Тишину квартиры нарушил резкий звонок в дверь. Олег вздрогнул — он только успел прилечь на пару минут после утомительного дня в университете. Поднявшись нехотя, он бросил взгляд в дверной глазок… и замер.
На лестничной площадке стояла Ирина. В руках — картонная коробка с логотипом местной кондитерской.
— Оле-ежа! — пропела она с фальшивой теплотой, вытягивая губы в театральную улыбку. — Нам срочно надо поговорить.
Он не успел даже открыть рот, как она уже втиснулась в прихожую, скинула обувь и привычным шагом направилась на кухню, будто бы заходила сюда каждый день.
— Привезла тортик. Тирамису, ты ведь всегда его обожал, — бросила она через плечо, водружая коробку на стол с таким видом, словно делала одолжение.
Олег оперся о косяк, молча глядя ей вслед. Прошло пять лет. Пять лет глухой тишины после того, как она потащила его мать в суд. А теперь — словно и не было ни скандалов, ни обид, ни чужих адвокатов. Как будто она просто зашла перекинуться парой слов по-соседски.
— Присаживайся, — бросил Олег, наливая себе чай. Ирина уже обустроилась за столом, как хозяйка, окидывая кухню внимательным взглядом.
— Всё так же, как было, — заметила она, проводя пальцем по старой клеёнке. — Даже шторы не поменял. Помнишь, бабушка любила повторять: «Семья — это святое»?
Олег поставил чашку на блюдце с неожиданной силой — чай выплеснулся на стол.
— Скажи прямо, зачем ты пришла?
— Я переезжаю в Петербург. Надолго. — Ирина открыла коробку с тортом, выудила пластиковые ложки. — Антон заканчивает восьмой, хочу перевести его в нормальную школу. В провинции сейчас ни образования, ни работы…
Олег тяжело смотрел на неё, вспоминая, как пять лет назад, в этой самой кухне, Ирина кричала на его мать, размахивая какими-то бумагами — якобы распечатками из интернета о правах наследников. Она требовала свою «законную половину квартиры», уверяя, что, как внучка, имеет право на часть жилья бабушки.
Мама тогда едва стояла на ногах — побледнела, прижала руки к груди. Сил объяснять у неё почти не было. А объяснять было что: квартира официально принадлежала бабушке, но ещё при жизни та оформила её в дар на свою дочь — мать Олега. Всё было по закону. Ни завещания, ни других претендентов. Квартира стала собственностью матери задолго до сме рти бабушки.
Мама после того визита долго кашляла по ночам, будто и правда что-то сломалось внутри. Олег пытался разговорить её, но она каждый раз отмахивалась: «Зачем это вспоминать?» — и закрывалась в себе.
— Мы же с тобой близкие люди, — сказала Ирина, наклоняясь вперёд. — Ну подумаешь, глупость тогда случилась. Разошлись, перегнули. Но ведь гены одни.
— «Мошенники вы. Всю жизнь меня обманывали», — сухо напомнил Олег её собственные слова.
Ирина слегка поникла, краска залила щёки.
— Я тогда сорвалась, — пробормотала она. — Развод с Сашкой, денег нет, ребёнок маленький… Всё валилось. Я была не в себе.
За окном смеялись дети — кто-то катался на самокате во дворе. А в кухне стояла гнетущая тишина. Только тикали бабушкины часы в коридоре — всё ещё исправные, с характерным щелчком стрелки.
— Мама часто вспоминала тебя перед сме ртью, — сказал Олег, не глядя на собеседницу.
— Тётя Надя уме рла?.. — глаза Ирины округлились. — Когда?.. Почему никто не сказал?
— Два года назад. А кто должен был? Ты ведь сама тогда сказала, что для тебя нас не существует.
Она замолчала. Пальцы мяли бумажную салфетку. В глазах блестели слёзы — неясно, то ли от горечи, то ли от уколов совести. А может, и от чего-то более практичного.
Олег вздохнул, уже с меньшей злостью. Может, и правда… всё это слишком затянулось?
— Сейчас снимаю в Купчино. Однушка, ребёнку места нет, — тихо заговорила она. — А здесь всё родное. Наш дом. Может, стоит попробовать всё начать заново?..
Ровно через неделю Ирина снова появилась — на этот раз с авоськой продуктов и в резиновых перчатках, торчащих из кармана пуховика.
— Ты знаешь, что у тебя на верхних шкафах слой пыли можно лопатой снимать? — с порога бросила она, уже раздеваясь. — Когда последний раз делал генеральную уборку?
Не дожидаясь разрешения, направилась на кухню и принялась мыть окна. Олег молча наблюдал, как она ловко управлялась с тряпкой и ведром. Неожиданно для себя он почувствовал… тепло. После долгих месяцев тишины и одиночества в доме снова слышались шаги, плеск воды, кто-то говорил — и говорил не из телевизора.
— Борщ привезла, — объявила Ирина, доставая контейнер. — Как бабушка готовила. С фасолью и свекольной зажаркой, ты такой любил.
Во время ужина она болтала о сыне, о новых знакомых, вспоминала прошлое — и даже засмеялась, когда рассказала, как в детстве перепутала стиральный порошок с манкой.
После еды достала тонкий, потрёпанный альбом.
— Нашла на кладовке. Подумала, может, ты захочешь взглянуть.
Олег перелистывал страницы медленно, как будто боялся порвать старую бумагу. Вот он, девятилетний, с Ириной на даче у бабушки — в выцветших панамках, с мисками малины. Вот праздничный стол на Новый год: живая ёлка в углу, мандарины в вазе, все живы.
— Помнишь, как мы всегда спорили, кто будет вешать звезду? — Ирина тихо рассмеялась, придвигаясь ближе.
— Помню, — ответил он, проводя пальцем по глянцевой фотографии.
Повисла тишина.
— Антону уже неловко со мной спать в одной комнате, — проговорила Ирина, почти шепотом. — Подросток ведь. А мы всё в той тесной однушке ютимся. Устала до невозможности.
Олег кивнул, не отрывая взгляда от альбома. Сегодня в доме действительно было иначе — будто ожило то, что давно считалось ушедшим.
На следующий день они вместе искали зарядку — Ирина не могла вспомнить куда именно положила. Пока она искала в гостиной, Олег перетряхивал содержимое её сумки: то блокнот, то рассыпавшиеся таблетки, то чужие чеки… И тут из бокового кармана выпал аккуратно сложенный лист.
Развернул он его почти машинально.
В первое мгновение ничего не понял, а потом — как будто щелкнуло под сердцем.
«Заявление о регистрации по месту жительства».
Адрес — его квартира.
Фамилии — Воронина Ирина и Воронин Антон.
— О! Нашлась! — радостно окликнула Ирина, входя в комнату с зарядкой. — Знала же, что она где-то здесь.
Олег быстро свернул бумагу и, не раздумывая, сунул в задний карман джинсов.
— Я выйду, воздухом подышу. И хлеб куплю, — буркнул он, не глядя на неё, и шагнул за порог.
Бумага потом перекочевала в ящик стола. Каждый вечер Олег доставал её — как занозу, которую вроде бы не видно, но всё колется.
Он перечитывал строку за строкой. Хотелось думать, что он ошибся, что это черновик, бланк с другим адресом, формальность. Но документ был точен. Формулировки — юридические. И главное: уже заполнен.
В пятницу на кухне Ирина стояла у плиты и напевала что-то невнятное, наполовину шёпотом.
Олег сидел в кресле, пытаясь сосредоточиться на книге, но глаза бегали по строчкам без смысла.
— Олежка, — вдруг произнесла она, всё так же глядя в кастрюлю, — можно я кое-что попрошу?
Он отложил книгу, помолчал.
— Попробуй.
— Мы с Антоном… могли бы пока здесь прописаться? Временно. Пока не найдём ничего подходящего. Это хоть и твоя квартира, но и часть общей истории. Бабушка, детство…
Олег медленно перевёл взгляд на её спину. Как она уверенно перемешивала плов, как в нужный момент убавляла огонь. Всё продумано. Как всегда у Ирины.
Она замерла, почувствовав молчание. Потом повернулась.
— Ну, не навсегда, конечно. Просто пока не встанем на ноги, — добавила она мягче, будто извиняясь.
— Нет, — сказал он негромко.
— Прости? — нахмурилась она.
— Я сказал нет. Регистрации не будет. Ни тебе, ни Антону.
Её лицо застыло. Не удивлённое — каменное. Как будто внутри всё выключили, и осталась одна оболочка.
Ирина стояла посреди кухни, будто не веря в то, что только что услышала.
— Ты это сейчас серьёзно? — её голос звучал глухо, но срывался на раздражение. — Ты действительно мне отказываешь?
— Ира, давай спокойно… — начал Олег, но не успел договорить.
— Не надо меня успокаивать! — она резко отбросила деревянную ложку в сторону. Та со стуком ударилась о раковину.
— Я тут каждый день — варю, мою, пыль вытираю, стараюсь, как могу, и в ответ — холодная стена! — продолжала Ирина, голос стал резким. — Думаешь, я просто так сюда приехала? По доброте душевной?
Олег молча снял кастрюлю с плиты.
— Ты — такой же, как твоя мать, — бросила Ирина. — Всё под себя. Три комнаты на одного человека — и ни с кем не поделится. Только своё, только по-своему!
— Не смей говорить о маме, — резко сказал он, не повышая голоса, но с таким тоном, что воздух как будто похолодел.
Ирина сжала губы. Пауза повисла на пару секунд. Потом она метнулась к стулу, схватила сумку.
— Всё с тобой ясно. Думаешь, я ничего не понимаю? Думаешь, я наивная? — она лихорадочно натягивала куртку. — Ты просто держал меня здесь, чтобы поиграть в семью. А сам уже давно всё решил.
Олег ничего не ответил. Просто стоял, глядя в сторону окна.
— Знаешь что? Обойдёшься без меня. И без еды, и без помощи. И без совести, раз уж так. Я найду, как получить своё. По закону.
Она открыла дверь резко, почти рывком. Хлопок был глухой, но отчётливый. Наступила тишина. Олег опёрся на спинку стула, в который даже не успел сесть, и долго стоял, глядя в пустую прихожую.
Три дня спустя пришла почта.
Повестка.
Печать, герб, сухой формулировкой набрано: «Иск о признании ущемления прав близкого родственника на жилую площадь».
Он сел на диван, медленно провёл ладонями по лицу. Слов не было. Только усталость.
Олег сидел в приёмной адвокатской конторы, перебирая в руках папку с документами. Чеки за продукты, которые приносила Ирина, распечатки её сообщений, даже тот злополучный черновик заявления — всё было аккуратно подшито.
— Дело простое, — сказал юрист, пролистывая документы. — У неё нет никаких оснований. Квартира была оформлена на вашу мать по дарственной, всё зарегистрировано ещё при жизни бабушки. Ваша собственность оформлена чисто, иск слабый.
В зале заседаний Ирина сидела в первом ряду, нервно теребя ручку сумочки. Увидев Олега, она отвернулась к окну.
— Истица утверждает, — зачитывал судья, — что ответчик сознательно препятствует реализации её родственных прав и прав на жилплощадь, ссылаясь на моральное родство и совместную историю проживания…
— Ваша честь, у истицы не было и нет законных оснований на долю в моей квартире. — встал Олег, когда дали слово. — Истица пыталась получить регистрацию без моего согласия. Вот заявление, написанное её рукой.
Он передал листок через секретаря. Судья просмотрел его, кивнул. Ирина сидела неподвижно, только лицо заметно побледнело.
— Кроме того, — добавил Олег, — пять лет назад был аналогичный иск, и он был отклонён по тем же основаниям. Считаю, что это попытка давления и злоупотребление правом на обращение в суд.
Через час всё закончилось. «Дело признано безосновательным.»
У выхода из здания суда Ирина попыталась заговорить:
— Олег, подожди…
— Всё сказано, — он достал телефон, нажал несколько кнопок. — Я заблокировал твой номер. Прошу, больше не звони и не приходи.
Он развернулся и пошёл к остановке, не оглядываясь.
Олег затянул последний болт на кухонном гарнитуре и отложил отвёртку. Квартира-однушка возле университета оказалась уютнее, чем он думал. Светлая, компактная — в самый раз для одного человека.
— Красота! — сказал он вслух, любуясь новыми фасадами.
На подоконник он поставил единственную рамку с фотографией — мама обнимает его на выпускном. Больше никаких семейных альбомов. Те, что оставила Ирина, он выбросил в день переезда.
Зазвонил телефон — звонил коллега с кафедры.
— Олег Михайлович, не хотите завтра в театр? Есть лишний билет.
— А почему бы и нет, — улыбнулся Олег, протирая столешницу.
Полгода назад он бы отказался, сославшись на дела. Теперь понимал — жизнь не обязана крутиться вокруг чужих проблем и притязаний.
«Родственная благодарность» оказалась мифом, зато границы — реальность. И это знание стоило всех пережитых месяцев.
