Противен он ей был. Козлиная бороденка, глазки мелкие, вороватые, лицо неприятное, без малейшего благородства в чертах. Мужик, одним словом. К тому же, вор, самозванец.
То, что человек, назвавший себя ее растерзанным в Москве мужем, царем Димитрием, никаким Димитрием не является, Марина Мнишек поняла сразу, как только увидела «государя» и своего «законного супруга».
А вор продолжал ломать комедию.
«Драгоценная жена моя, позволь приветствовать тебя в лагере моем».
Марина отметила, что язык у «козлиной бороденки» был хорошо подвешен. Хоть внешне и похож на холопа, но явно где-то образования поднахватался. Ишь, чешет. И по-русски, и по-польски. Как по писанному. Поповский сын, должно быть.
И ведь не спросишь «мужа»: «Ты чьих будешь? Кто таков и откуда? Как смеешь меня, королеву московскую, своей женой называть?».
Марина слушала Лжедмитрия II и думала только о том, что придется ведь с ним и в опочивальню идти. Ведь этот плюгавый мужичонка, козлобород, ее единственная надежа и опора в клокочущем кровью русском царстве.
Этот вор, самозванец, посмевший объявить себя ее мужем, — единственная сила, что может вернуть ей русский трон, опять сделать ее царицею.
До знакомства со Лжедмитрием II Марина сильно настрадалась. Еще не впитала земля московская кровушку Лжедмитрия I, ненаглядного ее красавца, как объявивший себя царем боярин Василий Шуйский приказал всем Мнишкам убираться в Ярославль подобру-поздорову.
С августа 1606-го и по июль 1608-го царица Марина прожила в Ярославле, крепко страдая от произвола боярского, ежедневно опасаясь за свою жизнь.
В 1608 году Шуйский договорился с поляками о мире и, помимо прочего, о судьбе Марины Мнишек. «Ворёнкову» жену решено было отправить в Польшу, но с условием — на Русь возвращаться не должна и называть себя русской царицей чтобы не смела.
Посадили Марину в кибитку да со всею свитою отправили под конвоем в сторону Речи. Но Шуйский просчитался: стрелецкий конвой был перехвачен в пути польским старостой Александром Зборовским, перешедшим на службу к «тушинскому вору» Лжедмитрию II.
Поляки из отряда Зборовского стрельцов перебили, Марину освободили.
«Радуйся, царица, — припал Зборовский к ручке государыни. — Муж твой жив«.
Лишь на мгновение екнуло сердечко Марины, и тут же успокоилось. Молодая женщина своими глазами видела, как муж, пытаясь скрыться от ломящихся в двери убийц, оступился и упал с высоты 15 саженей в житный двор, а уж там осерчавшие москвичи свое черное дело довершили.
Тем не менее, не подала царица виду, что сомневается в чудесном спасении ее дорогого супруга.
«Как жив?!» — и, охнув, упала без чувств. Зборовский царицу подхватил, мамок-нянек позвал. Выходили кое-как пани Марину. И никто не заметил, слава Богу, что обморок был поддельный.
Но вот доставили Марину к «государю» Димитрию Иоанновичу в Тушино. Несмотря на отвращение, которое питала гордая полька к неведомому вору Лжедмитрию II, она публично признала «мужа», покорилась и ему, и судьбе своей.
Только когда остались «вор» и «царица» одни, Марина заявила, что знать Лжедмитрия не знает, на ее покойного супруга он совсем не похож. Мнишек наотрез отказалась идти с самозванцем в опочивальню до тех пор, пока они не обвенчаются и не станут настоящими мужем и женой.
Лжедмитрий спешил, и уже пятого сентября 1608 года организовал тайное венчание в отряде литовского православного шляхтича Яна Петра Сапеги.
Жизнь со Лжедмитрием была для Марины тяжелой и унизительной. Муж чувствовал, — не любит его красавица-жена, преодолевает отвращение, когда в опочивальню с ним идет. Из-за этого бывал самозванец по-мужицки груб. Но терпела Марина, знала, что без силы, которая была у Лжедмитрия, не получить ей обратно престол московский.
Однако дела у самозванца становились все хуже и хуже. В декабре 1609 года пришлось вору бежать из Тушина. Жену Лжедмитрий II бросил на произвол судьбы.
Переодевшись в гусарское платье, Марина сбежала в Дмитров к Яну Петру Сапеге, но и у того дела шли худо. Вскоре русские заняли Дмитров, и Мнишек снова пришлось бежать к «тушинскому вору», ставшему лагерем в Калуге.
Казалось, что конец пришел и Лжедмитрию, и Марине, но судьба-злодейка, столько раз отворачивавшая от польской красавицы, вдруг к ней лицом повернулась. Польский гетман Станислав Жолкевский в битве при Клушине под Смоленском наголову разгромил основные силы Василия Шуйского, недавно выбившие «тушинского вора» из-под Москвы.
Шуйский оказался без войска и был свергнут. Марина немедленно написала письмо королю Сигизмунду III, в котором напомнила о своих притязаниях на русский престол:
«Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол оказалось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов. Теперь я все это представляю на милостивое и внимательное рассмотрение вашего королевского величества.
Я убеждена, что ваше королевское величество после мудрого обсуждения обратите на это внимание и по природной доброте своей примете меня, а семью мою, которая в значительной мере способствовала этому своею кровью, храбростью и средствами, щедро вознаградите.
Это будет служить несомненным залогом овладения Московским государством и прикрепления его обеспеченным союзом, с благословенья Божья, которое щедро вознаграждает за справедливость».
Но превратная фортуна снова отвернулась от Марины, когда счастье уже было так близко. В Москве было образовано правительство Семибоярщина, которое на Земском Соборе избрало русским царем 15-летнего польского королевича Владислава, сына Сигизмунда III. Боярам польский царь казался предпочтительнее, нежели «тушинский вор» и «Маринка».
Сигизмунд III, естественно, выступил за то, чтобы царем в Москве стал его сын. Таким образом, Марина и Лжедмитрий II внезапно оказались врагами не только московитов, но и своих главных друзей — поляков.
Московское боярство заочно присягнуло Владиславу Сигизмундовичу, а Марине король Сигизмунд милостиво предложил принять в подчинение города Самбор и Гродно, навсегда отказавшись от претензий на Москву.
Мнишек проявила себя как настоящая русская царица — находясь в совершенно безнадежной ситуации, она гордо отказалась принять «подачку».
Теперь Марину могли схватить не только русские, но и поляки. Мнишек пряталась в Калуге с мужем Лжедмитрием, а также со своим новым защитником, донским атаманом Иваном Заруцким.
26 декабря 1610 года Марина родила в Калуге сына Ивана Дмитриевича, которого ее сторонники называли наследником русского престола, а противники — Ивашкой Ворёнком.
Достоверно неизвестно, кто был отцом Ивана, — им мог быть как Лжедмитрий II, так и Иван Заруцкий.
Впрочем, Лжедмитрий никак не мог знать, что у него родился сын. Самозванец был убит крещеным татарином Петром Урусовым во время охоты на зайцев в окрестностях Калуги.
После смерти второго мужа главной надеждой Марины на возвращение престола стал Иван Заруцкий. Донской атаман преданно служил своей царице и ее сыну, насмерть бился за нее с земским ополчением Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина.
Но силы были неравными, и Марине снова пришлось бежать. Сначала она оказалась в Рязанской земле, затем — в Астрахани. Последним убежищем Марины, ее сына и атамана Заруцкого стал Медвежий остров на реке Яик (Урал).
Все окончательно решилось 26 июня 1614 года. Московские стрельцы настигли беглую царицу. После недолгой осады казаки выдали Мнишек, Ивана «Ворёнка» и Заруцкого стрелецкому голове Гордею Пальчикову.
В июле арестованные были доставлены в Москву. К тому моменту в государстве московском был уже новый царь — Михаил Федорович Романов.
По указанию государя Заруцкий был посажен на кол на лобном месте. Марину бросили в темницу, а трехлетнего Ивана Дмитриевича повесили у Серпуховских ворот.
Марина недолго прожила в заключении. Уже 24 декабря 1614 года польскому королю было объявлено, что «Ивашка (т.е. Заруцкий) за свои злые дела и Маринкин сын казнен, а Маринка на Москве от болезни и с тоски по своей воле умерла».
Наложила ли Марина на себя руки — доподлинно неизвестно. Весьма вероятно, что гордую женщину, искренне считавшую себя московской царицей, умертвили в застенках.
Так закончилась поразительная, отчаянная погоня Марины Мнишек за властью. На пути к вожделенному престолу она не жалела ни себя, ни своего отца, ни мужей своих, ни даже маленького сына.
