— Лен, тут такое дело… — Андрей подошёл к жене с самой осторожной из своих улыбок, той, что он приберегал для просьб, которые заведомо были на грани провала. Он остановился в паре шагов от неё, словно боясь пересечь невидимую черту. Елена стояла у кухонного стола, методично и зло счищая кожуру с картофеля. Стружка падала в раковину влажными, безвольными завитками. — В общем, Костя. Он в наш город поступать надумал. Ну и пожить ему надо будет где-то на первое время…
Он не успел договорить. Елена, которая только что вела нож по округлому боку картофелины, с силой, от которой хрустнуло дерево, воткнула его в разделочную доску. Лезвие вошло в массив дуба на целый сантиметр. Она не обернулась сразу. Она просто замерла, и в этой неподвижности было больше угрозы, чем в любом крике. Андрей невольно сглотнул. Воздух на кухне, до этого пахнущий сырой землёй от картошки, вдруг стал плотным и тяжёлым.
Затем она медленно повернула голову. Не всё тело, только голову. В её глазах не было ни удивления, ни обиды, ни даже привычного раздражения. Там плескалось холодное, чистое бешенство.
— Ты серьёзно? — прошипела она. Голос был низким и совершенно спокойным, и от этого спокойствия по спине Андрея пробежали мурашки. — Ты сейчас стоишь на моей кухне. В нашей квартире. И предлагаешь мне поселить здесь это существо? Ты что-то забыл, Андрей? Память отшибло?
Он начал было лепетать, понимая, что уже проиграл, но инстинктивно пытаясь смягчить удар.
— Лен, ну это же было три года назад. Он пацаном был, глупым…
— Пацаном? — она усмехнулась, но смех получился коротким и уродливым, как скрежет металла по стеклу. — Напомнить тебе этого «пацана»? Напомнить, как мы возвращались от моих родителей, а дверь в нашу квартиру была выбита с косяком? Как мы вошли, а по полу было разлито вино и растоптаны окурки? Как из моей шкатулки пропали серьги, которые мне мама на восемнадцать лет дарила? Ты помнишь это, Андрей? Или для тебя это просто «глупость»?
Каждое слово было гвоздём, который она методично вбивала в его совесть. Он помнил. Он помнил всё до мельчайших деталей. Липкий пол. Запах перегара и дешёвого табака. Пустое место на стене, где висел их новый, купленный в кредит телевизор. Но хуже всего было выражение лица Елены тогда — не плачущей, а окаменевшей. Выражение человека, чей мир, её маленькую крепость, осквернили.
— Он всё осознал, Лен. Клялся родителям, что больше никогда… Он изменился.
— После того как твой братец, этот малолетний преступник, привёл к нам домой ту толпу, которая разгромила и разворовала нашу квартиру, ноги его тут не будет! И не говори мне больше, что он изменился! Это не так!
— Да почему ты так к нему относишься?
— Такие не меняются! Они просто становятся старше и хитрее!
Её голос перестал быть шипящим, он обрёл силу и звенел от ярости, заполняя всё пространство. Андрей отступил на шаг. Он смотрел на жену и понимал, что это не просто отказ. Это была декларация войны.
— Я тебе так скажу, Андрей. Ещё одно слово про твоего брата в этом доме — и ты поедешь поступать в институт вместе с ним. И жить будете там же. В общежитии. На соседних койках, как настоящие братья. Выбирай.
Сказав это, она отвернулась. Взяла следующую картофели
Ультиматум, брошенный на кухне, не растворился в воздухе. Он осел в квартире тяжёлой, ядовитой пылью. Ужин прошёл в полном молчании. Звяканье вилок о тарелки казалось оглушительным. Андрей чувствовал себя так, будто проглотил кусок стекла — оно не резало, но давило изнутри, мешая дышать. Он смотрел на жену. Елена ела спокойно, даже с каким-то отстранённым аппетитом, будто ничего не произошло. Эта её способность отключать эмоции и действовать с холодной решимостью пугала его больше, чем любой крик.
Позже вечером, когда они сидели в гостиной, он решил предпринять вторую попытку. Он не мог просто так сдаться. Речь шла о его брате, о его крови. Он выждал, пока Елена отложит книгу, и заговорил так тихо и примирительно, как только мог.
— Лен, мы можем поговорить? Спокойно. Без ножей и ультиматумов.
Она подняла на него глаза. Взгляд был усталым, но твёрдым, как сталь.
— Мы уже поговорили, Андрей. Я сказала всё, что хотела. Тема закрыта.
— Она не закрыта! — он позволил себе немного повысить голос, чтобы пробить эту ледяную броню. — Ты не права. Он мой единственный брат. Я не могу просто вышвырнуть его на улицу, когда он приезжает в чужой город. Это… это неправильно. Семья так не поступает.
Елена медленно поставила книгу на журнальный столик. Она смотрела на него долго, изучающе, словно видела впервые.
— Семья? Ты сейчас говоришь мне о семье? А где была наша семья, Андрей, когда твой брат и его дружки рылись в моём белье, вытряхивая ящики комода? Где была наша семья, когда они курили на нашем диване, прожигая обивку?
— Давай не будем о вещах…
— Нет, давай будем! — её голос не дрогнул, но стал режущим. — Ты помнишь вынесенный телевизор, потому что за него потом платили твои родители, чтобы загладить вину. Это была публичная, материальная часть позора. А я помню другое. Я помню, как искала тоненький золотой браслет, который мне мама подарила. Его не стало. Я помню, как нашла наши свадебные фотографии в коридоре, затоптанные грязными ботинками. На моём лице, на свадебном фото, был след от чьего-то армейского ботинка. Это тоже «пацанская глупость», Андрей? Это тоже можно списать на возраст?
Он молчал. Этих деталей он либо не знал, либо предпочёл забыть. Для него это был разгром, убытки, неприятный инцидент. Для неё — осквернение их личного пространства, их истории, её самой.
— Он изменился. Мать говорит, он взялся за ум, работает, готовится к поступлению…
— Твоя мать будет говорить всё, что угодно, лишь бы пристроить своё сокровище, — отрезала Елена. — Она всегда его защищала. Когда он воровал деньги у отца из бумажника, она говорила, что это «переходный возраст». Когда его поймали на мелкой краже в магазине, она говорила, что его «спровоцировали плохие друзья». Теперь он разгромил квартиру своего брата, а она говорит, что он «взялся за ум». Удобная позиция. Только я в этом участвовать не собираюсь.
Она встала, показывая, что разговор окончен. Но Андрей схватил её за руку. Не сильно, но настойчиво.
— Лена, прошу тебя. Всего на месяц. Пока он не получит место в общежитии. Я буду следить за каждым его шагом. Он не останется один в квартире ни на минуту.
Она посмотрела на его руку, державшую её запястье, а потом снова ему в глаза. И в её взгляде он увидел нечто новое. Не ярость, а глубокое, холодное разочарование.
— Дело не в Косте, Андрей. Уже давно не в нём. Дело в тебе. В том, что ты готов снова и снова это прощать. В том, что память твоей семьи для тебя важнее, чем моё спокойствие и безопасность. Ты просишь меня не о месяце терпения. Ты просишь меня забыть, как меня унизили в моём собственном доме. Ты предлагаешь мне снова впустить это унижение на порог, потому что у него та же фамилия, что и у тебя. Ты этого не понимаешь?
Он разжал пальцы. Он понял. Понял, что проиграл и этот раунд. Он упёрся в стену, которую ему никогда не пробить. Это был не каприз. Это была её позиция, выстраданная и отлитая из бетона. Они легли спать в разное время. И когда он лёг рядом с ней, он почувствовал, что она не спит. Они оба лежали с открытыми глазами в темноте, спиной к спине, и расстояние между ними на двуспальной кровати казалось непреодолимым, как пропасть.
Следующие несколько дней превратились в позиционную войну. Андрей и Елена жили не как супруги, а как два враждебных государства, вынужденных делить общую территорию. Они обменивались только короткими, функциональными фразами: «Хлеб закончился», «Твоя очередь выносить мусор». Каждый их жест, каждое слово было выверено и лишено малейшей теплоты. Андрей чувствовал себя зажатым в тисках. С одной стороны — ледяная стена, которую возвела жена. С другой — ежедневные звонки от матери, полной слёзных надежд и упрёков. «Как ты можешь, Андрюша? Он же твой брат! Мы на тебя так надеялись. Куда ему идти, на вокзал?»
Он понял, что прямая атака обречена. Лобовое столкновение с Еленой было равносильно попытке пробить головой бетонную стену. Значит, нужно было действовать иначе. Хитрее. Он убедил себя, что это не ложь, а временная тактическая уловка ради сохранения мира. И семьи. Обеих семей.
В одно из утр, за завтраком, когда напряжённое молчание стало особенно невыносимым, он с деланым облегчением выдохнул и отодвинул чашку с кофе.
— Всё, Лен. Я поговорил с родителями. Они полностью берут Костю на себя. Снимут ему комнату где-нибудь недалеко от института. Так что можешь не переживать. Вопрос закрыт.
Елена оторвала взгляд от своей тарелки. Она ничего не сказала, лишь слегка прищурилась, изучая его лицо. Она искала подвох, тень лжи, но Андрей выдержал её взгляд. Он репетировал эту сцену в голове всю ночь. Он выглядел как человек, признавший поражение и уступивший. Наконец, она коротко кивнула и вернулась к еде. Андрей почувствовал, как огромный камень свалился с его плеч. Первый этап был пройден. Он дал ей то, что она хотела услышать, усыпил её бдительность.
Вечером того же дня, дождавшись, когда Елена пошла в душ, он вышел на балкон с телефоном. Плотно прикрыл за собой стеклянную дверь и набрал номер брата.
— Костян, привет. Слушай меня внимательно, — заговорил он быстро, вполголоса. — Значит, план такой. Билет бери, как и договаривались. Приезжаешь, я тебя встречаю. Дома скажешь, что приехал документы подавать и буквально на пару дней, пока не утрясётся вопрос с общежитием.
В трубке послышался неуверенный голос брата:
— А Лена? Ты же говорил…
— С Леной я всё уладил. Не переживай, — уверенно соврал Андрей, чувствуя неприятный холодок внутри. — Главное, чтобы ты уже здесь был. Поставим её перед фактом. Она же не выгонит тебя на улицу посреди ночи. Поворчит для вида и успокоится. Главное — веди себя тихо, как мышь. Понял? Пару дней, не больше. А там видно будет.
Он не слышал, как дверь ванной открылась. Не слышал тихих шагов по коридору. Елена вышла на кухню за стаканом воды. И замерла. Сквозь стекло балконной двери она не разбирала слов, но увидела достаточно. Она видела заговорщицкую позу мужа, его прикрытый ладонью рот, то, как он торопливо закончил разговор и спрятал телефон, едва заметив её силуэт.
Она не стала ничего спрашивать. Просто взяла стакан, налила воды и медленно выпила, глядя на него поверх края стакана. Андрей вошёл с балкона, стараясь выглядеть как можно более естественно.
— О, ты уже всё? А я воздухом дышал, душно что-то.
— Да, — ровно ответила она и поставила стакан в раковину. — Свежий воздух полезен.
В тот момент Андрей совершил роковую ошибку. Он принял её спокойствие за неведение. Он решил, что его план сработал идеально. Он не увидел, как в её глазах, только что бывших холодными и усталыми, вспыхнул и тут же погас крошечный, хищный огонёк. Это была уже не ярость. Это было нечто иное. Это было осознание предательства. Не просто несогласия, а продуманного, спланированного обмана за её спиной. Он не просто не услышал её. Он посчитал её дурой, которую можно обвести вокруг пальца. И пока Андрей мысленно праздновал свою маленькую дипломатическую победу, Елена в своей голове уже начала выстраивать совершенно другой план. Холодный, чёткий и окончательный.
Неделя, предшествующая приезду Кости, прошла в обманчивом затишье. Андрей был почти счастлив. Елена перестала смотреть на него волком, в их разговорах появилась былая лёгкость. Она даже пару раз улыбнулась его шуткам. Он окончательно уверился, что его хитрость сработала. Он решил проблему, избежал конфликта и сохранил мир. Он чувствовал себя умным, взрослым мужчиной, умеющим находить компромиссы.
В день «Х» он, отпросившись с работы пораньше, встретил брата на вокзале. Константин выглядел повзрослевшим: вытянулся, возмужал, но во взгляде всё ещё сквозила та же мальчишеская неуверенность и надежда на старшего брата. Он тащил огромную спортивную сумку, набитую до отказа.
— Ну что, готов грызть гранит науки? — бодро спросил Андрей, хлопая брата по плечу.
— Готов, — смущённо улыбнулся Костя. — Спасибо, что приютил. Я правда, ненадолго. Как только с общагой решится…
— Да брось ты, — отмахнулся Андрей. — Прорвёмся. Главное, веди себя прилично. Лена у меня с характером, ты помнишь.
Поднимаясь по лестнице к своей квартире, Андрей чувствовал лёгкий трепет. Он репетировал в голове первые фразы. «Лен, смотри, кто к нам приехал! Костя всего на пару ночей, пока документы подаёт!» Он представил её удивлённое, может, слегка недовольное лицо, которое потом смягчится. Она же не зверь. Не выставит их за порог.
Он вставил ключ в замок. Дверь открылась на удивление легко, будто его ждали. Он шагнул в прихожую, пропуская брата вперёд.
— Мы дома!
В прихожей их ждала Елена. Она стояла у стены, скрестив руки на груди. Она была не в домашнем халате, а в строгом платье, с аккуратно уложенными волосами и спокойным, почти непроницаемым лицом. Это спокойствие было страшнее любого крика. Рядом с ней, у самого порога, стояли две аккуратно упакованные дорожные сумки и спортивный рюкзак. Андрей сразу узнал их. Это были его вещи.
— Лен, что это? — голос его дрогнул, вся его отрепетированная бодрость мгновенно испарилась. Костя замер за его спиной, вжимаясь в стену и не понимая, что происходит.
— Это твоё, — ровно произнесла Елена, кивнув на сумки. Её голос был абсолютно лишён эмоций, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. — Я ведь просила тебя. Всего об одном. Выбрать. Ты свой выбор сделал, когда решил, что я настолько глупа, что ничего не замечу.
— Ты не так всё поняла! Я хотел…
— Я всё так поняла, Андрей, — она сделала шаг вперёд, и братья невольно отступили к двери. — Ты решил, что можешь врать мне в лицо. Ты решил, что можешь привести в мой дом человека, который однажды уже его осквернил. Ты думал, я немного повозмущаюсь и смирюсь? Что я проглочу твоё предательство, потому что так проще? Ты ошибся. Ты выбрал быть хорошим сыном и верным братом. Но у тебя не получилось одновременно быть мужем. Оказалось, это слишком сложная роль для тебя.
Она говорила негромко, но каждое слово било наотмашь. Это была не ссора. Это был приговор. Затем её взгляд скользнул мимо мужа и остановился на опешившем Косте.
— А ты, — в её голосе появилась нотка ледяного презрения, — ты думал, что можно прийти сюда снова? После всего? Думал, мы всё забыли? Ты — не повзрослевший мальчик. Ты — ходячая проблема, которую твой брат решил принести в мою жизнь ещё раз. Но он просчитался.
Она снова посмотрела на Андрея, который стоял с мертвенно-бледным лицом, не в силах вымолвить ни слова.
— Ты хотел о нём заботиться? Пожалуйста. Вот он, твой главный проект. Твоя ответственность. Вон твоя награда за твою ложь и слабость. Забирай её и уходи.
Елена отступила вглубь квартиры и взялась за ручку двери.
— После того как твой братец, этот малолетний преступник, привёл к нам домой ту толпу, которая разгромила и разворовала нашу квартиру, ноги его тут не будет. Я говорила тебе это. И твоей — тоже.
Дверь закрылась. Без хлопка, без шума. Просто мягкий щелчок замка, отрезавший их от прошлой жизни. Два брата остались стоять на лестничной клетке. Один — с огромной сумкой, полной вещей для новой жизни. Другой — с двумя сумками, в которых лежали обломки старой. Они молчали, глядя на гладкую поверхность двери, которая только что была их домом, а теперь стала непроницаемой стеной…
