Поначалу Оле казалось, что ей с мужем повезло. Егор — спокойный, не пьёт, не орёт, не швыряет посуду. Работает в автосервисе, руки золотые. На фоне её бывших — просто подарок судьбы. Жили они в небольшой двушке, доставшейся Егору от родителей, те уехали на дачу насовсем. Квартира старая, но теплая, всё в ней было обжито. Даже если где-то и неуютно — она старалась сделать лучше. Уборка, стирка, еда — Оля была из тех, кто чувствует: если дом запущен, то и отношения туда же катятся.
И всё бы ничего, если бы не одна деталь — его сестра.
Сначала Лиза просто звонила. Как будто случайно.
— Оль, а ты знаешь, где у Егора диплом? —
— А у вас в кладовке, наверно, консервация осталась? —
— А вы когда в гости приедете, а то у нас тут с мамой закрутки загнивают без вас!
Звонки перешли в визиты. Сначала с пустыми руками. Потом с племянниками. Потом с племянниками и стиркой.
— Нам к бабушке ехать на юг, там стиральной машины нет, — поясняла Лиза, — а у тебя «Индезит» новый, тебе ж несложно кинуть пару раз.
Сложно не было. Один раз. Второй. Потом она привозила стирку, даже не спрашивая. Просто приносила пакеты. Как будто так и надо.
— Лиз, — однажды Оля решилась, — ты бы хоть порошок свой привозила, а то у меня пачка на неделю, а уходит за день.
— Да ладно, — отмахнулась та, — порошок не миллионы стоит. Я ж не каждый день к тебе езжу. Сестра ж я тебе теперь.
Оля молчала. Она и правда не была конфликтной. И ей казалось, что это просто притирка. Мало ли — новые родственники, надо потерпеть. Привыкнуть.
Но чем дальше, тем больше ей это напоминало не притирку, а завоевание.
Через пару месяцев Лиза вдруг заявилась с коробкой и собакой.
— У нас в подъезде канализацию прорвало, собаку держать негде. У тебя ж лоджия утеплённая, и балкон большой. Пусть пару дней посидит.
Пёс — корги, лохматый и нервный — не только сидел, но и выл. Орал по ночам так, что соседи сверху начали бить шваброй по потолку.
— Я на работу вставать не могу, — пожаловалась Оля Егору, — ты поговори с ней.
— Оль, ну чё ты, он милый. Потерпи чуть. Всё же родня.
Это «всё же родня» стало для Оли как заноза под ногтем.
Родня — да. Но почему она должна всё терпеть? Почему нельзя хотя бы спрашивать?
Через неделю Лиза приехала с детьми и сумками.
— Нам в саду ремонт, — сообщила она, — оставлю их у вас дня на три. Они тихие.
Тихие дети устроили раскопки на балконе, разорвали занавески в зале и, кажется, насыпали в стиральную машину кошачьего корма. Пёс, оставленный Лизой «на пару дней», до сих пор жил у них. Орал ночами. Пытался грызть обои. И съел один Олин ботинок.
Оля сорвалась.
— Слушай, это ненормально. Это не «родственные отношения», это просто вторжение.
— Не перегибай, — отмахнулась Лиза, — ты просто не привыкла к семье. А у нас вот так — все друг другу помогают. Ты ж теперь наша. Вот и вписывайся.
Она ушла, оставив детей. Оля написала Егору.
— Я не вытяну. Мне надо работать, готовить, я не могу сидеть с чужими детьми.
— Ну они же не чужие, — ответил он, — племянники. Один раз живём.
Оле показалось, что это не они один раз живут, а она — в каком-то повторяющемся сне, где каждый раз Лиза приносит всё больше чужих дел, чужих проблем и чужих решений. И в этом сне только она одна должна быть «понимающей».
Она пыталась говорить с Лизой. Мягко. Через юмор. Через объяснение. Через паузы.
— Ты хорошая, но ты будто не видишь границ.
— Да ладно тебе, какие границы, — Лиза смеялась. — У нас в семье границ нет. Мы же семья. Это ж не работа и не соседи. Это свои.
Оле не хотелось быть «своей», если это значило — стирай, сиди, корми, слушай, молчи.
Она не могла быть своей в мире, где «родственные отношения» = «делай всё, как скажу, и радуйся, что выбрали тебя».
С каждым приездом Лизы всё больше вещей начинало жить в их доме. Детские игрушки. Постельное белье с пятнами. Халат Лизы. Непонятный пластиковый таз.
Квартира, где когда-то всё было уютно, теперь напоминала временное жильё для всех, кроме самой Оли.
Когда Лиза снова приехала, Оля заранее была в напряжении. Сердце застучало с той самой секунды, как замок провернулся. Даже не позвонила. Сразу своим ключом. Подарок на новоселье, когда они с Егором только съехались.
— Я же тебе говорила, — хмыкнула Лиза, стягивая с детей куртки, — родные люди двери друг другу не закрывают. Что за формальность?
За ней втащились двое детей — испачканные, с засахаренными конфетами в руках — и коробка с каким-то хламом. А потом ещё два мешка. И собака, конечно. Та самая, что теперь уже, похоже, считалась их совместной.
Оля вышла из кухни с мокрыми руками и сдержанным лицом.
— Лиза. Мы так не договаривались.
— В смысле? Я только на выходные. У нас подъезд опять затопило, маме плохо стало с давлением, детей девать некуда. Я ж не просто так к тебе, ты же знаешь.
Знала. Вернее, догадывалась. Что если бы не «плохо стало», то придумали бы «аварийное отключение воды». Или «сантехник опаздывает на сутки». У Лизы всегда был повод.
— Ты могла хотя бы спросить, удобно ли. У меня завтра совещание, презентация, я ночь готовиться собиралась.
— Ну ты ж дома работаешь! — Лиза округлила глаза, как будто ей предложили выйти в космос. — Тебе проще. Чай, не офис. Хочешь — в халате ходи. Я бы сама тоже так хотела.
Вот только в халате работать не значит сидеть без дела, — подумала Оля. — И что значит “проще”? Лишь бы удобно было тебе?
К вечеру «на выходные» начали обрастать подробностями.
— Мы тут с Пашкой поссорились, — начала Лиза, запаривая детям доширак, — может, и дольше задержусь. У него там какая-то дура. Говорила, что он не изменит, но нет — мужики все одинаковые.
— А мама твоя?
— Ой, не. Ей с детьми нельзя. Там давление, потом она сама жалуется, что устаёт. Ещё за водой бегать. А ты чё, не справишься?
«А ты чё, не справишься?» — как будто Оля не человек, а техобслуживание. Только вместо кнопок — тактичность и совесть.
Егор вечером пришёл, увидел всю эту катавасию и сразу втянул голову в плечи.
— Лиз, ну ты же обещала, что ненадолго?
— Так а что мне делать, Егор? Где мне ночевать? В подъезде с детьми?
Он глянул на Олю. Она — на него. Взгляд был долгий, с подтекстом.
Ты опять ничего не скажешь, да?
Ты опять притворишься, что не замечаешь, как мне тяжело?
Но он только вздохнул и уткнулся в телефон. Как будто не было ни собаки, ни сумок, ни вопящих детей. Как будто это не его дом — а хостел.
Оля начала вставать на час раньше. Готовить завтрак, убирать крошки, мыть чашки, прятать документы. Села однажды на стул — а на нём были размазанные чупа-чупсы. С ребёнком такое бывает, да. Но когда каждый день? И когда мать делает вид, что всё нормально?
— У тебя молоко закончилось, — сказала Лиза. — Я твоим на кашу залила. Ты купи вечером, а то им сухую жевать?
— Лиза, — она сдерживалась изо всех сил, — я не говорю, что не помогу. Но ты будто не замечаешь, что мы не договариваемся. Ты просто ставишь перед фактом.
— Боже, началось. Ты ж жена моего брата. Мы же не чужие. В семье помогают. А ты как бухгалтер, ей-богу. Списки, сроки, договоры.
— Нет. Я как человек, у которого есть границы. И свои планы.
Лиза шумно поставила чашку в раковину.
— А ты не думала, что у кого-то ситуация сложнее, чем у тебя? У меня двое детей. Меня муж бросил. Маме плохо. А ты тут сидишь — у тебя всё есть, и ещё жалуешься.
А у меня что, не бывает трудно? — Оля сжала пальцы в кулак. Только я не бегу к чужим людям и не устраиваю бардак. Я тяну. И делаю вид, что нормально. А теперь я в собственном доме — гость.
Был один вечер. Лиза ушла гулять, оставив детей на Олю. Те бегали, не слушались, разрисовали ей ежедневник маркером. Она села на кухне, закрывшись, и разревелась.
Первый раз за долгое время.
Не от жалости.
От бессилия.
Позвонила подруге, Вере. Та — юрист, умная, резкая, не терпит фигни.
— Оля, а зачем ты это терпишь?
— Потому что это сестра мужа.
— И?
— Он ей не скажет. Он с ней с детства как бы… ну, должен. Они там мать в детстве тянули.
— А ты тянуть кого должна? Их обоих?
Вера замолчала.
— Ты не святая. И у тебя одна жизнь. Или ты хочешь всю её на чужие проблемы потратить?
Не хочу, — подумала Оля.
Но вслух не сказала.
Лиза осталась ещё на неделю. Без предупреждения. Просто на второй выходной сказала:
— Я подожду, пока всё уляжется. Паша звонит, но я не готова. Пусть повисит.
Она висела, как тяжёлый, неудобный груз. Раскидывая носки, стуча по ночам в телефоне, выпрашивая «ещё чаю», не убирая за собой.
А потом как-то мимоходом кинула фразу Егору:
— Надо бы ремонт делать. У вас тут стены уже выцветшие. Может, мы с мамой что подкинем, если с деньгами tight. В конце концов, я тоже в этой квартире часто бываю. Уже как вторая хозяйка.
Оля обернулась. Медленно. Очень.
И в этот момент что-то внутри неё переключилось.
Она не закричала. Не швырнула ей в лицо подушку. Не выставила с чемоданами.
Оля просто перестала быть удобной.
— Лиза, — начала она спокойно, глядя в глаза, — ты не хозяйка здесь. И никогда ею не будешь.
— Что ты сказала? — та даже опешила,
— Ты не хозяйка. Ты — гость. Причём гость, который ведёт себя, как диктатор. Я больше это терпеть не буду.
— Это ты мне сейчас ультиматум ставишь? Сестре своего мужа?
Оля встала.
— Ультиматум? Нет. Это просто реальность. Завтра ты съезжаешь. Детей увозишь. Собаку — тоже. И больше ключи сюда не вставляй. Я их уже сменила.
Лиза сначала молчала. Потом взвизгнула.
— Это ты из-за Веры своей, да? Она тебе в голову наплела! Ты ничего сама решить не можешь, только как тебе шепнут — так и дышишь!
— Я сама решила. Просто раньше не могла поверить, что ты правда настолько наглая.
Та схватила сумку, начала метаться по квартире. Оля в первый раз увидела её настоящую: не блестящую, уверенную, как раньше, а растерянную, дерганую. Без фильтров. И от этого становилось только противнее.
— Я скажу Егору! — выкрикнула Лиза. — Он тебя быстро на место поставит! Ты у нас тут просто так в дом зашла! Это его квартира!
— Отлично, — Оля пожала плечами. — Пусть скажет.
Егор сказал. Вечером.
Сел молча на диван, потом развёл руками:
— Ну ты же знала, какая она. Надо было помягче. Она теперь на меня обижена, говорит, ты её выгнала, как собаку.
— Я выгнала? А ты где был всё это время? Пока она хозяйничала в нашей жизни? Пока она ставила нас в неловкое положение? Ты хоть раз за меня заступился?
Он молчал. Смотрел в пол. Потом выдал:
— Она сестра мне. А ты… Ну, ты сама по себе сильная. Думал, справишься.
Сильная? — Оля усмехнулась. — Значит, можно ничего не замечать? Потому что «сильная» стерпит?
— Я не справилась, Егор. Я устала. Я в этом доме как будто мебель. Все что хотят, то и делают, только у мебели хотя бы ножки не отламываются — а у меня нервы.
Он ушёл на кухню.
Видимо, переваривать.
Через несколько дней всё было тихо. Лиза не звонила. Но Оля знала — это затишье. Вера говорила, что такие люди — не уходят. Они затаиваются.
И она оказалась права.
Спустя три недели Лиза появилась без звонка. Уже не ключом — в дверь. Оля открыла. В прихожей — пакеты, какие-то пледы, и, конечно, дети. На Лизе — надутый взгляд. В руках — прозрачный мешок с грязным бельём.
— У нас дорога была длинная, всё перепачкалось.
— Мы на пару дней. Мама подскользнулась, в больнице лежит.
— Постирай нам пока, а то в дороге всё перепачкалось, — приказала Лиза, бросая пакет в ванную.
И вот в этот момент Оля не взорвалась. Не вышла из себя. Она просто… ушла в спальню, достала сумку и стала молча складывать вещи. Без паники. Без сцены. Упаковала самое необходимое, взяла ноутбук, зарядку, документы, деньги. Вышла в прихожую.
Лиза обернулась:
— Ты куда?
Оля посмотрела на неё. Долго. Как будто в последний раз.
— Ты говорила, что у нас в семье границ нет. Так вот — у меня они есть. И если для этого мне нужно уехать — значит, я уеду.
— Ты что, мужа своего бросаешь? Семью?
— Я не семью бросаю. Я себя защищаю. От тебя. От вашей привычки брать и не благодарить. Считать, что всё вокруг — ваше. А я — просто функция.
И она ушла.
Медленно. Спокойно.
Слыша за спиной лишь:
— Ну и кто теперь будешь без нас?
Она не знала.
Но точно — собой.
