14-летняя чухонка была хороша! Царевич, пока нагружались с дьяком разнообразными яствами, только и смотрел на нее. Ладная девка, стройная. Коса толщиной в руку! Румянец на щечках горит — стесняется, волнуется. Еще бы, часто ли наследника престола воочию увидишь!
-Откуда взялась такая краса? — спросил Алексей, отпивая из кружки.
-Да чухонка, — хмельным голосом отозвался дьяк, взмахнув рукой. — Родители померли, вот и досталась мне с братцем своим, Иваном. Работает исправно, да и красавица, посмотреть, как сами убедились, приятно.
-Приятно, — повторил Алексей, словно зачарованный, рассматривая чухонку.
Где-то в холодной, такой неприветливой России его ждала беременная жена-принцесса, но он совсем не думал о ней.
Думал о чухонке.
Царский дьяк Никифор Вяземский был человеком видным да уважаемым. Будучи правнуком небогатого дворянина Казарина Петровича Вяземского, благодаря уму своему и учености сумел обратить на себя внимание государя и стать одним из «птенцов гнезда Петрова».
В 1696 году Петр поручил дьяку обучение своего сына и наследника, шестилетнего царевича Алексея Петровича. Никифор Кондратьевич успешно обучил наследника чтению, письму, арифметике, географии, истории, французскому и немецкому языкам. Отцу, Петру Алексеевичу, Никифор с гордостью писал про успехи своего ученика:
«Сын твой начал учиться немецкого языка чтением истории, писать и атласа росказанием, в котором владении знаменитые есть города и реки, и больше твердил в склонениях, которого рода и падежа.
Алексей относился к учителю с уважением и впоследствии, став уже взрослым человеком, регулярно встречался с Никифором «для беседы».
Эти встречи, в конечном счете, и погубили Алексея, да и самого Никифора едва не привели на плаху.
В 1711 году при дворе Никифора Кондратьевича появилась новая крепостная — 11-летняя пленная чухонка (финка), принявшая при крещении имя Ефросиньи Федоровны.
Девка была ловкая, расторопная, все приказы исполняла послушно, и дьяк был ею вполне доволен. К тому же, Ефросинья отличалась отменной красотою, а глазам, как говорил Никифор, «тоже приятность надобна».
Тем временем 21-летний воспитанник Никифора, царевич Алексей, сочетался в немецком Торгау законным браком с 17-летней принцессой Шарлоттой Кристиной Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской.
Брак был династическим, и особой любви между супругами так и не возникло. Алексей постоянно бывал в поездках, иной раз не видя жены по году и более. Когда царевич наведывался в Петербург, где проживала Шарлотта, он предпочитал проводить время в хмельных компаниях, чем с супругой, вечно жалующейся на бытовые условия, притеснения и безденежье.
Жалобы принцессы стали еще более невыносимыми для Алексея, когда она забеременела:
«Я постоянно страдаю, ибо так полна, что принуждена почти всегда лежать на спине; ходить я не могу, и если мне нужно сделать два шага, то приходится меня поддерживать с обеих сторон, а если посижу одну минуту, я не знаю, куда деться от боли».
Летом 1714 года, когда супруге уже настало время рожать, Алексей сообщил, что едет на лечение в Карлсбад. Шарлотта была в ужасе, но ничего поделать не могла. Несмотря на треволнения, 21 июля 1714 года принцесса благополучно разрешилась от бремени, родив дочь Наталью.
Алексей воротился в Петербург только в декабре. Прибыв в столицу, царевич впервые взял на руки своего ребенка и был растроган. Благодаря малышке отношения между наследником и его супругой несколько улучшились, но ненадолго.
«Лечение» Алексея в Карлсбаде было весьма своеобразным — он беспробудно пьянствовал. Как-то раз один из друзей сообщил царевичу, что в Карлсбаде находится и дьяк Вяземский. Изъявив желание «задушевно побеседовать» со своим учителем, Алексей встретился с Никифором Кондратьевичем. Прислуживала господам за столом та самая чухонка Ефросинья.
Царевич был поражен красотою 14-летней крестьянки и немедленно попросил у Вяземского «уступить» ему ее. Дьяк не осмелился противиться пожеланию наследника.
Ефросинья вместе с ее братом стали жить в доме Алексея, и вскоре тот в влюбился в «чухонку» до беспамятства.
Так что Шарлотта, стараясь вернуть утраченный интерес мужа, напрасно тратила душевные силы: сердце Алексея было уже несвободно. Не помогла и вторая беременность принцессы, которая была очень тяжелой, сопровождалась сильными болями.
В конце августа 1715 года Шарлотта упала с лестницы, получив сильный ушиб левой части тела. По всей видимости, падение негативно сказалось на течение беременности.
12 октября 1715 года Шарлотта родила здорового мальчика (будущего императора Петра II), однако, спустя неделю скончалась от «родильной горячки». Царевич Алексей, неотступно присутствовавший при супруге, невероятно страдал и несколько раз лишался чувств.
После смерти Шарлотты единственным утешением для Алексея стала Ефросинья.
26 сентября 1716 года царевич Алексей тайно от отца покинул Россию. В Европе он намеревался связаться с врагами Петра. С ним отправились 16-летняя Ефросинья, ее брат Иван и трое слуг.
Чтобы не вызывать подозрений, Ефросинья переоделась в мальчика-пажа. В Тироле беглецы на протяжении некоторого времени жили в крепости Эренберг, затем перебрались в Вену и, наконец, — в Неаполь.
В Вене вице-канцлер Шёнборн встречался с Алексеем Петровичем и в своих записках называл присутствовавшего при царевиче мальчика-подростка petite page, что означает «маленький паж».
С 17 мая 1717 года Алексей и Ефросинья жили в неаполитанском замке Сант-Эльмо, из окон которого открывался великолепный вид на город, залив и вулкан Везувий.
К этому моменту за царевичем уже была установлена постоянная слежка, руководил которой действительный статский советник граф П.А. Толстой. Помимо прочего, Петр Андреевич рапортовал в Петербург:
«Нельзя выразить, как царевич любит Ефросинью и какое имеет об ней попечение».
Невысокая, хрупкая барышня повсюду сопровождала Алексея. Разумеется, под видом пажа.
В деньгах Ефросинья и Алексей не нуждались, много путешествовали по лучшим местам Европы, осматривали достопримечательности, вкусно и обильно ели, регулярно посещали театры.
Алексей, как ранее дьяк Вяземский, уделял большое внимание образованию Ефросиньи. Барышня много читала, владела иностранными языками, ее письма к царевичу были грамотными и содержали большое количество «благородных» слов. Вот что Ефросинья написала любимому из Венеции, куда она ездила с братом Иваном Федоровичем и итальяно-российским торговым агентом Петром Ивановичем Беклемишевым:
«А оперы и комедий не застала, токмо в един от дней на гондоле ездила в церковь с Петром Ивановичем и с Иваном Фёдоровичем музыки слушать, больше сего нигде не гуляла …».
Вскоре после приезда в Европу Ефросинья забеременела. Своего будущего ребенка царевич Алексей в письмах к любимой называет Селебеный, что с чешского можно перевести как «Обещанный». Его Высочество очень ждет сына от любимой женщины, ведь двое его других детей были рождены женщиной нелюбимой.
О скором рождении «Селебеного» узнают и в России. Петр I, который и сам обожал амурные дела с представительницами низкого сословия, крайне недоволен выбором сына. «Обрюхатил чухонку», — с неприязнью говорит он. Государю было от чего беспокоиться: бастард, которого родила бы в Европе Ефросинья, в будущем мог стать серьезным оружием европейских держав против России.
По приказу Петра граф Толстой подкупил чиновника вице-короля Неаполя, который вызвал Алексея к себе и сообщил: итальянские власти намерены «отлучить от него женщину в мужской одежде», если тот не примет волю отца и не вернется в Россию.
Для царевича это была страшная угроза. Он попросил передать графу Толстому, что согласен вернуться на Родину, если император позволит ему жениться на Ефросинье.
Вскоре состоялась личная встреча графа Толстого и Алексея, в ходе которой вельможа сказал царевичу, будто бы Петр собирает войско для похода на Неаполь, чтобы силою оружия «достать» сына.
Перепуганный Алексей вернулся домой и все рассказал Ефросинье. Барышня призвала его покориться воле государя и просить у отца прощения.
Таким образом все страхи и сомнения царевича были преодолены, и он окончательно решил возвратиться в Россию.
На родину Алексей ехал в компани графа Толстого. Ефросинья путешествовала отдельно, более медленной «оказией». В дороге царевич неоднократно просил графа подождать его любимую, чтобы он и Ефросинья могли обвенчаться в ближайшей церкви, но получал неизменный отказ. Толстой ждал ответной депеши от императора, и, наконец, ее дождался:
«Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно уже поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нём, и в том весьма ему позволится, когда в наш край приедет, хотя в Риге, или в своих городах, или в Курляндии у племянницы в доме, а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесёт.
Буде же сомневается, что ему не позволят, и в том может рассудить: когда я ему такую великую вину отпустил, а сего малого дела для чего мне ему не позволить? О чём наперёд сего писал и в том его обнадёжил, что и ныне паки подтверждаю. Также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чем накрепко моим словом обнадёжьте его».
Письмо отца обнадежило и обрадовало Алексея. Он сразу же пишет Ефросинье восторженное послание, клянется ей в любви, умоляет заботиться о здоровье. Кроме того, царевич посылает любимой большую сумму денег и отправляет повитух, которые, в случае чего, могли принять роды в дороге.
Ефросинью привезли в Россию 20 октября 1718 года, когда Алексей по требованию отца уже отрекся от престола.
Как прошли роды находившейся на последнем месяце беременности Ефросиньи, мы ничего не знаем. Не знаем и о том, родился ли на свет «Селебеный». Этот ребенок стал очередной тайной русской истории.
На первый допрос 12 мая 1718 года Ефросинью привезли уже не беременной, и ребенка при ней не было.
До показаний Ефросиньи дела Алексея обстояли, в целом, благополучно. Да, он был арестован, но находился не в тюрьме, а во доме отца. Петр уже почти простил «блудного сына», позволил ему жениться на «чухонке» и поселиться в деревне.
Вот что Алексей писал Ефросинье, когда та еще находилась в дороге:
«Батюшка взял меня к себе есть и поступает ко мне милостиво! Дай Боже, чтоб и впредь так же, и чтоб мне дождаться тебя в радости. Слава Богу, что от наследства отлучили, понеже останемся в покое с тобою. Дай Бог благополучно пожить с тобой в деревне, понеже мы с тобой ничего не желали только, чтобы жить в Рождественке; сама ты знаешь, что мне ничего не хочется, только бы с тобою до смерти жить».
Этим наивным и, в целом, прекрасным мечтам Алексея Петровича не суждено было сбыться. И виновата в этом была Ефросинья. Вернее, ее показания.
Алексей во время следствия выдал своих сообщников, а из себя изобразил жертву собственного окружения. Петр казнил десять человек из близкого круга царевича и, кажется, был готов на этом успокоиться.
Тем более, что уже был опубликован всероссийский манифест об отречении Алексея, в котором, помимо прочего, сообщалось также о том, что царевич:
«Взял некую бездельную и работную девку и с оною жил явно беззаконно, оставя свою законную жену, которая потом вскоре и жизнь свою скончала, хотя и от болезни, однако ж не без мнения, что и сокрушение от непорядочного его жития с нею много к тому вспомогло».
Всем, и Петру в первую очередь, было понятно, что царевич больше не несет опасности для государя: воля его была сломлена, репутация в народе уничтожена.
Однако, показания Ефросиньи все изменили. Согласно утверждению фаворитки царевича, Алексей во время следствия не сказал ни слова правды. По словам Ефросиньи, наследник готовился свергнуть отца, для чего был намерен привести на русскую землю австрийцев и инициировать мятеж среди русских войск.
Кроме того, Ефросинья сообщила следующее:
«Писал царевич письма по-русски к архиреям и по-немецки в Вену, жалуясь на отца. Говорил царевич, что в русских войсках бунт и что это его весьма радует. Радовался всякий раз, когда слышал о смуте в России. Узнав, что младший царевич болен, благодарил Бога за милость сию к нему, Алексею. Говорил, что «старых» всех переведёт и изберёт «новых» по своей воле.
Что когда будет государем, то жить станет в Москве, а Петербург оставит простым городом, кораблей держать не станет вовсе, а войско — только для обороны, ибо войны ни с кем не желает. Мечтал, что, может, отец его умрёт, тогда будет смута великая».
По приказу Петра была устроена очная ставка царевича и Ефросиньи, в ходе которой Алексей Петрович полностью подтвердил правдивость слов своей фаворитки.
Царевича немедленно заключили в Петропавловскую крепость.
Историки достоверно установили, что пытки к Ефросинье не применялись, но с первого же дня она даже не попыталась как-то выгородить царевича. Напротив, она сразу стала давать показания против Алексея, не скрывая самых опасных для него подробностей.
Нельзя исключать, что Ефросинью подкупили, пообещали ей и ее брату богатую и знатную жизнь. Есть и предположения, что Ефросинья с самого начала была агентом Александра Меншикова, целью которой было выманить Алексея из-за границы. Как бы то ни было, но «чухонка» не врала: царевич, и правда, писал письма и в Вену, и в Россию, готовил почву для захвата власти.
Показания любимой женщины стали для Алексея роковыми. 24 июня Петр I утвердил смертный приговор сыну, а 26 июня царевич внезапно скончался в своей камере в Петропавловской крепости. Официально сообщили, что причиной смерти был апоплексический удар. Однако сразу же стали ходить слухи, что Алексея убили, возможно, при непосредственном участии Петра.
Показания Ефросиньи навели тень и на дьяка Никифора Вяземского, которого по приказу Петра привлекли к дознанию по делу Алексея. В ходе допроса Вяземский опроверг дружбу с царевичем. Напротив, он заявил, что наследник давно уже был к нему в немилости, и в 1711 году в доме герцога Вольфенбительского «драл его за волосы, бил палкою и сбил со двора».
Непосредственного участия Никифора в деле Алексея обнаружено не было, поэтому он, можно сказать, отделался легким испугом: был «всего лишь» сослан в Архангельск, где умер в 1745 году.
А вот Ефросинью полностью оправдали, но на протяжении некоторого времени продолжали держать в заключении. Император, который явно испытывал симпатию к «Алексевой чухонке», неоднократно интересовался у приближенных о ее судьбе. В конце концов своим указом Петр повелел:
«Девку Ефросинью отдать коменданту в дом, и чтоб она жила у него, и куды похочет ехать, отпускал бы её со своими людьми»
Немного позднее вышел именной указ государя, в котором было приказано отпустить Ефросинью на волю и богато ее наградить:
«Девке Ефросинье на приданое выдать своего государева жалованья в приказ три тысячи рублев из взятых денег блаженные памяти царевича Алексея Петровича».
Приданное Ефросинье было дано для свадьбы с офицером Петербургского гарнизона, который должен был караулить симпатичную «чухонку», но в итоге влюбился в нее без памяти, как когда-то царевич Алексей.
Умерла Ефросинья в 1748 году в возрасте 48 лет. К сожалению, она не оставила дневниковых записей, из которых мы бы узнали, почему она предала нежно любившего ее и желавшего мирно жить с ней в деревне «блаженные памяти царевича Алексея Петровича».
