жертвой своей матери.
Через несколько недель Сергей перестал звонить. Надя слышала от общих знакомых, что он совсем сник, замкнулся, стал выглядеть еще более уставшим. Он полностью посвятил себя уходу за матерью.
Мария Ивановна же, лишившись Нади, на какое-то время потеряла свой главный объект для придирок. Но не надолго. Очень скоро она переключила все свое внимание на Сергея. Он стал для нее единственным источником заботы, внимания и, конечно же, объектом для бесконечных обвинений.
— Сереженька, ты не так приготовил! – кричала она. – Ты не так поставил! Ты совсем не любишь свою мать!
Сергей терпел. Он не мог уйти, не мог бросить мать. Он был заперт в этой клетке, которую сам себе построил. Он работал, чтобы обеспечить маме комфорт, а после работы превращался в сиделку. Его жизнь стала сплошной чередой обязанностей. Он похудел, осунулся, в глазах его погас огонек. Он больше не гулял с друзьями, не ходил в кино.
Надя же пыталась начать новую жизнь. Она устроилась на работу, начала ходить в спортзал, встретилась со старыми друзьями, которые были потеряны в водовороте ее семейных проблем. Постепенно она восстанавливалась. Но шрам остался. Шрам от этой бесконечной битвы, из которой она вышла, казалось, победителем, но на самом деле – просто выжившей.
Они развелись тихо, без скандалов. Сергей не возражал. Он, казалось, был слишком уставшим, чтобы бороться. Их общие друзья разделились на два лагеря – одни сочувствовали Сергею, другие – Наде. Но мало кто понимал истинную причину их расставания. Большинство считали, что Надя просто не выдержала трудностей и бросила мужа в беде.
Через несколько лет Надя встретила другого мужчину. Он был добрым, понимающим, и очень бережно относился к ней. Она боялась новых отношений, но он смог растопить ее сердце. Они поженились, и Надя, наконец, обрела свое тихое счастье. Но даже спустя годы, запах пригоревшей гречки и утробный кашель Марии Ивановны иногда приходили к ней в ночных кошмарах.
