— Опять пацана родили! Кто же нас всех досматривать будет? — сокрушённо протянула Зоя Ильинична, как только акушерка вложила мне в руки конверт с крохотным Серёжей и выкатили нас к стеклянным дверям.
— Мам, серьёзно? — Илья, мой муж, даже не взял шарики. — У нас праздник, а не поминки.
— Я не ругаюсь, я констатирую, — пожала плечами свекровь, глядя на сморщенное личико младенца так, будто кто-то испортил ей очередь к лучшему кардиологу. — Девочка была бы… ну, понимаете… помощница. А с мальчиками… что с них взять?
— Радоваться надо, что ребёнок здоров, — твёрдо сказала моя мама Светлана. — Пол — это не качество, Зоя Ильинична.
— Да кому радоваться? — вмешался мой папа Виктор, придерживая дверь. — Я вот радуюсь внуку, а вы будто из мрачного сериала.
— Виктор Петрович, вам легко говорить, — всплеснула руками свекровь. — Вы бодры, веселы. А я уже чувствую: годы… суставы… Кто мне воду подаст, таблетки вовремя напомнит?
— Таблетки вам напомнит телефон, — не выдержал Илья. — А заботу мы организуем профессиональную, если понадобится.
— Сынок, ну как можно! — повысила голос Зоя Ильинична. — Чужую женщину к матери! А если бы была внучка, всё по-другому сложилось бы. Девочки сердечнее.
— Девочки — не бесплатные сиделки, — сказала я, прижимая Серёжу к себе. Сердце колотилось в горле, молоко ныло от прилива, а в голове звенело от её «опять». — Мы растим не персонал, а людей.
— Правильно, Надежда, — поддержала мама. — А празднику — быть. Поехали домой, тортик стынет.
— Я… зайду в другой раз, — свекровь поджала губы. — Не мешать вашей радости.
— Отличная мысль, — пробормотал папа так, чтобы слышали только мы.
— Мам, — Илья мягко подхватил меня под локоть. — Мы тебе позвоним позже. Правда.
— Позвоните, — кивнула Зоя Ильинична и отвела взгляд.
Двери хлопнули, на улицу хлынул тёплый воздух, где сентябрь пах яблоками и бензином. Я вдохнула и впервые за сутки улыбнулась: теперь мы все вместе.
Три года назад было иначе. Тогда, когда я носила под сердцем нашего первенца, будущего Лёвку, свекровь звонила почти каждый день.
— Небось девочка? — спрашивала она вместо «здравствуй». — Девочка бы пригодилась. Научите её порядку — и старость спокойная.
— Мам, хватит! — говорил Илья, старательно ровно. — Мы не заказываем ребёнка по каталогу.
— Это вы молодые, вам всё смешно, — вздыхала она. — А я вот уже понимаю: жизнь прожита. Надо думать, кто подаст, кто поддержит…
— Подаст профессионал, — вмешивалась я. — А дети будут жить свою жизнь.
— Ты идеалистка, Надя, — отрезала Зоя Ильинична. — Я практик.
Когда УЗИ показало мальчика, свекровь сделала паузу и выдала:
— Может, в следующий раз повезёт.
Я тогда впервые повесила трубку. Илья пришёл ко мне на кухню, обнял и сказал:
— Наша семья — это я, ты и наш сын. Остальные — далее по списку.
— А мама? — спросила я. — Её же не вычеркнешь.
— Не вычеркиваю. Ограничиваю. И точка.
После Лёвкиных родов свекровь приехала в роддом с розовой лентой — «на будущее». И, как ни странно, после того разговора Ильи с ней — жёсткого, ясного, — на три года утихла. Мы уже думали: всё. Сдалась. Но беременность вторым как будто включила в ней старую пластинку.
— Почему опять без UZИ пола? — настаивала она, когда живот стал заметен. — Надо знать, как планировать.
— Мы не планируем ребёнка как ресурс, — отвечал Илья. — Мы планируем любовь и бюджет.
— Любовь… бюджет… — бормотала она. — А про старость кто думать будет?
— Мы думаем. И именно поэтому не перекладываем эту ношу на плечи детей, — говорил Илья. — Никаких «сиделок из внучек». Только профессиональная помощь, если понадобится.
После выписки дом стал похож на шуршащее гнездо. Лёвка бегал вокруг, заглядывал в люльку:
— Мам, а он меня узнаёт? Смотри, улыбается! — и тут же шёпотом: — Пап, а можно я буду ему книжки читать?
— Можно, — улыбался Илья. — Только мягким голосом. Ему пока «му-му» и «би-би» важнее сюжета.
— Му-му, — серьёзно кивал Лёвка и пел негромко: — Би-би-би, Серёжа, спи…
Тихий рай сопровождался странными сообщениями от свекрови. Сначала приходили ссылки на статьи: «Мальчики хуже ухаживают за родителями — исследования», «Синдром неблагодарных сыновей — опыт психолога». Потом — фотографии чужих внучек в белых передничках: «Вот как у Нины Петровны. Милая, хозяйственная девочка».
— Илья, — сказала я, когда очередная «милость» пришла поздно вечером. — Я не выдержу. Сегодняшняя ночь и так как будто маршем прошла по моим ребрам.
— Дай телефон, — попросил он.
Он набрал мамин номер и поставил громкую связь.
— Мам, привет.
— Привет, сынок. Ну как? Молодцы? — в голосе прозвенела надежда, будто она узнала, что мы передумали и обменяли Серёжу на Машу.
— Мам, слушай внимательно. Ещё раз произносишь слово «досматривать» — и я на месяц ставлю тебя на паузу. У нас родился малыш, и дом — не круглосуточный диспут.
— Я… я просто переживаю, — растерялась она. — Хочу как лучше.
— Как лучше — это держать кулаки за его здоровье и за Надю, — сказал Илья. — И перестать ждать от наших детей должков. Ни нынешних, ни будущих.
— Но ведь семья — это взаимовыручка! — возмутилась Зоя Ильинична.
— Семья — это любовь и уважение. А уход — труд. Его надо организовать качественно. И мы это сделаем. Если понадобится — наймём сиделку. Мы будем рядом как сын и невестка, а не как персонал.
— Невестка, — вздохнула свекровь. — Всё вы теперь заодно.
— Да, — сказал Илья, и я улыбнулась, хотя глаза резало. — Мы заодно. Спокойной ночи, мам.
Он положил трубку. Лёвка подошёл, положил ладошку мне на плечо:
— Мам, тебя никто не обидит. Я буду тебя защищать. Я — старший брат.
— Самый лучший, — прошептала я и подумала, как же ладно ложится в сердце это «мы заодно».
Через неделю Зоя Ильинична объявилась у подъезда без предупреждения. Я сидела на кухне, укачивая Серёжу, а Лёвка складывал из кубиков дорогу для воображаемой пожарной машины.
Звонок. Илья выглянул в глазок, поморщился и открыл.
— Мам, ты почему без звонка?
— Сюрприз! — она шагнула внутрь, поставила на пол огромную сумку. — Я быстро. Принесла распорядок для младенца — у меня от педиатра знакомого. И ещё вот — список того, чему девочек надо учить с пелёнок. Вдруг пригодится. В третий раз-то вы уж постарайтесь.
— Мам, — Илья сделал шаг, перекрывая путь в комнату. — Ты и правда решила проверить мой «месяц паузы»?
— Да что вы как на иголках! — отмахнулась она. — Я же помочь пришла. Надя, ты не смотри, я быстренько в порядок дом приведу. Мужчины-то, они… ну, ты понимаешь.
— Я понимаю, — сказала я, осторожно вставая с младенцем на руках. — Понимаю, что вы опять перепутали помощь и контроль. Нам не нужна генеральная уборка в обмен на чувство долга.
— Какое «в обмен»? — обиделась свекровь. — Я просто человек пожилой, мне важно знать, что в старости я не останусь одна.
— Вы не останетесь одна, — подключился папа по видеосвязи: Илья наперёд набрал родителей, чувствуя, что будет жарко. — Но не надо забирать у внуков детство планами на будущую каторгу.
— Виктор Петрович, это вы красиво говорите, — упрямо ответила свекровь, рассматривая ногти. — А жизнь — страшная штука.
— Жизнь — разная, — мягко сказала мама. — Но страхами внуков не воспитывают.
— Мам, — Илья спокойно взял сумку и выставил за порог. — Звони заранее. И приходи, когда хочешь поговорить о детях, погоде и пирожках. О старости разговоров не будет. По крайней мере, в нашем доме.
— Ах вот как, — глаза свекрови сузились. — Значит, чужая сиделка ближе, чем родная кровь.
— Ближе — безопасность и компетенция, — ответил Илья. — А родная кровь — любимая и свободная. До свидания, мам.
Он закрыл дверь. Я выдохнула так, будто нырнула и слишком долго держала воздух.
— Ничего, — сказал Илья, прижав меня лбом к своему плечу. — Мы построим дом, где люди важнее ролей.
— А я нарисую пожарную машину, — объявил Лёвка. — И «скорую» для бабушки. Чтобы ей не было страшно.
Ночь. Телефон взвизгнул, как кошка, которую наступили хвост. На экране — «Мама».
— Илья, у меня давление! — голос свекрови был паническим. — Таблетку выпила, а в голове — звон. Вдруг инсульт?
— Мама, ты одна?
— Да. Соседка Нина уехала к дочери. Я думала… может, вы приедете?
— Сейчас ночь, — Илья посмотрел на меня — я уже сидела, обнимая подушку: Серёжа только что уснул. — Мы вызовем «скорую», хорошо?
— «Скорую»? Ко мне? — в голосе страх перемешался с обидой. — А вы?
— Мы с двумя детьми. «Скорая» приедет быстрее, чем мы доберёмся, — спокойно сказал Илья. — Я остаюсь на линии.
— Я… — она всхлипнула. — Хорошо.
Илья вызвал «скорую», назвал адрес, описал симптомы. Потом позвонил нашему знакомому врачу — тот обещал перезвонить бригаде и проконтролировать. Я приготовила для свекрови список: что взять, если повезут в больницу, какие документы, вода в бутылке, телефонная зарядка.
— Записывайте, пожалуйста, — мягко сказала я в трубку. — Паспорт — где лежит? Полис? И тёплые носки.
— Носки… — она всхлипнула ещё раз. — Надя, а вы со мной поедете?
— Если вас госпитализируют, я приеду утром, когда с детьми можно будет оставить. Мы не бросим вас, — я сделала голос уверенным, как у летчика. — Но прямо сейчас важнее бригада.
Через двадцать минут «скорая» уже была у свекрови. Врач послушал, посветил, померил. «Гипертензивный криз лёгкой степени. Госпитализация не требуется». Рекомендации, укол, таблетки на завтра, вызвать участкового врача.
— Видите, всё под контролем, — сказал Илья. — Мы завтра пришлём к вам сиделку на два часа — поможет с покупками, проверит лекарства, измерит давление.
— Сиделку… — эхом откликнулась Зоя Ильинична. — Опять чужую.
— Не «опять», — вздохнул Илья. — «Надёжно».
— Илья, — вдруг тихо сказала она, и голос стал другим, не железным. — Я боялась. И позвонила вам, потому что вы… вы мои.
— Мы ваши, — кивнул он, хотя она не могла видеть. — Но мы — не костыли. Мы — семья. Завтра созвонимся утром.
Он отключился и посмотрел на меня. Я кивнула: «Правильно сделал».
Утром Лёвка принёс мне стакан воды.
— Это бабушке, — шепнул он. — Ты ей передашь?
— Передам, солнышко, — ответила я. — Ты у меня добрый. Но запомни: доброта — это не значит, что кто-то командует твоей жизнью.
— Знаю, — серьёзно кивнул он. — Я просто люблю.
Сиделка пришла к свекрови аккурат в десять. Позже она позвонила и бодро отчиталась: давление в норме, списки лекарств навела, продукты купила, суп поставила, окна распахнула — «пусть осень в дом войдёт». Зоя Ильинична держалась сухо, но поблагодарила.
— Илья, — сказала она вечером, когда дети наконец уснули, а мы сели пить чай, соединённые с ней громкой связью. — Я думала весь день.
— И?
— Наверное, я… неправильно делала, — медленно произнесла она. — Считала, что девочка — это обязанность, а мальчик — беда. А оказывается… — она замолчала. — Оказывается, страшно быть слабой.
— Страшно всем, — сказал Илья. — Но мы вместе. И у нас есть план.
— План… — она хмыкнула. — Звучит как у инженеров. Ладно. Я попробую привыкнуть к мысли, что мои внуки — не «мои сиделки».
— Они — ваши любимые люди, — сказала я. — Которым можно читаться книжки и печь пироги. И учить играть в лото. А остальное — мы организуем.
— Вы такие уверенные, — неожиданно мягко сказала свекровь. — Слушайте… я тут нашла старые фотографии Ильи в детском саду. Привезти?
— Привези, — ответил Илья, улыбнувшись. — И приходи… просто в гости. Без планов на старость.
— Без планов, — согласилась она. — Я… попробую.
После разговора мы сидели молча, слушая, как тик-так делает старые часы в гостиной. В этой тишине я слышала, как Серёжа постанывает во сне, а Лёвка, уткнувшись в мягкого медведя, перешёптывается с кем-то во сне про пожарную машину.
— Знаешь, — сказал Илья, трогая пальцем край кружки, — мне кажется, мама впервые за много лет сказала «я боюсь» не как манипуляцию, а как правду.
— Люди, сотканные из противоречий, тоже хотят быть любимыми, — тихо сказала я. — Просто иногда им проще требовать, чем просить.
— А мы… — он посмотрел на меня, — будем просить друг друга о простом. О том, чтобы держать границы. И за руку.
— И печь пироги, — улыбнулась я. — На праздники — с яблоками. И без «опять».
Прошёл месяц. Зоя Ильинична звонила ровно раз в два-три дня, спрашивала, как дела, рассказывала анекдоты из поликлиники и давала рецепты — теперь нам, а не судьбе. Один раз пришла с фотоальбомом, и Лёвка подбросил тугой альбом на ладонях:
— Бабушка, смотри, это папа? Как мяч!
— Как колобок, — засмеялась она, и смех звучал непривычно светло. — А вот он на утреннике в костюме гриба…
— Папа-гриб, — серьёзно согласился Лёвка. — А я буду пожарным. И буду защищать маму. И Серёжу. И тебя иногда.
— Иногда хватит, — ответила Зоя Ильинична и вдруг погладила его по голове. — Спасибо, пожарный.
Мы проводили её до лифта. Двери закрылись, и я повернулась к Илье:
— Слушай, а ведь это возможно. Жить и не ждать от детей услуги. Просто жить.
— Я же говорил, — улыбнулся он. — Дом, где люди важнее ролей.
Я вышла на балкон. Внизу двор рябил листьями, на турнике висел подросток, ветки яблони за заборами ещё держали красные кругляши, кот по кличке Пломбир лежал на крышке мусорного бака как на троне. Я прижала к груди спящего малыша, вдохнула и почувствовала: наш дом пропитан не долгами, а молоком, кофе, книжками и детским смехом. И этой смеси хватит, чтобы однажды, когда нам самим будет страшно, мы сказали честно: «Нам нужна помощь». Но не нашим детям — как обязанность. А миру — как просьба.
— Надя, — позвал Илья из комнаты. — Идём ужинать. Я борщ разогрел.
— Иду, — откликнулась я.
На кухне Лёвка старательно крошил чёрный хлеб в миску.
— Это для тебя, мам. Так вкуснее, — сообщил он. — И ещё… Я придумал. Когда я вырасту, я буду вас с папой навещать. Просто так. Без повода.
— Это самое лучшее обещание, — сказала я и поцеловала его в макушку. — Спасибо, сын.
— А ещё, — он снизил голос, заговорщицки, — я научу Серёжу «би-би-би» петь.
Мы засмеялись все трое. Не потому, что стало легко. А потому, что стало ясно: наша семья растёт не долговыми расписками, а любовью. И даже если когда-нибудь настанут тяжёлые дни, мы встретим их так же, как сегодня встречаем вечер — в доме, где детей не называют «опять».
Где их зовут по именам. Где у каждого своё «я», место за столом и важная роль — быть собой. И этого достаточно.
