Привокзальная ночлежка была забита до отказа, и Катя едва смогла отыскать среди спящих вповалку людей того, кто был ей необходим. «Тебе нужно исчезнуть», — сказала она, когда в мутном взгляде собеседника мелькнула искорка узнавания. «Я заплачу», — быстро добавила в ответ на грубую брань, -«много заплачу». В обращенных к ней тусклых глазах вдруг вспыхнул живой интерес…
Положение юной Катеньки казалось совершенно безрадостным: отец её давно скончался, а мать едва сводила концы с концами, каждую с трудом выгаданную копейку сохраняя для сына-студента, надежду и опору их маленькой семьи.
Оттого-то, когда к девушке посватался Николай Самуилович Гимер, мелкий дворянин из обрусевших немцев, она всерьёз задумалась над предложением. Был он, конечно, значительно старше, зато нес службу в железнодорожном управлении, а значит и кусок хлеба обеспечить мог. Чего же еще желать бесприданнице?
Так и случилось, что в 1881 году семнадцатилетняя Катенька Симон, не успев толком узнать жениха, дала брачные клятвы.
Супружеская жизнь не заладилась с самого начала: невинная привычка Николая Самуиловича — пропустить после работы стаканчик-другой — стремительно приняла угрожающие масштабы. Гимер сделался резок с начальством, опаздывал на службу, допускал нелепейшие ошибки…И вскоре был уволен с весьма нелестными рекомендациями.
Он вставал перед женой на колени, рыдал и каялся, однако с пагубной привычкой завязать не мог. Не раз Катя, обхватив руками круглый тяжелый живот, сидела до рассвета, ожидая непутёвого мужа. Николай Самуилович приходил хмельной и обозленный, бросал обидные слова, грозил кулаками…
Тяжелее стало, когда родился маленький Николаша, названный в честь отца. Ребенок был слабенький, и Катя сбивалась с ног: и одеяльце нужно потеплее, и молока бы для прикорма достать — непременно пожирнее! Когда было продано последнее колечко — из прежней еще, девичьей жизни, девятнадцатилетняя госпожа Гимер поняла, что дальше так жить невозможно.
Взяв сына, Катенька ушла от мужа, чтобы больше уже не вернуться. Ей нужно было научиться зарабатывать самой: только так она смогла бы обеспечить себя и ребенка. Вариантов оказалось не так много: швея, гувернантка…и — нелегко, но прибыльно! — акушерка.
Оставив Николашу родственникам, Катя поступила на курсы, которые успешно окончила, а после устроилась в больницу при Щелковской текстильной фабрике. Там судьба и свела ее со Степаном Ивановичем Чистовым, выходцем из крестьян. Несмотря на низкий статус, новый знакомец во многом превосходил злосчастного Гимера.
Отец его владел небольшим мыловаренным заводом, братья — трудились усердно и небезуспешно (один из них, Алексей, дорастет до депутата Государственной думы и примет деятельное участие в событиях 1917 года). Словом, семья Чистовых была дружной и крепкой. И Степан Иванович хотел ввести в нее Катю, объявив законной женой, да — вот беда! — молоденькая акушерка оказалась несвободна.
Развод в те времена получить было сложно, однако Катя не хотела сдаваться: еще немного, и сбудется все о чем мечталось — и любимый человек рядом, и дом — полная чаща…Приложив немало усилий, она отыскала мужа, совершенно опустившегося, кочующего из ночлежки в ночлежку, и уговорила инициировать бракоразводный процесс, обоснованный изменой с его стороны.
За деньги Николай готов был на все: в прошении о разводе он «чистосердечно» сознался, что согрешил, и супруги стали ждать решения духовной консистории. Заявление рассматривалось год, а затем пришел лаконичный, но неутешительный ответ: в разводе Гимерам было отказано.
Катя невероятно разозлилась: как смеют эти бюрократы стоять на пути выстраданного счастья?! Снова разыскав мужа, и обнаружив его в более жалком состоянии, чем прежде, она…предложила ему умереть. Не по-настоящему, конечно, но так, чтобы в его смерть поверили.
Постылый супруг, получивший компенсацию за неудобства, был посажен в поезд до Петербурга, а полу-вдова отправилась на берег замёрзшей Москвы-реки и оставила у полыньи пальто Гимера с вложенными в карманы письмами на его имя, паспортом и предсмертной запиской, в которой несчастный просил никого не винить в его преждевременной кончине.
24 декабря 1895 года полиция нашла вещи, а на следующий день в участок пришла сама Катя. Утирая слезы, она показала блюстителям порядка письмо от мужа, в котором тот признавался, что «голод и холод измучили его», и он уже «не будет в живых», когда Катя прочтет эти строки.
Три дня спустя из Москвы-реки выловили безымянного утопленника, с легкостью опознанного госпожой Гимер. Ей же и выдали останки, которые она тихонько похоронила за церковной оградой, а затем, выждав пару недель, вышла замуж за Степана Ивановича Чистова.
Все были вполне довольны благополучным разрешением сложной авантюры, даже Николай решил начать новую жизнь…однако для этого требовался первейший в стране документ — паспорт!
То ли по легкомыслию, то ли отпраздновав начало новой жизни и под хмельком забыв, что «мертв», Гимер обратился в полицейское управление с прошением выдать ему новый документ взамен утерянного. Тогда-то и выяснилось, что паспорт на имя Николая Гимера фигурирует в деле о его собственной смерти…Незадачливого «утопленника» арестовали и вернули в Москву, где состоялся суд.
Приговор был безжалостен: за двоебрачие, подлог и обман Гимеров ждало лишение прав и ссылка в Енисейскую губернию на 12 лет. К счастью, вмешался небезызвестный Анатолий Федорович Кони, благодаря которому наказание было смягчено до года тюрьмы.
Большей частью срок был отбыт в рамках предварительного заключения и, отработав 3 месяца в тюремной больнице, настрадавшаяся Катя смогла вернуться к семье. Второй брак ее был признан незаконным, но Степан Иванович от своей жены не отрекся — пусть и не официальная, но ведь горячо любимая!
Вместе они прожили 30 счастливых лет: Чистов обожал Катю и воспитал ее сына как собственного, обеспечив ему и обучение в Московском университете, и поездки в Париж. Все разрушила революция: имущество семьи было конфисковано, мыловаренный завод закрыт. В 1926 году не стало Степана Ивановича, а в 1930 — арестовали по делу «меньшевистского центра» Николая Гимера.
О расстреле сына в 1940 году Екатерина Павловна уже не узнала: она ушла из жизни добровольно, по одной из версий, желая избежать участи члена семьи изменника Родины.
