Кнут взвился, рассёк воздух и обрушился на спину.
Столпившиеся слуги с насмешкой глядели, как, повизгивая, уворачивается барин, вздрагивая от не столь болезненных, сколь обидных ударов.
Едва разъяренный Голицын, мстивший за любимую женщину, отъехал прочь, как Дмитрий Петрович Засецкий, поднявшийся из дорожной пыли и с сожалением осматривавший разорванный рукав, напустился на охрану:
— Почему вы не стреляли?
— Помилуйте, барин, — сокрушенно вздохнул самый смелый, тиская в руках шапку, — да ведь это не нас били, а Вас…
Князь Лев Сергеевич Голицын, сын сенатора и крупнейшего в России землевладельца, провёл юность во Франции, куда был отправлен обучаться истории и общественным наукам. Вернувшись в Россию, он поступил на службу в Министерство иностранных дел, но через три года решил уволиться, чтобы заняться юриспруденцией в Московском университете…
В отличие от многих, Лев Сергеевич, обладая огромным состоянием, мог позволить себе не прикладывать существенных усилий…И, как натура весьма увлечённая, Голицын то становился вдруг самым прилежным студентом, то забрасывал всё, отправляясь в заграничный вояж или уезжая в своё поместье. А возвращался лишь к сессии, которую сдавал превосходно, хотя порой не обходилось и без скандалов.
Однажды на экзамене у профессора философии Памфила Даниловича Юркевича Голицын начал развивать какие-то положения, далёкие от сути вопроса.
Юркевич пару раз пробовал вернуть его к теме, но перебить Льва Сергеевича оказалось невозможно. Наконец, без меры раздражённый философ вскочил и потребовал:
— Прекратите! Ничего не знаете и несёте какой-то сумбур! Ставлю вам единицу!
Рассвирепевший Голицын так стукнул кулаком по столу, что стоявшая на нём чернильница перевернулась и тёмные чернила залили бумаги.
Поднявшись во весь огромный рост, Лев Сергеевич, нависая над щуплым и взъерошенным профессором, рявкнул своим громоподобным голосом:
— Вы не смеете со мной так говорить, извольте меня выслушать!
История окончилась взаимно принесёнными извинениями и переэкзаменовкой, но слухи о вспыльчивом характере князя поползли в обществе…И Голицын, будто нарочно, их поддерживал — где в сердцах брошенным словом, а где и таким поступком, что сотрясалась целая губерния.
На лето, отдыхая от бурной московской жизни, Лев Сергеевич отправлялся в своё имение в шестидесяти верстах от города Мурома вниз по Оке. Сытно и вольготно текла жизнь в деревне.
Однако, чтобы не заскучать, Лев Сергеевич нет-нет да и наведывался в муромский свет, куда съезжались окрестные землевладельцы, чтобы обменяться новостями за чашечкой чая, а иногда и чего покрепче. Нравы в Муроме были проще, люди, не связанные условностями, общительнее.
Быстро составлялись новые знакомства. Так, неожиданно для себя, Голицын сошелся с выдающимся археологом — графом Алексеем Сергеевичем Уваровым, охотно взявшим шефство над князем, годившимся ему в сыновья.
Рассказывая о своих раскопках в Херсонесе, о найденных ценностях, отданных в Эрмитаж, Уваров пленил молодого Голицына историями о юге. Оттого, когда Льва Сергеевича пригласил на обед местный предводитель дворянства Дмитрий Петрович Засецкий, поведав между делом, что жена его родилась на южном берегу Крыма, в окрестностях Судака, князь немедля принял приглашение.
В доме Засецких оказалось не так весело, как надеялся Лев Сергеевич. Дмитрий Петрович был без меры разговорчив, но в его досужей болтовне не содержалось ничего увлекательного.
Князь с тоской ожидал затяжного обеда, а после — продолжения утомительной беседы…но вот — вошла красивая хозяйка, и сердце Голицына забилось быстрее.
— Надежда Захаровна, — представил ее муж.
«Надежда…Наденька», — мысленно улыбнулся Лев Сергеевич, словно примеряя это милое имя к хрупкой женщине, стоявшей перед ним.
Пока длился обед, он всё приглядывался к госпоже Засецкой, отмечая и печаль, затаившуюся в глубине обжигающе-тёмных глаз, и горькую складку у изящно очерченных губ.
Никогда ещё князю Голицыну не хотелось позаботиться о чужой, незнакомой в сущности даме. Стереть эту морщинку, придававшую ей такой трагический и вместе с тем беззащитный вид.
Отправляясь в обратную дорогу, Лев Сергеевич истребовал у четы Засецких обещание непременно быть у него на ужине. И в этот момент ему показалось, будто глаза Наденьки засияли чуть ярче.
Через несколько дней князю Голицыну думалось, будто он знает Надежду всю жизнь. Из муромских сплетен, ходивших о Засецких, удалось вытянуть немало ценной информации: Наденька, дочь покойного князя Захара Семёновича Херхеулидзева, выходца из Грузии, оказалась очень несчастлива в браке. Муж — человек глуповатый и скучноватый, не мог удовлетворить страстной натуры южной красавицы.
Над вопросами морали Лев Сергеевич раздумывать не стал. В обворожительной Наде он узрел нечто близкое — тот же огонь, что пылал в его душе. И, не ведая препятствий, вскоре оказался у ног возлюбленной, пылко поверяя ей свои чувства.
Потрясённая до глубины души, Надежда Засецкая не смогла остаться равнодушной. Высокий суровый князь, так непохожий на ее кругленького, рано начавшего лысеть мужа, всколыхнул дремлющие желания.
Вскоре по окрестностям Мурома пронёсся слух: предводитель дворянства обзавёлся отнюдь не полагающимся ему украшением — ветвистыми рогами, которые подарила не в меру увлеченная жена. Тем более, что новорожденная дочь Наденьки отчего-то оказалась неуловимо похожа на Голицына.
Узнавший о тайне Наденьки от доброхотов, развеявших его неведение, Дмитрий Петрович пришёл в такое неистовство, что открыто наговорил о князе немало скандального.
— Пусть только осмелится в моём доме появиться, живо вышвырну, как кутёнка шкодливого! — горячился он.
На следующий же день Голицын явился к Засецкому незваным. И, не обратив на хозяина внимания, уселся в гостиной на диване, самовольно откупорив бутылку вина. Таким его мог застать любой, навестивший предводителя дворянства.
Общество ожидало дуэли. Но вызова не последовало: Дмитрий Петрович стерпел нанесённое ему оскорбление.
Удивлённый Голицын сам прислал ему предложение выйти к барьеру, на которое, ко всеобщему недоумению, получил отказ. Засецкий просил оставить его в покое, объяснив, что не желает драться. Его пожилая маменька велела-де, заклиная всеми святыми, к оружию не прикасаться!
Над Засецким потешалась, кажется, вся Владимирская губерния. Мужчины презрительно улыбались, отказываясь пожать протянутую руку, дамы насмешливо косились, не скрывая, что сочувствуют несчастной Надин, вынужденной терпеть такого трусливого мужа.
Дело перешло уже в официальную плоскость: муромское дворянство больше не желало видеть председателем Дмитрия Петровича, обесчестившего своё имя.
Напряжение нарастало, подогреваемое взаимными, но не высказанными прямо в лицо оскорблениями. Гром должен был грянуть…
И случилось это в середине июня 1872 года: на переправе через Оку Засецкий, окружённый крепкими слугами, взятыми для охраны, столкнулся со своим обидчиком. Паромом переправились мирно, но затем Дмитрий Петрович велел гнать лошадей, надеясь оторваться от Голицына.
Лев Сергеевич, однако, не желал дать сопернику преимущество даже на дороге: нагнав его, он выхватил кнут и несколько раз стегнул им Засецкого. Не так больно, как обидно! Но и так вызова не получил!
Отряхнувшись от дорожной пыли, бывший предводитель дворянства обругал слуг, а затем велел ехать прямо в Муром к городскому театру, где в этот вечер можно было найти всё местное начальство, собравшееся на премьеру. Вызвав всех, кому по чину было разбирать это дело, Засецкий потребовал отмщения!
— Шли в театр, а оказались в цирке! — откровенно потешались одни.
— Прилюдно высек! — вторили им другие. — Это же надо такому скандалу случиться!
На сей раз дело дошло до суда. 17 ноября 1873 года в городе Владимире состоялся процесс, привлёкший немало внимания своей необычностью. Ведь адвокат князя Голицына не только не оспаривал слов Засецкого, но и подливал масла в бушующий огонь!
Разумеется, дело было проиграно. Но с какой помпой! О постыдном для дворянина поведении Дмитрия Петровича Засецкого узнала, кажется, вся Российская империя. Тем более, что история широко освещалась в прессе, а друг князя, известный русский правовед Сергей Андреевич Муромцев, разразился подробнейшим отзывом о суде, опубликованном в виде брошюры.
Отсидев несколько дней под арестом, Лев Сергеевич Голицын, забрав с собой обожаемую Наденьку и маленькую дочь, уехал из страны. Италия, Франция, Германия…Они повидали пол-Европы, прежде чем собрались обратно. Вероятно, этому поспособствовала беременность Нади: зимой 1876 года она родила князю вторую дочь.
Вернувшись в имение, Лев Сергеевич Голицын, вновь принялся вращаться в муромских кругах и даже был избран предводителем дворянства, но вскоре оставил эту должность по собственному желанию, неожиданно для всех перебравшись в Крым. Туда, где располагались собственные земли Нади, унаследованные ею от отца.
Ходили смутные слухи, будто Лев Сергеевич решил преобразить пустынные земли, создав для любимой женщины новый мир вдали от следовавших за ними по пятам скандалов. Но — не сложилось.
Одни говорили, будто страстная Наденька изменила своему благородному льву, случайно кем-то увлекшись. Другие, что она тяжело заболела, не вынеся испытаний, и её страдания лишь усугубились, когда в 1881 году стало известно о преждевременной кончине сорокасемилетнего Дмитрия Петровича Засецкого. Запоздалые муки совести так изранили душу, что в 1882 году Надежды Захаровны не стало.
А через год князь Голицын, посвятивший себя местам, так тесно связанным с именем любимой, вступил в брак, взяв за себя некрасивую графиню Марию Орлову-Денисову. Всё громадное приданое своей жены он пустил на расширение «Нового света», где стремительно разрастались виноградники и наполнялись винами хранилища, расположенные в вырубленных по приказу Голицына горных тоннелях.
Усилия князя принесли свои плоды: вина и шампанское, изготавливаемое под его руководством, неизменно заслуживали самые лестные отзывы. В 1896 году голицынское шампанское было предложено гостям в ходе коронационных торжеств по случаю восшествия на престол императора Николая II.
А спустя 6 лет, в 1900 году, в Париже дегустаторы на Всемирной выставке признали его лучшим в мире: Лев Голицын удостоился золотой медали.
Однако голицынская винная империя просуществовала недолго: спустив всё, что имел на виноградники, строительство и другие дорогостоящие увлечения, князь приближался к полному банкротству. Летом 1912 года, спасая свой «Новый свет», он подарил его императору, передав на баланс казны.
Лишь одно условие поставил Лев Сергеевич: он хотел дожить последние годы, отведённые ему судьбой, в имении, на которое положил жизнь.
В 1915 году Голицына не стало: увидеть, как гибла Российская империя и разрушалось его детище, он не успел. Не увидела этого ни княгиня Мария, которая тихо скончалась еще в 1902 году, ни старшая дочь Софья, вышедшая замуж за князя Трубецкого и трагически погибшая в 1913 году.
Но на долю младшей — Надежды Львовны — выпали мучительные испытания: нищета, расстрел зятя и лагерный срок для дочери…Мир стремительно менялся, и не всем нашлось в нем новое место.
