Оглушительный удар грома эхом отозвался от каменных стен, однако, позднего визитёра это не напугало: настойчивый стук стал ещё громче и требовательнее.
— Кого дьявол привел к нам в такую погоду! — воскликнул Франц, плотнее запахивая домашний халат.
Сегодня, по случаю похорон любимой супруги, он отпустил всех слуг и уже об этом жалел. Почему ему, генерал-лейтенанту, нужно иметь дело с настырными бродягами в такой час?
Разозленный донельзя, Франц распахнул тяжёлую дверь. Ругательства уже были готовы сорваться с его губ, когда он внезапно осекся, пораженный.
В свете мерцавших молний перед ним стояла его прекрасная жена — в парадном роскошном платье, в котором ее похоронили, промокшая до нитки.
— Вечно заставляешь меня ждать! — прикрикнула Мари на ошеломленного мужа и, не церемонясь, отодвинула его с прохода. — И почему так мало цветов? — заворчала она тут же. — Пожалел денег для любимой даже после ее смерти?
Франц несколько раз изумлённо моргнул. Не вызывало никаких сомнений — перед ним стояла его жена, утром безжизненно лежавшая в гробу.
Мари Жосс д’Эмель, рождённая в 1722 году, знала, что уже добилась в жизни главного — успешно вышла замуж. Ее родители нашли для нее превосходную партию — богатого, молодого, но перспективного и знатного дворянина — Франца Людвига Пфиффера.
Сначала, узнав о готовящейся помолвке, Мари недовольно сморщила нос: о швейцарских мужчинах она слышала только плохое — скупые, чопорные, напыщенные словно индюки…
— Не беспокойся, дорогая, ты найдешь на мужа управу, — сказала ей тогда мать, и Мари успокоилась — действительно, в искусстве управлять мужчинами она превзошла всех.
Сразу же после свадьбы француженка показала, кто хозяин в их замке, и Франц быстро понял — с любезной супругой лучше не спорить. Пока он успешно продвигался по службе, дослужившись до генеральских чинов, и трудился в городском совете Люцерна, Мари со вкусом обустраивала их дворцы.
Иногда Франц приходил в ужас от того, какая часть их состояния уходит на озеленение парковых дорожек или на модную мебель, но супругу было не переубедить. Через несколько лет Франц даже перестал пытаться.
Однажды, вернувшись домой из долгой поездки, дворянин обнаружил, что вокруг их загородной резиденции вырыт глубокий ров, а ворота охраняют настоящие львы!
— Это последний писк моды, дорогой, — заявила ему Мари, пока бедный Франц осматривался в доме, не узнавая ни одной вещи, и пытался прикинуть, в какую копеечку им обошлись эти капризы.
Разумеется, фрау Пфиффер не забывала и о себе любимой — не все же только трудиться на благо семьи! Каждую неделю ей приходили огромные тюки с платьями и тканями из самого Парижа.
Может быть, Мари и жила в швейцарской глуши, но не собиралась уподобляться серой массе местных дам. А вскоре люцернские красавицы, пораженные яркостью и смелостью ее туалетов, тоже начали заказывать последние новинки из Парижа.
Почтенные швейцарские дворяне хватались за свои парики — мало того, что модные наряды стоили так, словно были целиком вышиты из одного золота, так ещё и поражали своей откровенностью: Мари была совершенно уверена, что чем глубже ее декольте и чем больше рюш на корсете, тем прекраснее ее платье.
Правительство Люцерна не было согласно с этим мнением, и в официальной форме попросило фрау Пфиффер придерживаться приличий. Однако, куда там — Мари даже не подумала следовать приказу властей. В недоумении члены совета обратились к Францу, чтобы тот образумил супругу, но тот только развел руками.
В конце концов, церемонным люцернским дворянам пришлось смириться и с нескромными нарядами своих дам, и с дополнительными денежными затратами. Мари праздновала победу, щеголяя по дворцовым дорожкам с кружевным зонтиком от солнца — ещё одним ее нововведением.
Временами в хорошенькую голову француженки приходили ещё более экстравагантные идеи. Подарив мужу двоих дочерей, как две капли воды похожих на мать, Мари решила, что не хочет больше портить фигуру и выполнила свой долг сполна.
Франц, конечно, мечтал о наследнике, но, как обычно, не нашел в себе сил перечить любимой. Освободившееся время Мари тратила на всевозможные развлечения, а однажды, ради веселья, даже поднялась на местную гору, чего до нее не делала ни одна высокопоставленная дама.
Жизнь текла легко и весело, пока в один день, на исходе шестого десятка, Мари неожиданно не проснулась с утра. Оплакивал фрау Пфиффер весь Люцерн — от мала до велика. По завещанию Мари, ее хоронили в ее лучшем платье и самых дорогих драгоценностях — она хотела выглядеть блистательнее всех даже на собственных похоронах.
Прощание с главной модницей города затянулось до вечера — все хотели сказали Мари последние теплые слова. Начали расходиться, только когда на небе собрались грозовые тучи, и на землю начали падать первые капли.
— Даже природа оплакивает нашу Мари! — утирали слезы ее подруги.
Однако был на кладбище один человек, который никак не мог дождаться, пока от свежей могилы фрау Пфиффер не уйдут последние посетители. Это был могильщик, подсмотревший, в каком одеянии дворянка лежала в гробу. Едва кладбище окончательно опустело, он вырыл гроб и начал снимать с Мари ее последний туалет.
Про себя могильщик приговаривал, сколько денег получит за изысканную брошку, бриллиантовое колье или изумрудный браслет, но с золотым кольцом возникли проблемы — палец опух и, украшение никак не желало сниматься.
Ругаясь себе под нос, могильщик достал нож, чтобы отрезать фрау Пфиффер палец. Но как только он приступил к делу, дама открыла глаза и поинтересовалась, что именно мужчина забыл у ее гроба.
Бедный могильщик, побросав награбленное, пустился наутёк, а Мари неторопливо поднялась из могилы, надела на себя платье и драгоценности и отправилась домой.
Неизвестно, обрадовался ли Франц воскрешению своей супруги или наоборот — опечалился, что о благословенной тишине в доме можно забыть. Поговаривали, что после того памятного случая фрау Пфиффер прожила ещё двадцать лет, пережив своего мужа, но с того дня ни разу больше не улыбнулась.
Интересно, что подобные истории о чудесном возвращении с того света существуют почти в каждой стране. В Англии такая легенда долго время ходила о леди Эмме Эджкамб, а в Ирландии — о жене лекаря Марджори МакКолл.
Во втором случае супруг воскресшей супруги не смог справиться со своими противоречивыми чувствами по этому поводу и умер на месте, когда живая Марджори появилась на пороге их дома.
Быть может, часть этих сказаний и приукрашена, но страх быть похороненным заживо действительно беспокоил умы многих дворян в конце 18 века.
Фельдмаршал герцог Фердинанд Брауншвейг-Вольфенбюттельский велел даже построить для себя специальный гроб, из которого можно было бы легко выбраться на случай нужды. Правда, воспользоваться своим изобретением герцогу так и не довелось.
