— Ну-ка, стоять! — голос Марины раздался так громко, что кошка под диваном вздрогнула. — Ты это что, прячешь?
Падчерица, семнадцатилетняя Настя, от неожиданности замерла с пакетом в руках. Её мачеха , а по совместительству её «воспитательница», как она любила называть себя, стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди.
— Ты о чём, это Марина Викторовна? — попыталась улыбнуться девочка.
— Я тебе не подружка и не психолог! Пузо своё поверни! — резко сказала Марина — Или ты думаешь, я ничего не вижу? Платьишко свободное надела, плечи стала сутулить, руками всё время живот прикрываешь… Я что, дурочка старая? Или слепая ?Сколько тебе лет, милая — семнадцать?!
Настя молчала. Сжала пакет, в котором лежал йогурт и шоколадка. Шоколадка была для души. А йогурт — потому что другое ничего не лезло. С утра — тошнило. На уроках — тошнило. От Марининого голоса— тошнило особенно.
— Отвечай мне сейчас же, кто отец, пока я в полицию не пошла! — взвизгнула Марина. — Это ж скандал! Это ж позор какой! У отца на шее сидишь , об учебе не думаешь, зато ,как с мужиками спать, так это пожалуйста.Теперь вот , с животом ходишь!
Настя молчала.
Её мама умерла, когда Насте было девять. Отец женился через год. На Марине — бывшей коллеге. Марина была красивая, бойкая, ухоженная. Поначалу казалась даже доброй. А потом… Потом мама в Настиной жизни стала просто фотографией в рамке. Всё, что было доброе и светлое, от прошлой жизни , быстро вычеркнули и уничтожили.
Отец всё время пропадал на работе. Домой приходил , частенько,очень поздно. Марина командовала всем, а особенно — Настей. Кружки сократила , подруги стали оказывать«плохое влияние», одежда не по возрасту, «слишком взрослая». И главное — Настя ,должна всегда смотреть в пол и молчать.
А теперь вот — беременность. Да, она глупая. Да, сама виновата. Но он же клялся, он же любил…
— Ты мне рот не закрывай! — Марина шагнула ближе. — Я тебя спрашиваю: ты от кого залетела?! Это кто тебя обрюхатил, а?! Ты в глаза мне посмотри, дрянь малая!
Настя вздрогнула.
— Это мой одноклассник… — решила соврать Настя.
— А фамилия у одноклассника есть?! Или ты уже и не помнишь?! Может, у тебя там толпа была?
Настя отвернулась. Удар прилетел неожиданно. Не сильно — по щеке. Но было больно и унизительно.
— Всё! Завтра же — на УЗИ! Если срок меньше двенадцати недель — аборт. И не смей рыдать! Никаких детей! Или хочешь, чтоб я тебе и твоему выродку, тряпки стирала и сопли вытирала?
— Я сама буду… — тихо.
— Сама? Сама?! Да ты сама — никто! У нас тут не дурдом! Вон из кухни! Пока отец не придет, чтоб духу твоего не было!
Отец, конечно, ничего не знал. Вернее — не замечал. Он был из тех, кто считал, что тишина в доме — это залог спокойной жизни. Что если никто не жалуется, значит, всё нормально. А Настя не жаловалась. Она молчала. Всегда. После смерти мамы — особенно.
Настя закрылась в комнате. Села на кровать. Шоколадка из пакета лежала рядом, но не хотелось ни капли.
В голове стучала одна мысль: куда мне идти? Что делать?
Парень, с которым всё случилось, сначала шептал о любви, а когда узнал — заблокировал.
А теперь — и в родном доме , не будет жизни.
Поздно ночью пришёл отец. Дверь Настиной комнаты приоткрылась.
— Ты спишь? Можно к тебе ?— тихо спросил отец.
— Проходи, папа.
Он зашёл, сел на край кровати.
— Марина сказала… Что у тебя… проблемы.
Настя молчала. Он помолчал и продолжил:
— Я не знаю, что и думать. Ты же у меня всегда тихая была. А тут — такое случилось. Настя, это правда?
Она кивнула.
— Какой срок?
— Почти три месяца…
— Ох, Настя… — он протянул руку, но она отодвинулась.
— Пап, если ты пришёл сказать, что я тебя опозорила, что я теперь не дочь тебе — то лучше сразу уходи.
Он замолчал. Потом встал. Уже у двери остановился:
— Я во все не это хотел сказать… Завтра съездим к врачу. Всё узнаем. Но знай… Что бы ни случилось — ты моя дочь. Ничего не бойся. И не Марине тебя судить !
А наутро Марина устроила скандал.
— Ты серьёзно?! Ты хочешь, чтобы она родила этого ублюдка?! А мы потом что?! На пенсии с коляской по парку?!
Отец впервые за долгие годы закричал:
— Заткнись, Марина!
Настя стояла в прихожей с рюкзаком. Лицо бледное. Глаза — пустые.
Он взял её за руку. И сказал тихо, чтобы слышала только она:
— Поехали. Разберёмся сами. Без истошно го крика.
…Поликлиника встретила их духотой и тихими женскими разговорами. В женской консультации Настя чувствовала себя чужой. Слишком юной, слишком неуместной — словно залетела сюда по ошибке.
Отец держался рядом, как мог. Был неловок, неуклюж, постоянно теребил телефон. Но он был рядом. Это уже было не похоже на привычную жизнь, где он всегда «на работе», «занят» и «всё само решится».
— Вы папа? — спросила медсестра, заполняя карту.
Он кивнул.
— Тогда ждите за дверью. А вы девушка, проходите.
Настя легла на кушетку. Холодный гель, чуткие пальцы врача, тишина — всё слилось в одно сплошное тревожное ожидание. А потом на экране — маленький человечек.
— Сердцебиение ровное, развитие в пределах нормы. Двенадцать недель . Хотите послушать, как бьётся сердечко?
Наст кивнула.
Глухой стук — как молоточек по душе. Бух-бух-бух. Быстрое, сильное. Живое.
Врач, женщина лет пятидесяти, с тёплым лицом и добрым голосом, вдруг вздохнула:
— Деточка, ты не бойся. Всё у тебя получится. Маленький уже есть и он живой .А значит теперь ,главное ,его сохранить. Это твой малыш, и ты его мама. Хоть и рано. Но бывают и такие судьбы .
Настя впервые за много дней заплакала. Не от страха. От чувства, что её услышали, что ей сказали добрые слова.
На выходе из кабинета отец встал, будто по команде.
— Всё в порядке?
— Да.
— А… У тебя… Будет мальчик или девочка?
Настя даже улыбнулась.
— Пока не видно. Но врач сказала: всё развивается нормально.
Он выдохнул.
— Слава богу. Ну тогда поехали.
На обратной дороге,Наст заметила :
— Пап, ты не туда свернул.
— Я знаю, дочка.
Он остановился у старенького, но аккуратного домика с резными ставнями. Дом стоял на краю города. Рядом — клумба с васильками и качели, облупившиеся от времени.
— Ты не помнишь, но тут живёт баба Вера, мамина мама, — пояснил он. — Я давно не общался с ней… Но она всегда любила тебя. И, может быть… поможет нам.
— Папа, ты хочешь меня с ней оставить?
— Нет, Настя. Я хочу, чтобы ты хотя бы почувствовала, что ты не одна. И что не все женщины — как Марина.
Баба Вера открыла дверь сама. Вся седая, с морщинистым лицом и такими же глазами, как у мамы. Она не сказала ни слова — просто обняла Настю. Долго, крепко, по-настоящему.
— Я всё знаю, — тихо сказала она. — Ты не бойся. Всё пройдёт. Мы вырастим нашего малыша .Вместе.
А в это время дома Марина металась по квартире, звоня во все углы:
— Он увёз её! Да, к той старухе — матери своей первой! Они все сговорились! Ах, какой он наивный! Думает, если Настя родит — то всё забудется? А я? Я как теперь людям в глаза смотреть буду ? Я не переживу этого позора !
Марина вытащила фото с УЗИ, которое Настя не забрала. Сфотографировала и отправила директору школы, классному руководителю, даже родительскому чату. И подписала:
«Вот чем занята наша отличница. Кто отец — пока молчит».
Ответы не заставили себя ждать. Кто-то написал: «Да ну, не может быть!», кто-то — «Пошла по стопам мамашки», а кто-то — «Бедный папа».
На следующий день в дом бабушки Веры приехал участковый.
— Здравствуйте, гражданка. Поступило заявление. Дескать, несовершеннолетняя живёт без надзора отца, беременная, условий у вас ни каких нет.
— Кто подал? — спокойно спросила баба Вера.
— Марина Викторовна. Мачеха, этой несовершеннолетний , насколько я понял.
Настя спряталась за дверью. Отец подошёл, положил перед участковым на стол копии:
— Вот мои документы. Вот — справка, что я разрешил временное проживание дочери с бабушкой. Условия тут — не хуже, чем у той истерички, которая написала это заявление Хотите — осмотрите дом.
Участковый почесал лоб.
— Я всё понял. Видно, что девочка тут в безопасности. Простите. Я обязан был проверить. А вы… держитесь. И с такими женщинами — он показал на заявление , будьте поаккуратней.
Вечером баба Вера разогревала на плите пшённую кашу с тыквой, а Настя, закутавшисьв бабушкин шерстяной платок, впервые за долгое время смотрела на мир спокойно.
Отец уехал — на работу. Но пообещал, что будет приезжать, сколько надо., и когда надо. А главное — он теперь был не «где-то там», а рядом. Пусть и не всегда физически, но сердцем — точно.
И только одна женщина в городе бешено листала сообщения, вырывала фотографии из рамок и визжала в трубку:
— Он выбрал их! Он предал меня ради этой соплячки! Ну ничего! Я покажу им всем!
— Ну ты у меня , и доигралась, деточка, — произнесла Марина, стоя на крыльце школы и глядя на директора с лицом победителя. — Я вот сюда пришла не как мачеха, а как гражданка. Ваша ученица — в положении. И где она, между прочим? Почему на уроках не появляется?
Директор, женщина с седой чёлкой и тяжёлым взглядом, не поддалась на эмоции:
— Анастасия официально на домашнем обучении по медицинским показаниям. Справка предоставлена. Отец — в курсе. Мы — тоже. Вы, простите, кто ей будете по закону?
Марина замерла.
— Ну… я жена её отца…
— Так вот ,когда будете законным опекуном — тогда и будем разговаривать на равных. А пока… идите. И впредь не разносите слухи по чату. Родители возмущены, что вы выставляете личную информацию ребёнка. Мы обратились к модераторам — вас заблокировали.
Марина вышла из школы с лицом побитого тигра. Её план не сработал. Но она была не из тех, кто сдаётся. У неё в голове уже созревал новый.
Через день в дверь бабушкиного дома постучали. Открыла Настя.
На пороге стояла Марина. Без макияжа, с красными глазами.
— Мне поговорить надо, — тихо сказала она.
Баба Вера вышла из кухни, встала рядом с внучкой.
— Говори , но только при мне, — твёрдо сказала она.
Марина зашла. Села на край стула, как чужая. Сжала руки. Долго молчала. И вдруг заплакала. По-настоящему. Горько.
— Я… я не злая… Просто… мне сорок три… Я всё ждала, что у меня будет ребёнок… С Андреем не получилось… Было три выкидыша… Потом вот Настя — как кость в горле. Подарок от его прошлой жизни… я завидовала. Я злилась. А потом… эта беременность. Все приняли, одна я против. Получилось, что я чужая.
Вера и Настя молчали.
Марина вытерла лицо.
— Мне очень плохо и одиноко. Но я поняла. Вы всё делаете правильно. Настя… прости меня. Я больше не буду лезть. Просто… просто не отталкивай меня совсем. Хоть иногда вспоминай, как мы на Новый год елку вместе украшали… как пироги пекли…
Настя опустила глаза. Вспомнила. Был такой год. Когда они даже весело смеялись.
— Хорошо, — тихо сказала девочка. — Но больше — не кричите на меня , и тем более не бейте. Я тоже человек.
Марина кивнула. Встала. Подошла к двери. И на пороге выдохнула:
— А ещё… Настя , я знаю, кто отец твоего малыша !
Баба Вера напряглась.
— Ну и кто?
Марина повернулась:
— Толя. Антонов. Тот, который в школе сторожем работал. Он с Настей гулял тайком, у магазина я их видела… Он ей даже кольцо дарил. А потом, срочно взял и уволился. И уехал. Вот кто отец. Вот кто должен за это всё отвечать !
На следующий день отец Насти приехал к бабушке. Увидев дочку — обнял.
— Настя, ты не поверишь, — сказал он. — Марина подала на развод. Сказала, что «устала быть ненужной». Но знаешь… мне стало легко. Я как будто проснулся.
Настя ничего не ответила. Просто держалась за его руку.
— И ещё, Настя… — он замялся. — Ты сама будешь решать, что с этим делать. Но если тебе нужна будет помощь — я всегда рядом.
Через неделю Настя сидела в комнате с телефоном в руках. Набрала номер. Голос в трубке был знакомый:
— Алло?
— Толя, это Настя…
— …???
— Я беременна. От тебя. Мне не нужно, чтобы ты что-то делал. Просто… просто мне надо , что бы ты про это знал.
— Настя… прости. Я был трусом. Я испугался. Но… я помогу. Правда. Только скажи, что надо.
Она отключилась. Заплакала.
Но это уже были слёзы не страха. А облегчения.
А в доме снова пахло пирогами. Баба Вера вязала пинеточки. Отец что то ремонтировал в сарае . А Настя… Настя гладила живот и впервые чувствовала — она не одна.
Она ждала ребёнка. И ждала новую жизнь. Настоящую. С любовью. Без лжи. И с верой в себя.
