Мысли о том, как устроить счастье своих дочерей тяготили московского врача, действительного статского советника Андрея Евстафьевича Берса. В августе 1862 года к нему явился человек от Льва Толстого и передал сообщение, что граф и его сестра Мария Николаевна будут рады видеть господ Берсов у себя в Ясной Полняе.
Старшей дочери Лизе было девятнадцать — самое время искать удачную партию. Лиза была красивой и статной девушкой, да еще и весьма образованной. Такую барышню незазорно назвать графиней. Толстой через своих соседей Исленьевых был вхож в дом Берсов. Но Лев Николаевич что-то долго присматривается к Елизавете, почти два года.
Наведываясь в гости, он охотно беседовал на разные темы со средней дочерью черноглазой смуглой Соней, играл и веселился с младшей Танечкой. А Лизу побаивался что ли…
Граф вроде не безусый юнец, а вполне зрелый тридцатичетырехлетний мужчина, участвовавший в двух войнах. Поэтому Андрей Евстафьевич степенно, но сухо произнес: «Передайте графу Толстому, что моя супруга Любовь Александровна с дочерьми скоро будут недалеко от Ясной Поляны, у Исленьевых в Ивицах. И если ничего не помешает, то они непременно навестят Толстых…»
Ожидая очередного пациента, Берс погрузился в размышления. Что ж, жених-то завидный, хоть и красотой не блещет. Правда, как все писатели, со странностями. То крестьян своих пытался освободить — задолго до царского манифеста, то сельских детей учит, как семинарист, а то сам берется за плуг…
Но человек он, несомненно, с большим талантом, недаром в журналах его сравнивают с Руссо и со Стерном.
Соня, конечно, без ума от него: тоже собралась в писатели. И повесть сочинила, где под другими именами описала себя, Лизу и Льва Николаевича. Восемнадцати еще нет, такая фантазерка!
Перед отъездом жены и девочек в Ивицы Андрей Евстафьевич позвал к себе Лизу в кабинет: «Когда будете в Ясной Поляне, то ты уж постарайся подольше быть с ним наедине, Лизонька!» Лиза залилась краской: «Да разве я против, папа? Но он избегает меня. Все больше с Соней…»
Отец засмеялся: «Ты еще Таню в соперницы себе запиши! Ну, полно тебе. Вся в мать, ревнивая. Не сомневайся, он любит тебя. В Ясной Поляне все решится, поэтому он и зовет к себе…»
В Ясной Поляне в честь гостей устроили ужин. Увидев, что Сони нет за столом, Лев Николаевич забеспокоился и пошел ее искать. Девушка была на балконе. Он встал подле нее: «Софья Андреевна, мы все в сборе, ждем вас!»
Она изумленно посмотрела бархатно-черными, завораживающе глубокими глазами на него так, что он растерялся. Соня ответила: «Я что-то есть не хочу. Если позволите, я бы посидела здесь, а потом пошла бы спать…»
Толстой покорно развел руками и торопливо ушел. На следующий день граф устроил пикник в лесу. Снедь и напитки погрузили в телегу, барышням и их матери подали экипаж.
Сам Толстой поехал верхом на красивом белом коне. Догадавшись, что Соня тоже хочет поехать верхом, он приказал подать ей коня. Соня и граф галопом поскакали вперед. Бедная Лиза огорченно спросила мать: «По-твоему, Соня достойно себя ведет?»
Любовь Александровна примирительно сказала: «Все очень просто. Ты боишься ездить верхом, а она — нет. И еще я скажу тебе: за счастье нужно бороться…»
Мать не скрывала, что из всех детей Соня была ее любимицей.
Погостив в Ясной Поляне, Берсы вернулись в Ивицы. Без всякого предупреждения на том же белом коне туда прибыл Лев Николаевич. Радостный, с не сходящей с лица улыбкой, он громко говорил и был очень оживлен. Барышни тоже развеселились, смеялись по поводу и без, бегали босиком по траве.
В полдень на поляне собрались местные молодые помещики, дамы и офицеры и под звуки вытащенного на веранду пианино начались танцы. Лев Николаевич смотрел, как барышни танцуют, но сам мрачно стоял поодаль. Соня, зарумянившаяся от веселья, подошла к графу. Толстой взял грифельную дощечку и сказал: «Я сейчас кое-что напишу, а вы угадайте!»
Он быстро написал мелом: «В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.» и посмотрел на девушку печальными голубыми глазами. Через много лет Софья Андреевна описала свое душевное состояние в эту минуту: «Сердце мое билось так сильно, в висках что-то стучало, лицо горело, я была вне времени, вне сознания земного: мне казалось, я все могла, все понимала, обнимала все необъятное…»
Она начала угадывать слова по первым буквам: «Ваша молодость и… потребность счастья…» Сначала сомневаясь, она становилась более уверенной: «… слишком живо напоминает мне… мою старость и невозможность счастья…» Толстой ничуть не удивился тому, что в целом она угадала правильно.
«А теперь прочтите вот это…» — попросил он. Но тут послышался недовольный голос Любови Александровны, обеспокоенной отсутствием дочери. Вечером в своей спальне Соня написала в своем дневнике: «Сегодня между нами произошло что-то серьезное, значительное, что уже не может прекратиться…»
Когда Любовь Александровна с дочками засобиралась в Москву, Толстой объявил: «Я поеду с вами. Мне без вас будет пусто и скучно…» Его решению обрадовались все, в особенности Лиза. Толстой изначально предупредил, что в карете не поедет, а устроится снаружи, с ветерком…
Барышням он предложил составлять ему компанию при желании. Лиза, вспомнив, что мать велела бороться за свое счастье, села рядом с графом и завела с ним разговор. Соня злилась и чувствовала как в этот момент ненавидит сестру.
Заждавшись своих домашних, Андрей Евстафьевич встречал их около крыльца и весь просиял, увидев Лизу и графа, сидевших рядом. Он умилился, пряча улыбку в бороду: «Точно голубки…»
Лев Николаевич собирался поработать в Москве как следует. Но ничего не шло ему в голову. Через день после прибытия, взяв извозчика, он поехал к Берсам. Но Андрей Евстафьевич стал к нему необычно холоден и сдержан. Суровость Берса и хандра Лизы повергли графа в уныние. Обрадовались ему только Соня, Таня и Любовь Александровна.
В том, что отношения с Берсами испортились, граф винил только себя. Еще недавно он имел виды на Лизу и представлял, как она станет полноправной хозяйкой Ясной Поляны. Но он столько раз обжигался на своих чувствах к женщинам!
Толстой всегда принимал жажду физической близости за любовь, а это не совсем одно и то же. В то время он написал в своем дневнике : «Лиза Берс меня искушает…» Однажды он уже решился сделать ей предложение, а потом подумал, как она будет несчастна в браке с ним…
Теперь он с настойчивостью осаждал дом Берсов из-за Сони. Ему непрестанно хотелось быть с ней наедине, слышать ее звучный голос, видеть ее черные горящие глаза. Из-за жгучего интереса к ее внутренней жизни граф попросил Соню дать ему прочесть ее повесть. Она вначале отказалась, а потом протянула ему тетрадь. Лучше бы он этого не делал!
В ее сочинении, написанном весьма недурно, в князе Дублицком он узнал себя: «Весьма переменчивый в суждениях человек необычайно непривлекательной наружности», — от такой характеристики у Толстого опустились руки.
Поразило его и то, что Соня, совсем юная особа, распознала его сомнения на счет Лизы (в повести — Зинаиды). И каким-то наитием угадала, что Дублицкий, жених Зинаиды, влюбится в ее сестру Елену, барышню с черными глазами.
Стало быть, Соня обладает умом и даром видеть то, что скрыто от ее глаз. Со своей молодостью и душевной чистотой она — настоящее сокровище. Но на что ему надеяться со своей «необычайно непривлекательной наружностью»? Да и по возрасту он в два раза старше ее.
Сентябрь 1862 года выдался дождливым — дождь лил как из ведра. Ненастье обострило чувство одиночества у графа. В своем дневнике он писал: «12 сентября. Я влюблен, как не верил, что можно так любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, если так продолжится…»
В следующую ночь он проснулся в отчаянии: «13 сентября. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь. 4-ый час ночи. Я написал ей письмо и отдам завтра…»
К Берсам он поехал только через два дня. Дом был полон людей. Старший сын Берсов, Александр, привел с собой шумных и голодных сокурсников. Граф решил отдать Соне письмо без свидетелей и позвал ее в комнату, где никого не было. Он торопливо сунул ей письмо: Вот… Прочтите. Я буду здесь ждать ответа».
Соня побежала к себе в комнату. Строчки прыгали у нее перед глазами: «Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу с той же тоской, раскаянием и счастьем в душе… Повесть ваша засела у меня в голове, оттого, что прочтя ее, убедился, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастье…
Теперь чувствую, что напутал у вас в семействе, что простые, дорогие отношения с вами, как с другом, потеряны. И я не могу уехать и не смею остаться. Ради Бога, не торопясь, скажите, что мне делать? Я бы помер со смеху, если бы месяц назад мне бы сказали, что можно мучиться, как я мучаюсь… Скажите,хотите ли быть моей женой?»
В письме было что-то еще, но это не имело уже никакого значения. Соня побежала туда, где оставила Толстого. По пути ей встретилась Любовь Александровна.
«Мама! Граф сделал мне предложение!»- закричала счастливая Соня по-французски. Как во сне она промчалась через столовую, гостиную, задела кого-то из гостей и вбежала в комнату, где стоял с помертвевшим лицом Толстой.
Сиплым, не своим голосом он спросил: «Вы согласны?» — «Да! Я согласна!» — обливаясь слезами счастья закричала Соня.
На следующий день к Берсам потянулись родственники и друзья. Лиза была ни жива, ни мертва. Многие, не сомневаясь, что помолвлена она, кидались к ней с поздравлениями и объятиями.
Лиза с вымученной улыбкой объясняла, что поздравлять следует сестру. Андрей Евстафьевич, сказавшись больным, к гостям не вышел. Венчание и свадьбу назначили через неделю. С этим торопил Толстой: он боялся, что Соня передумает.
Однако, это не помешало ему в канун свадьбы дать Соне прочесть его дневники. Он сделал это из побуждений, что будущая жена должна знать о нем все. Прочитав дневники, неискушенная в любовных делах Соня словно сошла с ума. Она проплакала много часов.
За день до свадьбы Толстой спросил Соню, где они будут жить, поженившись: » Мы можем пожить в Москве. Можно поехать за границу. Или поедем в Ясную Поляну?» Она не раздумывая ответила : «В Ясную Поляну!»
После венчания в квартире Берсов была устроена скромная свадьба. Около дома уже стоял красивый экипаж, купленный графом для отъезда в Ясную Поляну. Граф по-прежнему торопился и решил отправиться в путь сразу после свадьбы.
Соня плакала навзрыд, будто уезжала навсегда. Она обняла смирившегося с произошедшим отца, Таню, брата. Лиза сама подошла к Соне, обняла ее поспешно, неловко, каким-то рывком. Она ничего не сказала сестре, но так ее и не простила.
