Он подкрался к ней и прошептал в ухо — «Я люблю тебя!». Он ожидал, что она вздрогнет, и тем самым погубит себя. Но — не тут-то было! Принцесса повернулась к нему и, удивленно хлопая глазами, залопотала на своем чудном языке.
«Ты пиявка! — крикнул он в сердцах. — Я знаю, ты — пиявка, и я разоблачу тебя!
3 апреля 1817 года сапожник из городка Алмонсбери графства Глостершир вышел вечером покурить трубку на крыльцо своего дома и обнаружил молодую девушку, сидящую на ступеньках. Девушка была одета в странную, похожую на восточную, одежду, хотя черты лица ее были вполне европейские.
Бедняжка явно устала после долгой дороги, однако сапожник не имел возможности пригласить ее в свой дом. В результате добросердечный мужчина поручил своей жене отвести девушку в приют для бедных.
В приюте неизвестная знаками показала: «Я готова остаться здесь на какое-то время». Девушка не была немой, она говорила без умолку, но вот только ее язык был не знаком никому.
Через несколько дней попечитель приюта Хилл повез незнакомку к мировому судье графства Сэмюэлю Уораллу, в семье которого жил слуга-грек, владевший несколькими восточными языками. Девушка выразила явное нежелание ехать к судье, но попечитель настоял на этом.
Грек-полиглот не смог понять, на каком языке говорит незнакомка. Жена мирового судьи высказала предположение, что девушка — испанка или цыганка. С помощью жестов судья Уоралл попросил неизвестную показать, что лежит у нее в карманах.
Там находились две монетки и кусок мыла, завернутый в ткань. Эти предметы не приоткрывали завесу тайны.
По приказу судьи один из клерков составил подробное описание одежды и внешности незнакомки.
«Рост чуть более пяти футов; глаза черные, волосы каштанового цвета, кожа смуглая, руки нежные, как будто непривыкшие к тяжелой работе, манеры обходительные и мягкие.
Одета в черное шерстяное платье или нательную рубашку с муслиновым сборчатым воротником; черная полотняная шаль повязана на голову как тюрбан; на плечах — черно-красная шаль; черные кожаные туфли, черные чулки».
Мировой судья по законам Англии того времени был обязан отправить женщину в тюрьму за бродяжничество, но, посовещавшись с супругой, он этого не сделал. Мистер Уоралл определил девушку в ближайшую гостиницу, выделив ей двух собственных слуг — лакея и горничную.
В гостинице на стене висело панно, изображавшее фрукты, в том числе, ананас. Это привело незнакомку в сильное волнение, она указывала пальцем на экзотический фрукт и повторяла: «Анана». Жестами она показывала, что этот фрукт растет на ее родине.
В гостинице незнакомка приступила к первой трапезе. Ей был подан чай. Прежде чем пить, девушка произнесла молитву на своем языке.
Спать в постели пришелица наотрез отказывалась, жестами показывая, что она желает почивать на полу. Однако хозяйке гостиницы после непродолжительных уговоров удалось убедить гостью лечь в теплую постель.
Ранним утром в гостиницу пришла миссис Уоралл. Супруга мирового судьи сильно прониклась судьбой несчастной девушки и желала во что бы то ни стало выяснить, кто же она. Миссис Уоралл обнаружила незнакомку в подавленном настроении: ей явно было одиноко.
Между тем, священник принес несколько книг об экзотических странах. Незнакомка без интереса пролистала книги, указав лишь на несколько репродукций китайской живописи. Жестами девушка показала, что ей знакомы такие картинки.
Больше ничего добиться от нее не удалось. Миссис Уоралл заявила, что хочет забрать незнакомку с собой, поселить в своем доме. Девушка отказывалась от этой чести но, в конце концов, отправилась в поместье Уораллов.
В поместье за обедом незнакомка отказалась есть мясо. Вино и пиво вызвали у нее отвращение: она была согласна пить только чистую воду. Китайские статуэтки, которые миссис Уоралл заблаговременно распорядилась поставить в спальне девушки, привели гостью в большой восторг.
Миссис Уоралл, несмотря на заботу о неизвестной, не верила ей. Женщина просила девушку прекратить ломать комедию и открыть свое настоящее имя. Если бы та призналась, ее ждали солидная денежная помощь, одежда и пропитание. В противном случае при разоблачении миссис Уоралл пригрозила незнакомке тюрьмой или работным домом.
Девушка слушала миссис Уоралл, не демонстрируя ни малейших признаков понимания. Когда супруга мирового судьи попыталась заставить незнакомку написать на листочке бумаги свое имя, та оттолкнула бумагу и перо и, показав себе на грудь, громко произнесла:
«Карабу!».
Миссис Уоралл не поверила, что это настоящее имя девушки. Вскоре незнакомку доставили в магистрат Бристоля, где она предстала перед мэром Джоном Хейторном. Мэр, проведя с «Карабу» бесплодный разговор, приказал до выяснения личности отправить девушку в больницу Святого Петра, предназначенную для бродяг.
В больнице незнакомка захандрила, отказалась от пищи. Миссис Уоралл, узнав об этом, прониклась сочувствием и приняла окончательное решение забрать «Карабу» к себе.
Однако мистер Уоралл, сомневавшийся в правдивости девушки, наотрез отказался принять гостью во второй раз.
Пока «Карабу» оставалась в больнице, к ней было организовано целое паломничество. Люди, владевшие тем или иным экзотическим языком, приходили побеседовать с незнакомкой. Ни один язык не совпал с тем, на котором говорила девушка.
Наконец, в идентификации личности «Карабу» произошел настоящий прорыв. Некий моряк малайского происхождения по имени Мануэль Эйнессо заявил, что он понимает язык незнакомки. Эйнессо перевел рассказ девушки.
Выяснилось, что Карабу была отнюдь не простой иностранкой с далеких островов. Девушка была принцессой, пираты похитили ее из отцовского дома на островах Индийского океана. Когда корабль шел мимо порта Бристоля, Карабу кинулась за борт и вплавь добралась до берега.
Для мистера Уоралла этого оказалось вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что Карабу говорит правду. К тому же, она была принцессой! Принимать в своем поместье иностранную принцессу и неизвестную бродяжку — разница, мягко говоря, существенная.
Принцесса Карабу немедленно покинула больницу и с некоторой даже помпой возвратилась в поместье Уораллов.
В поместье главным скептиком в отношении принцессы проявил себя тот самый слуга-грек. Молодой мужчина выискивал любые способы разоблачения «пиявки» — так он называл незнакомку. По мнению грека, женщина была типичной мошенницей-авантюристкой, каковых в Англии того времени было пруд пруди.
Присосаться к знатному, богатому семейству, получать деньги, еду и иные блага — вот и вся цель подобных мошенников.
Между тем, дом Уораллов, как прежде больница в Бристоле, стал местом паломничества. Обыватели шли и шли, чтобы посмотреть на экзотическую принцессу.
Некоему путешественнику, также как Эйнессо заявившему, что он понимает язык Карабу, девушка рассказала полную свою «биографию», в которой были и шикарный дворец отца, и нападение каннибалов, и венецианские пираты, и сражения на море, и много чего еще.
В поместье принцесса явно чувствовала себя «в своей тарелке». Ей очень нравилось всеобщее внимание, она радовалась подаркам, которые приносили люди. К Карабу был приставлен личный портной, пошивший по ее указаниям великолепный экзотический наряд, достойный девы аристократических кровей.
Между тем, биография Карабу все дополнялась новыми интересными фактами. Оказалось, что отец ее принадлежал к белой расе, а вот у матери была кожа шоколадно-оливкового оттенка. Перед отцом подданные становились на колени, а ее народ молился божеству Таллаху.
Принцесса великолепно знала свой язык — она не допустила при разговоре ни одной значимой ошибки. При этом, Уораллы и их слуги постоянно пытались разоблачить Карабу, в том числе, подглядывая за ней во сне: вдруг спросонья забормочет по-английски? Но нет, она даже во сне говорила на своем наречии.
После того, как Карабу захворала тифом и в бреду говорила на своем языке, даже слуга-грек проникся к ней доверием.
В поместье Карабу жила, воистину, как принцесса. Она вволю ела, пила, купалась в пруду причем, как отмечается, «в натуральном виде», носила великолепные одежды.
Единственное, что тревожило принцессу — постоянные попытки ее разоблачить. Сын Уораллов, пытаясь застать ее врасплох, прошептал ей на ухо комплименты по-английски. Карабу лишь непонимающе захлопала черными глазами.
По субботам миссис Уоралл возила принцессу в Лондон, где художник Эдвард Бэрд писал ее портрет, сохранившийся до наших времен.
Время шло, и все больше высказывалось сомнений в правдивости рассказа принцессы. Опытные английские путешественники, побывавшие на многих островах в Тихом океане, замечали хоть и небольшие, но несоответствия в обычаях жителей Востока и привычках Карабу.
Молодую женщину выручали ее изумительная память, наблюдательность и умение мгновенно приспосабливаться к любым изменениям обстановки.
Как-то один из гостей сказал, что малайцы не складывают ладони перед лицом, приветствуя друг друга: так поступают индейцы, малайцы же прикладывают руку к голове. Принцесса сразу же изменила свой способ приветствия гостей.
Единственным жителем поместья, который абсолютно не верил Карабу, был сын Уораллов. Молодой человек в глаза называл девушку пиявкой и лгуньей, и однажды в ответ она на чистом английском языке крикнула:
«Карабу не лгунья!».
Впрочем, миссис и мистер Уоралл объяснили этот казус тем, что принцесса уже начала понемногу изучать английский.
О Карабу постоянно писала пресса, привлекая к ее истории все более компетентных людей: ученых, путешественников. Вскоре принцесса попыталась сбежать от своих покровителей. С собой она, следует сказать, не взяла ничего, даже многочисленные подарки.
Во время побега Карабу подхватила тиф. В поместье Уоралл, куда ее привезли из города, был приглашен врач, который заявил, что девушка проживет не более суток. Лицо принцессы при этих словах исказилось «нервной гримасой».
Миссис Уоралл решила было, что доказательство самозванства Карабу найдено, но служанка принцессы тут же заявила, что не впервые видит такие нервные гримасы у своей госпожи.
Во второй раз Карабу бежала после публикации в газете разоблачительной статьи. В Бристоле местную знаменитость опознали и отвели в великосветский салон, куда вскоре приехала из поместья миссис Уоралл. На все расспросы беглянка отвечала, что истосковалась по семье и хочет на Явасу.
Между тем, художник Эдвард Бэрд завершил работу над портретом принцессы. Полотно было опубликовано во многих изданиях, в том числе, в «Бристольском журнале». И вот этот-то портрет и увидела некая миссис Нил.
Женщина была поражена: с журнальной страницы на нее смотрела Мэри Бейкер, урожденная Уилкокс, дочь сапожника из Уитериджа, графство Девоншир! Вот только одета Мэри была не в обычную свою затрапезу, а в шикарный наряд иностранной принцессы!
Миссис Нил немедленно отправилась в редакцию «Бристольского журнала» и рассказала, что Мэри Бейкер снимала у нее комнату, порой в качестве оплаты нянчилась с дочерями Нил. Няней Мэри была хорошей: она умела развлечь девочек, говоря на странном языке собственного сочинения, состоящем из смеси цыганских и выдуманных слов.
Вскоре в редакцию обратился еще один свидетель — сын колесника из Бристоля. Этот парень рассказал, что с так называемой «принцессой» он самолично пил ром и ел бифштекс в придорожной забегаловке. Вскоре появились и новые свидетельства.
Принцесса Карабу пыталась оправдаться, выдумывала новые небылицы, но под давлением все новых и новых свидетельств, сдалась и поведала свою «настоящую» историю, которую лгунья по-привычке щедро сдобрила кучей небылиц.
Звали ее, и правда, Мэри Бейкер. Она, действительно, была дочерью сапожника Уилкокса.
Семья была многодетной и практически нищей. Мэри с восьми лет приходилось тяжело работать: прясть, ткать, батрачить на фермера.
В возрасте 17 лет ей удалось устроиться прислугой в богатый дом в Эксетере, но эта работа оказалась ей не по силам. Мэри хотела покончить с собой, но ее удержал от этого шага пастор Паттенден, взявший девушку в услужение.
Пастор, приглашенный в дом Уораллов, мгновенно узнал Мэри и заявил, что она работала с неохотой, отличалась дурным характером. Девушка явно искала для себя иных, нетрудовых путей, мечтала о безбедной и беззаботной жизни.
Паттенден, жалевший Мэри, помог ей получить место няньки в семье Мэттьюс. Соседями Мэттьюсов была иудейская семья, которой Мэри живо интересовалась.
В апреле 1812 года Уилкокс внезапно ушла от Мэтьюсов и в течении четырех дней находилась в работном доме, затем под именем Энн Берджесс проживала в доминиканском приюте для женщин сомнительного поведения.
Здесь она родила ребенка от некоего домовладельца. Малыша Мэри оставила в приюте, а сама отправилась в Лондон, где вышла замуж за немца Бакерштендта, сократившего свою фамилию до «Бейкер».
От Бейкера Мэри родила сына, после чего возлюбленный ее бросил. Молодая мать отдала малыша в приют, а сама устроилась служанкой. Она навещала сына в приюте, до тех пор, пока мальчик не скончался в 1817 году.
После смерти сына Бейкер решила отправиться в США. В порту Бристоля она познакомилась с уже знакомой нам миссис Нил, предложившей молодой женщине арендовать комнату.
В этой комнатушке Мэри, наконец, поняла, чем хочет заниматься — самозванством. Сначала она представлялась «испанкой», получая за это бесплатную еду в барах. Однако вскоре ее разоблачил человек, знавший испанский язык. В результате Мэри смекнула, что ей необходимо стать принцессой из далекой экзотической страны, в которой никто не бывал.
Она доработала свой «язык», выучила его назубок, и вскоре появилась в Алмондсбери под видом принцессы Карабу.
Журналисты пытались понять, как так вышло, что «принцессу» так долго не могли разоблачить. Все отдавали должное таланту Мэри к перевоплощению, ее уникальной способности к созданию новых языков, мимикрии.
Помимо прочего, был допрошен моряк Мануэль Эйнессо, утверждавший, что он знает язык Карабу. Мануэль признался, что ничего не понимал, и просто хотел славы.
После разоблачения «пиявки» на бедных, доверчивых мистера и миссис Уоралл обрушились насмешки всей британской прессы. От греха подальше мировой судья решил отправить авантюристку в Америку.
Так Мэри Бейкер оказалась в Филадельфии, где пыталась вернуться к образу «Принцессы Карабу», но была поднята на смех.
В 1821 году авантюристка вернулась Англию. Она пыталась заработать, выступая на публике в роли принцессы, но интерес к принцессе Карабу уже давно остыл.
В 1828 году Мэри Бейкер вышла замуж и родила дочь. Далее она спокойно жила с супругом в городе Бедминстере, занимаясь — вот ведь ирония судьбы! — поставкой медицинских пиявок в городскую больницу Бристоля.
В мае 1864 года в английской прессе появилась последняя прижизненная заметка о Мэри. Писали, что старушка терпеть не может, когда ей напоминают о той авантюре и крепко ругается на соседского мальчику, называющего ее «Карабу».
4 января 1865 года женщина, выдавшая себя за принцессу экзотической несуществующей страны, умерла в возрасте 75 лет под своим настоящим именем — Мэри Бейкер.
