В погожий осенний день далекого 1916 года вокруг величественного здания Санкт-Петербургского окружного суда царило невообразимое оживление. Толпы зевак запрудили мостовую, с трудом пропуская скромный экипаж, что остановился прямо у парадного подъезда.
Стоило дверце кареты распахнуться, как собравшаяся публика разразилась оглушительным гвалтом. Конвою приходилось буквально пробивать дорогу сквозь людское море, когда из экипажа грациозно выпорхнула статная светловолосая дама средних лет — подсудимая по громкому делу, чье имя не сходило с уст всего Петербурга.
Услужливо подхватив даму под локоток, стражи порядка повели ее к зданию суда.
Под ноги арестантке то и дело летели свежие цветы. Кто-то восторженно хлопал, кто-то неистово свистел. А иные выкрикивали отнюдь не лестные эпитеты: «Аферистка! Пройдоха! Ишь, на графские-то денежки позарилась, Маруська!».
Еще бы, ведь совсем недавно Марии Яковлевне, блистательной актрисе, покорившей сердца тысяч поклонников, завидовали все петербургские барышни и молодые дамы. Не меньший успех ждал ее и в Москве, и в Киеве, и даже в далеком Париже, где Пуаре свела с ума самого Ротшильда исполнением пленительных романсов.
А теперь, подумать только, ее ведут в суд точно последнюю преступницу! И поговаривают, что все это дело рук ее собственного новоиспеченного мужа…
Когда судебный пристав зачитывал Марии ордер на арест, она все никак не могла взять в толк, кто же затеял этот чудовищный процесс. Граф? Ее ненаглядный Алешенька? Да быть такого не может! Ведь они так мило, так душевно провели последний вечер накануне. Мария в красках помнила, как они ужинали, о чем-то весело болтали, а после супруг попросил ее непременно спеть — как он любил!
Она охотно взяла любимую семиструнную гитару, отделанную перламутром, и затянула романс — с таким глубоким чувством, будто предчувствуя скорое расставание: «Я ехала домой, думала о вас…». Проникновенный, чуть надтреснутый голос брал за душу, и граф даже всплакнул от избытка эмоций. Ох уж этот сентиментальный Орлов-Давыдов!
— Машенька, дорогая, ты только не волнуйся! — горячо уверял муж, целуя Марии руки. — Чего бы мне это ни стоило, я обязательно пресеку проделки этих негодяев и добьюсь, чтобы они забрали свое грязное обвинение обратно. У меня ведь связи, деньги! Ты поверь мне, все завершится наилучшим образом, подруга моя ненаглядная.
Граф еще раз перекрестил жену, нежно поцеловал и удалился к себе в кабинет. А через какой-то жалкий час в дверь ворвалась полиция! Неужто Алексей ей лгал, заметая следы? Неужто он и есть истинный кукловод этого гнусного спектакля? Да нет же, глупости! Определенно, его настроили против Марии какие-то злопыхатели. Уж больно он доверчив и податлив к чужому влиянию…
…Погруженная в тяжкие раздумья, Мария опустилась на скамью подсудимых. Присяжные уже заседатели еще только рассаживались, когда ее вдруг с головой накрыло страшное, леденящее душу озарение. Ведь истцом-то по делу выступал не кто иной, как ее собственный обожаемый муж — Алексей Анатольевич Орлов-Давыдов, граф и депутат Государственной Думы!
У Марии потемнело в глазах, земля ушла из-под ног. Ее первым порывом было вскочить со скамьи, кинуться к Алексею, сжать его руки, заглянуть в глаза: «Как же так, милый? За что ты так жестоко поступаешь со мной?». Но она, артистка до мозга костей, сдержала этот импульс.
Лишь гордо выпрямилась, расправила плечи — и неотрывно уставилась на супруга, явившегося в зал суда, чтобы лично обвинить ее во всех смертных грехах. Давай же, Алеша, излей свою желчь, обличи меня, как последнюю преступницу!
А граф тем временем вещал с кафедры — размеренно, веско, безапелляционно. В его устах образ Марии представал каким-то адским исчадием, порочным чудовищем, угрозой всему обществу! Вот он живописал, сколь своенравна и строптива была будущая актриса с самых юных лет.
Дошло до того, что первый муж Марии, не стерпев дикого нрава красотки, заточил-таки ее в лечебницу для душевнобольных! Эх, зря выпустили оттуда эту бесноватую, горько посетовал Орлов-Давыдов. Одному Богу ведомо, каких бед она еще натворит!
Услыхав про «желтый дом», Маша едва не лишилась чувств. К горлу подкатил комок, в глазах защипало от подступающих слез. Как он посмел?! Как у него только язык повернулся обнародовать самую страшную тайну ее юности?! Мария закрыла глаза и неожиданно для самой себя погрузилась в воспоминания — яркие, болезненные, обжигающие, словно ей снова было семнадцать…
…Вот молоденькая Маруся, только-только обвенчавшаяся со вдовцом Михаилом Свешниковым, который годится ей в отцы, хлопочет по дому. Новоиспеченный муж застукал ее за разучиванием роли Офелии перед венецианским зеркалом в полный рост. Темные глаза Михаила опасно сузились, по скулам заходили желваки:
— Опять за свое, Марья? Я же русским языком сказал: никакого театра! Стыд-то какой — благородной даме скакать по сцене на потеху холопам! Забудь об этих дурацких фантазиях и займись домом, негодница.
Маруся, с детства мечтавшая о сцене, вскинулась, забыв о почтительном «вы»:
— Но ведь тебе нравилось, когда я играла в любительских спектаклях! Забыл, как восхищался моим дарованием, когда сватался?
— Одно дело салонные представления для узкого круга, другое — карьера комедиантки-потаскушки. Да я лучше удавлюсь, чем позволю законной жене такой позор! Ты будешь сидеть дома и вести себя как добропорядочная супруга. Иначе, Машка, я упеку тебя в сумасшедший дом, не посмотрю, что мы обвенчаны. Выбирай!
Маруся задохнулась от гнева. Какая наглость! Ее, дочь знаменитого Якова Пуаре, первого гимнаста и фехтовальщика Москвы, смеют так унижать?! Ну уж дудки, не на ту напал, старый козёл! Она ему покажет, где раки зимуют!
Словно в трансе, Маруся схватила венецианское зеркало и что было сил швырнула в стену. Брызнули осколки, зазвенели дорогие фарфоровые часы на каминной полке. Девушка заметалась по комнате, выкрикивая бессвязные ругательства, а потом забилась в истерике, сотрясаясь в рыданиях…
Уже через час Свешников сдержал обещание. Дюжие санитары в халатах скрутили брыкающуюся Марусю и под руки поволокли в карету. Так юная бунтарка и очутилась в сумасшедшем доме.
Правда, мучилась она там недолго. Старинный приятель покойного Якова Пуаре, известный театральный антрепренер Михаил Лентовский, прослышал о беде и вытащил крестницу из застенков. Приютил, обогрел, позволил блеснуть на сцене в эпизодических ролях.
А потом перспективную актрису приметили в Петербурге, и понеслось! Александринский театр, восторги публики, первый робкий успех. И первая драма неразделенной любви…
…Погруженная в воспоминания, Мария пропустила львиную долю речи супруга. Очнулась она, когда у Орлова-Давыдова уже начали сдавать голосовые связки. Граф твердил о том, что подсудимая якобы пошла на все, лишь бы пролезть в высшее общество.
Дескать, охомутала его, неопытного, запутала в своих коварных сетях, буквально силой затащила в отельный номер, споила шампанским и бесстыдно попросила помочь снять корсет!
По залу пробежал смешок: кое-кто припомнил, что Орлов-Давыдов до женитьбы на актрисе уже состоял в законном браке с баронессой де Стааль и успел обзавестись тремя детьми. Хороша «неопытность», нечего сказать! Но для Марии не было ничего смешного в этих грязных россказнях.
Зачем, ну зачем граф вываливает на обозрение публике интимнейшие подробности их личной жизни? Неужели он и правда считает ее алчной интриганкой? Или им движет что-то иное?
Память вновь услужливо вернула ее в прошлое — теперь уже не столь давнее. Они с Алексеем впервые увиделись в холле гостиницы «Националь» у телефона. Мария просто хотела позвонить, и вдруг ее буквально пригвоздил к месту взгляд потрясающе красивых синих глаз.
Высокий статный мужчина лет тридцати пяти жадно ее разглядывал, не скрывая восхищения. Лицо незнакомца показалось Марии смутно знакомым. И тут он представился:
— Граф Орлов-Давыдов. А вы, как я понимаю, несравненная Мария Пуаре? Я ваш давний и горячий поклонник! Кстати, я двоюродный брат Павла Долгорукова. Кажется, вы с ним неплохо знакомы?
У Марии екнуло сердце. Конечно, она слышала о графе довольно нелицеприятные вещи, по правде сказать. Болтали, что Орлов-Давыдов имеет, мягко говоря, не самый острый ум, хоть и заседает в Думе. А еще, что он по мужской части больше налегает, чем по женской. Мол, у графа с собственным лакеем Карлом любовь до гроба!
Но Алексей обезоруживал открытой улыбкой и немного наивным обожанием во взгляде. Рядом с ним отчаянно захотелось ощутить себя хрупкой и беззащитной — позабыть о возрасте, о театральных дрязгах, об одиночестве, что давно точило душу. Так Мария Яковлевна, сама того не заметив, вверила свою судьбу мужчине много моложе себя. В мужчине, чья порочность и непостоянство были притчей во языцех…
Их роман протекал по привычному сценарию: рестораны, букеты роз, ночи напролет. Орлов-Давыдов боготворил Марию, а она млела от позднего счастья. Правда, дальше пылких объятий дело не шло. Граф все никак не решался сделать Марии предложение руки и сердца. А годы-то шли!
В глубине души актриса понимала, что ей, дамочке с определенной репутацией, вряд ли светит венчание с наследником древнего аристократического рода. Но очень уж хотелось верить в чудо!
И тут Мария вспомнила, что ее обожаемый граф увлекается модным поветрием — спиритизмом. Может, потусторонние силы надоумят Алешеньку, что им с Марией сам Бог велел пожениться? Задумано — сделано! В гостиной Пуаре начались регулярные спиритические сеансы с вызовом духов. Дирижировала всем известная петербургская гадалка и медиум Анна Чернявская.
Однажды, когда комната озарилась призрачным светом, а столик, повинуясь неведомой силе, затанцевал по паркету, из темноты раздался громоподобный голос:
— Алексей Анатольевич Орлов-Давыдов! Сам Создатель повелевает тебе взять в жены Марию Пуаре. Ибо лишь она одна родит тебя наследника мужского пола — крепкого и разумного! А будешь артачиться, сведу в могилу раньше срока. Так и знай!
Граф, натура впечатлительная, в тот же вечер пал на колени и предложил Марии руку, сердце и баснословное состояние в придачу. Не будь дурой, Пуаре охотно согласилась. Тем более что ее первый муж к тому времени как раз отошел в мир иной, освободив бывшую супругу от уз законного брака.
Пышная свадьба состоялась в январе 1914-го. Венчание случилось аккурат на именины невесты, в день Святой мученицы Татьяны — дань уважения дочери Марии от князя Долгорукова. Шаферами у молодых стали видные политики и большие друзья Орлова-Давыдова — думцы Керенский и Маклаков.
О том, что 50-летняя невеста находится в тягости, знали лишь самые близкие. Ради пущей убедительности Мария даже завела себе фальшивый температурный лист, где скрупулезно отмечала малейшие изменения в самочувствии будущей роженицы. Сама же роды решила изобразить в отсутствие супруга — якобы граф опоздал к сему судьбоносному моменту.
В тот день, когда Мария собралась «рожать», преданная камеристка Маланья Нефедовна принесла из воспитательного дома крепенького голубоглазого малыша — вылитый Орлов-Давыдов! Не успел вернувшийся из поездки граф расцеловать дорогую Машеньку, как ему уже вручили завернутый в кружевное одеяльце драгоценный сверток. Графиня со значением произнесла:
— Знакомься, Алешенька — это твой сын и наследник. Нарекла его в твою честь Алексеем!
Орлов-Давыдов прослезился от счастья. Приблизив к лицу крохотное личико, он принялся жадно искать знакомые черты:
— Машка, да у него мои брови! Гляди, какие густые! Орловская порода, чует мое сердце. Будет богатырем, весь в папеньку!
Довольная Мария откинулась на подушки. Все складывалось как нельзя лучше! Новоиспеченное семейство отправилось отдыхать в Европу — как и положено богатым повесам с запросами. Предвкушая безоблачное счастье, Мария и не догадывалась, какая буря уже сгущается на горизонте…
Откуда ей было знать, что кое-кто давно и пристально наблюдал за развитием событий, точа в душе лютую ненависть к «узурпаторше»? Давний любовник и фаворит графа, верный слуга Карл Лапс, прознал-таки правду о подлинном происхождении младенца.
Путем ловких расспросов он вычислил настоящую мать дитяти — крестьянку Анну Андрееву и принялся ее шантажировать. Карл понимал: рано или поздно правда выплывет наружу. И тогда он, Карл, снова завладеет и телом, и кошельком своего драгоценного Алешеньки!
Дальнейшее напоминало дешевый бульварный роман. Влекомый чувством мести и неутоленной ревности, Лапс предъявил графу неопровержимые доказательства коварного обмана. Орлов-Давыдов пришел в неистовство — еще бы, обвести вокруг пальца его, наследника древнейшего рода! Да эта старая притворщица Машка за такое и на виселицу не грех отправить!
Страсти бушевали нешуточные. В запале граф подал на неверную жену в суд, обвинив Марию в умышленном введении в заблуждение и собираясь отобрать у нее все до последней нитки.
….Погрузившись в пучину прошлого, Мария упустила момент, когда прения сторон наконец завершились. Присяжные заседатели удалились на совещание — вершить судьбу несчастной Марии Яковлевны Пуаре, графини Орловой-Давыдовой.
В томительном ожидании приговора, утирая непрошенные слезы кружевным платочком, Мария снова и снова прокручивала в голове события последнего года. Боже, как она была наивна, как слепа! Поверила в любовь, в новую жизнь, в запоздалое счастье. А что в итоге? Муж публично называет ее гулящей девкой, охотницей за титулами и деньгами
Двери совещательной комнаты распахнулись. Присяжные чинно расселись на скамьях, избегая смотреть в глаза подсудимой. Зал притих в нехорошем предчувствии. И тут раздался ровный голос председателя:
— Подсудимая Мария Яковлевна Орлова-Давыдова, урожденная Пуаре, обвиняемая в тяжком преступлении против семьи и общественной нравственности, признана… невиновной! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
По залу пронесся дружный вздох облегчения. Публика радостно зашушукалась: графиня-то наша чиста как слеза! Знали мы, что Машенька не могла так подло поступить. А граф-то, граф! Вот уж воистину — седина в бороду, бес в ребро. Сам, поди, в молодости по борделям штаны протирал, а теперь из жены развратницу лепит. Тьфу!
Мария, не веря в благополучный исход, судорожно стискивала платочек. Слезы градом катились по ее все еще прекрасному лицу. Неужели кошмар закончился? Ее оправдали, признали непричастной к мерзкой афере! Пусть подлый муж утрется и подавится своей желчью. Она выстояла, не сломалась. Вот только что дальше?
К Марии бросились дочь и внук, стиснули в объятиях. Рядом всхлипывала растроганная Маланья, вытирая глаза краем передника. Но актриса, оглушенная свалившейся свободой, уже не обращала на них внимания. Ей хотелось одного — покоя и забвения.
Увы, судьба рассудила иначе. Грянувшая вскоре революция навсегда разрушила привычный мир — мир богатства и успеха, поклонников и роскошных нарядов, громких романов и фальшивого блеска. Все унесла та страшная кровавая метель.
Последние годы Мария Яковлевна Пуаре, лишенная сбережений и крыши над головой, провела в маленькой московской коммуналке, заботливо опекаемая дочерью и внуком. Ужасающая нищета и полная безвестность — вот что стало уделом гордой красавицы, еще недавно блиставшей на самых престижных сценах России.
Однажды она предприняла последнюю отчаянную попытку вернуться к любимому ремеслу. Но кому в голодной стране Советов есть дело до немолодой потрепанной актрисы с сомнительным прошлым? Пуаре так и не сумела пробиться на подмостки, хоть и прошла унизительное прослушивание во МХАТе…
Мария Яковлевна Пуаре, несравненная графиня Орлова-Давыдова, тихо скончалась от скоротечного воспаления легких на 74-ом году жизни. В последний путь ее провожали всего пятеро: дочь, внук да три закадычных приятельницы — актрисы, которым повезло дожить до преклонных лет.
Ни пышных венков, ни речей, ни почетного караула. Лишь скорбное молчание над дешевым сосновым гробом да редкие всхлипы родных.
