Поначалу Григорий чувствовал себя лишним в доме Нины. Ёжился от тяжелого взгляда ее матери, Ларисы Викторовны.
Отводил глаза от пристального, изучающего взгляда сына Нины, худощавого подростка Анатолия, которому недавно исполнилось тринадцать лет.
— Нинок, а может, повременим пока с переездом к тебе? — заволновался он, когда женщина заявилась к нему домой с картонными коробками в руках.
Нина поставила коробки в кухне и посмотрела на него, пригладив свои вьющиеся волосы рукой.
— Как это «повременим», Гриш? — удивилась она. — Я уже предупредила своих, что ты будешь жить с нами. Мать согласилась. Ей в этом году крышу в коровнике нужно крыть. Сам понимаешь, без мужика в хозяйстве плохо. Да она понятливая, у нее самой есть мужчина для души. Дедушка Егор Власович, бывший почтальон.
— А сын? — выслушав речевой поток, льющийся из уст любимой, заволновался Григорий.
— А что сын? Анатоль согласен тебя потерпеть. У него своя отдельная комната есть и он понимает, что у меня — любовь. Так что он не будет против, если ты переедешь к нам жить.
Григорий поёжился так, будто ему за шиворот бросили ледышку.
— Ну хорошо. А что станет с моим домом?
Татьяна деловито села за стол:
— А в твоем доме будет жить моя тётка, мамина сестра. У неё недавно случился пожар.
Григорий растерянно поглядел на Нину.
Эк она распорядилась его имуществом, не успел он даже глазом моргнуть.
— Говоришь, тётка… А понравится ли ей у меня? Всё ж не «апартаменты» и санузла нет.
Нина улыбнулась и махнула рукой:
— Ей всё равно деться некуда, привыкнет. Заодно отмоет тебе весь дом. У тебя просторно, но все пылью заросло. И запах неприятный въелся, страсть как не хватает женской руки.
Встав из-за стола, женщина прошла в кухню и принялась складывать в коробки посуду и вещи, сметая на своем пути все, что представляло собой хоть какую-нибудь ценность.
Старинный фарфоровый сервиз, медный чайник, эмалированные кастрюли, сковородки. Утюг. Вещи похуже она оставила на своих местах, а перебрав всё, дождалась темноты и принялась всё перетаскивать к себе домой.
Григорий тоже помогал переносить вещи, хоть и был сбит с толку: посуда, утюги в доме Нины были свои, и не в единственном числе.
Коробки сложили в кладовку под замок.
Наконец, управились к поздней ночи, закрыли дом Григория Кобылицына на замок и пришли в Нинин дом.
Мать Нины не спала и встречала их с хмурым лицом.
— Все ли «приданое» принесли? — негромко поинтересовалась она у дочери.
— Все что понравилось, принесли.
— Дай мне ключи от дома, сама завтра еще схожу, посмотрю, — проворчала старушка.
Григория пригласили за стол, поставили перед ним стакан с молоком, к нему выдали печатный пряник.
Григорий повел бровями: молоко он не любил, а к сладкому был совершенно равнодушен.
Тяготел к мяску. Но будучи в гостях, съел все что дали и улегся спать на полу в зале, где старуха расстелила для него матрас.
Подушка пахла стиральным порошком и чистотой.
Григорий ощущал себя странновато.
Вроде бы он собирался жениться на Нине и привести ее в свой дом, а та наотрез отказалась покидать мамин дом. Распорядилась по своему, организовала какой-то «переезд». При этом не впустила его в спальню, чёрте что.
…Утром его разбудила «старуха», как он про себя называл будущую тёщу, Ларису Викторовну.
— Хозяин, долго еще собираешься спать? — прикрикнула она. — Печь надо растопить, а нечем, дрова нужно расколоть!
Григорий торопливо вскочил и едва продрав со сна глаза, побежал во двор.
Вернулся уже с охапкой дров и растопил печь. После чего получил кружку чая, кусок хлеба с маслом и миску с кашей.
Работы во дворе оказалось — непочатый край. Григорий полдня метался между огородом, коровником и дровяником, за что в обед получил порцию телятины.
Будущая теща расстаралась, запекла мясо в собственном соку. Григорий ел и только от удовольствия не мурчал, как кот.
Но после обеда старуха озадачила его:
— Раз ты у нас живешь, давай уже на крышу коровника лезь, срочно нужно ее латать.
Жених, перелопативший за полдня гору навоза, и не успевший отдохнуть, вздохнул. А к вечеру, валясь от усталости с ног, едва собрал в себе силы, чтобы зайти в баню попариться, кое-как добрался до постели и уснул.
Довольные Нина и ее мать, сели за стол поговорить.
— Хорошо то как. Давно надо было завести мужика в доме для работ, — заявила мать. — Я сегодня целый день водила пальцем перед Гришкой, указывая объём работ. И само собой, оценила его мощь.
— И как он тебе? — спросила Нина.
— Видно, что сильно отвык. Работал вполсилы, быстро уставал. И поесть не дурак. Надо бы его приучать больше работать и меньше есть! А то сальцем обрастёт и сляжет на диван, брюхо чесать, лентяй!
Прожив больше месяца в доме будущей жены Нины, Григорий выдохся из сил.
Старуха Викторовна гоняла его, не давая прилечь, и еще морально подавляла речами:
— Я ж почему выгнала первого зятя, Кузьму? А потому что повадился спать! Привык вкусно жрать и на диване лежать, а на кой нужен в хозяйстве такой балласт?
Григорий разгребал нескончаемый навоз лопатой, и молчал, выслушивая «тёщу», та любила поболтать, ради чего выперлась из дома к коровнику и вещала свои мерзкие феминистические речи в маленькое открытое окно, через которое Кобылицын выбрасывал лопатой навоз.
И как же ему хотелось изо всех сил вывалить лопату с очередной порцией помёта прямо в бабкино лицо, лишив ее тем самым, возможности говорить.
Но любовь к Нине останавливала его.
Нина жизни без матери не смыслила, его порыв мог дорого ему стоить, приходилось терпеть.
Переехав в семью Нины, Григорий заметил, что будущий пасынок, Анатолий, никаких обязанностей в доме не имел. Приходя с учёбы, садился перед телевизором, включал приставку и играл. До одурения, до самой темноты. После чего нехотя ел и ложился спать.
Поглядев на такой расклад, Григорий поинтересовался у мальчишки:
— А что это ты Толик, целыми днями сидишь, играешь. Невозможно даже новости по телевизору посмотреть.
Пацан тут же недовольно скосил на него глаза и рявкнул:
— Мне этот телевизор папаша подарил, так что он принадлежит мне! Ты дядя Гриша, свой телевизор принеси, вот его и будешь смотреть! А от моего отзынь!
Кобылицын был ошарашен ответом парня.
— Поогрызайся мне тут. Живо телевизор выключил и пошел во двор! Будешь помогать мне. Я буду колоть дрова, а ты будешь складывать их в дровяник! А будешь игнорировать меня — уши надеру!
Едва Григорий произнес эти слова, в комнату влетела Лариса Викторовна, накинулась на него:
— Ты мне внука не обижай! Он маленькой еще! Эксплуатировать его не дам!
— Ах, его даже пожурить нельзя? — удивился мужчина. — Вымахал такой бугай, с меня ростом и ему слова не скажи? Вот и вырастет у вас не мужик, а мамкин пирожок! Он, можно сказать, мне сын! А ну телевизор вырубайте и выгоняйте его во двор!
— Только через мой труп! — загородила парня бабушка и показала кулак:
— Ты тут никто, командовать не смей!
— То есть, вашему внучонку слова нельзя сказать, а меня гонять по хозяйству можно? — рассердился мужчина.
— Будешь кричать — участковому позвоню! — показала второй кулак «тёща». — Ишь, разбуянился, дармоед, живёшь тут на птичьих правах.
Григорий от бабкиных слов аж присел. Постоял, посжимал кулаки, да ушёл.
Права бабка в одном: он в этом доме — никто. И звать его здесь — никак. Как бы не тешил себя иллюзиями, хозяином ему здесь не бывать.
Григорий вышел из дома и по привычке направился к себе, но вспомнил на полпути о том, что в его доме поселилась Нинкина родня.
Остыв, он вернулся в дом будущей жены. Потоптался во дворе, срезал верёвку на которой сушилось бельё и пошёл с ней в коровник.
Постоял там, погладил коров Зорьку, Маньку и бычка. Все они уже привыкли к нему.
Долго размышлял о тщетности собственного бытия. На верёвку смотрел, мысленно прилаживая её к потолку. А потом сел в углу, прикрылся соломой и уснул.
Проснулся оттого что в коровник вошла Нина, с ведром. Видать, коров доить. Григорий выбрался из угла и отобрав у Нины ведро и отшвырнув его, прижал женщину к стене.
— Нина, давай поговорим! Так больше продолжаться не может!
Женщина отпихнула его:
— Конечно не может! Что ты сегодня моему сыну наговорил?! Ты ему душевную травму нанёс! Вот уж не ожидала от тебя.
— Что, уже нажаловались на меня? Старая кровопийца и твой тунеядец-сынок?
— Не оскорбляй мою семью! — тут-же «вызверилась» Нина.
— Они, значит, твоя семья, а я тогда для тебя кто?
— Ты всего лишь жених.
— «Жених»?! А ничего, что мы встречались целый год?
— Тогда ты был обычным любовником, — заявила женщина, — а сейчас кандидат в мои мужья. Чуешь разницу, дорогой? Хотя, после скандала, устроенного тобой, я теперь не знаю, как уговорить мать, чтобы дала тебе еще один шанс!
— Какой еще шанс, Нина, хватит мне голову морочить! — рявкнул Кобылицын. — Я так и буду спать в зале на полу? Твоя мать рядом на диване храпит, а сама вполглаза наблюдает за мной. Надоела такая жисть! Хочу в спальне твоей жить!
Нина оправдывалась как могла:
— А что я поделаю, если мать моя так решила? Ее слово в доме — закон! Присматривается она к тебе. Вот как даст добро на нашу совместную жизнь, так и переедешь на кровать.
Вдохнув навозные пары, Григорий махнул рукой:
— А что с моим распорядком дня? Я прихожу после работы уставший, хочу отдохнуть, а она нагружает меня делами, пашу как вол! Пусть немного ослабит вожжи, иначе я от тебя уйду!
— Так уж и уйдешь? — зазывно усмехнулась женщина и поманила его движением своих красивых плеч.
— А вот и уйду. Хватит, нагостился, хочу быть хозяином в своей семье!
— И куда ты собираешься пойти? — усмехнулась Нина. — В твоём доме живёт тётя Света, мамина сестра. И все твои ценные вещи у меня под замком. И я не собираюсь их тебе возвращать.
— Это еще почему? — удивился мужчина.
— Потому что ты жил у меня, балбес, ел с моего стола, пользовался моими чувствами.
Кобылицын застыл на месте, пригвожденный словами Нины.
— Ты это всерьез?! Значит, вся твоя любовь — показная чушь?
Нина довольно улыбнулась ему:
— У меня к тебе любовь. А вот у мамы на первом месте — холодный расчет.
— Да причем тут твоя мама? — раздраженно поинтересовался Григорий.
— Потому что мы у мамы живем!
Мужчина вышел из коровника, махнув рукой. Он прошел в дом, долго мыл руки, задумчиво намыливая их и размышлял о сложившейся ситуации, в которую влип.
Он понял что пришло время эту ситуацию переломить.
— Хватит умывальником брякать! — услышал он набивший оскомину тещин визг. — Ты в него воду наливал?!
Григорий вышел из закутка и подойдя к столу, стукнул по нему кулаком:
— Хватит мне указывать! Что-то вы, Лариса Викторовна, оборзели вкрай. Завалили меня работой, не даете вздохнуть, так еще и водой стали попрекать!
— Что-о?! — закричала Нинина мать. — Ты чего это осмелел, кулаком мою мебель бьешь? А ну вон из дома, не хочу тебя знать!
Григорий еле унял сильную злость и выбежал из дома, хлопнув дверью. Он вернулся домой. Раздраженно посмотрел на живущую в нём тётку Нины.
Та была стара, очень похожа на Ларису Викторовну лицом и внешностью. Оторопев, женщина посмотрела на него и взревела:
— По какому праву вы врываетесь в мой дом?
Григорий вскричал:
— Это — мой дом! А вы дамочка, собирайте вещи. Даю вам на это пять минут! Иначе я выброшу вас с вещами в эту дверь!
Женщина впечатлилась его видом, быстро сориентировалась и покинула дом.
Григорий закрыл за ней дверь и завалился в постель.
К ночи заявилась Нина. Она долго стучала в дверь, называла котиком и тигрёнком, просила открыть. Но ее лесть больше не вызывала в Кобылицине никаких чувств.
Нина с матерью еще несколько раз приходили и пробовали его вернуть.
— Обещаю, работой больше не нагружать, — манила перспективами Лариса Викторовна.
— Жить будешь в моей спальне, — соблазняла Нина. — И телевизор у Анатолия отберем, в спальне будешь новости смотреть.
— Буду готовить мясо каждый день, — вторила «тёща». — Только вернись.
Григорий выслушал женщин, зевнул и выставил обеих за дверь.
— Катитесь к чёрту, Леди, — посоветовал он им вслед. — Я только сейчас понял, как хорошо жил один! Единственные, кто понимал меня в вашей семье, это две ваши коровы и бычок! Так что я не вернусь, слаще свободы оказывается, ничего нет!
