Прикрывая руками круглый живот, она горько плакала, закусив край платка. Хоть бы дети не услышали!
В доме — ни крошки хлеба, ни капли молока. «Знала, баба, на что шла, — сказали ей спокойно, — сама виновата!».
С июля 1826 года из Петербурга в Сибирь тянулись подводы: на каторгу везли декабристов, которым уже был вынесен приговор. Лишенные чинов и званий, титулов и имущества, закованные в тяжелые кандалы, государственные преступники — кто пешком, а кто и на телеге — отправились в холодные едва обжитые места, несравнимые с блистательной столицей.
Одни готовы были сами нести свой крест, от других летели в Петербург слезные мольбы. «Выпадет ли мне это счастье, и неужели моя обожаемая жена откажет мне в этом утешении?» — уговаривал супругу разделить с ним каторгу бывший князь Волконский.
Не все женщины решились отправиться вслед за мужьями и возлюбленными, но многие декабристы в них и не нуждались: оказалось, в Сибири немало хорошеньких женщин, готовых утешить несчастных узников.
Первым в 1828 году в Нарыме повел под венец Дусеньку Агееву Николай Осипович Мозгалевский, осужденный на вечное поселение. Николаю было 27 лет и жениться до известных событий он не успел, а увидел бойкую сибирскую красавицу Дусю — и дрогнуло сердце.
Поступил Николай Осипович как честный человек: нашел священника, согласившегося провести обряд, и назвал Евдокию Ларионовну законной женой. Скандал поднялся невероятный: разрешения на брак Мозгалевский у властей не испросил!
Однако церковный брак, совершенный по канонам, светские власти опротестовать не смогли. А декабрист, получивший строгое внушение, от жены отказываться не стал. И не прогадал: умница Дуся выучилась читать и писать, крепкой рукой вела хозяйство. «Жизнь ведет совершенно крестьянскую», — докладывали о Мозгалевском в Петербург.
В 1834 году, отбыв положенный каторжный срок, женился в городке Баргузин Михаил Кюхельбекер, просватав сироту Аннушку Токареву. Взял он ее то ли из жалости, а то ли по любви, но история вышла скандальная.
По юности лет Анна произвела на свет незаконнорожденного сына, крестным отцом которого стал Михаил. Когда родственники выгнали Анну из дома, Кюхельбекер предложил взять ее в жены. Анна и согласилась, но вскоре на них был написан донос: нельзя, мол, на куме жениться!
Пару едва не развенчали, но Михаил настоял на своем: «Если меня разлучат с женой и детьми, то прошу записать в солдаты и послать под первую пулю, ибо жизнь мне не в жизнь». Брак вышел удачным: Анна родила мужу дочерей и слыла радушной хозяйкой, безмерно преданной семье.
По стопам брата пошел и Вильгельм Кюхельбекер, в 1837 году женившийся на дочери почтмейстера Дросиде Артеновой. Правда, брак его не слишком задался: спокойная трудолюбивая женщина мало напоминала нежных петербургских фей. «Она простая и довольно добрая, вот и все», — сообщал он другу.
Владимир Александрович Бечаснов в 1846 году женился на сибирской крестьянке Аннушке Кичигиной, в которой видел хорошую помощницу по хозяйству. «Детишки мои растут, как грибы, — здоровые, свежие, полные…
Свободное, время всецело посвящаю чтению; сначала — для самого себя, а потом все вечера — для жены: ей редко удается найти время, чтобы читать самой, и она слушает мое чтение, работая около меня», — писал он.
Практический подход к женитьбе давал свои результаты: Михаил Бестужев хвастался супругой, Машей Селивановой: «жена постоянно занята житейскими хлопотами». Как о «женщине со здравым умом и сибирским тактом» говорили о крестьянке Дусе Раевской, подарившей мужу Владимиру 9 детей!
На бывшей крепостной Варваре женился немолодой уже Евгений Оболенский, и тоже оказался счастливым многодетным отцом.
Однако не все готовы были на столь решительный шаг: взять в жены женщину «из простых», которая вела хозяйство и согревала постель.
Одиннадцать лет жил с кухаркой Марфушей Николай Крюков, записывая рожденных детей на ее фамилию, и лишь почувствовав, что ему осталось недолго, велел позвать священника. Пусть уж поздно, чем никогда! А вот Андрей Фурман не решился и на это: лишь, умирая, отправил письмо родным. Пусть позаботятся о Марье Щепкиной и трех детях, прижитых им в ссылке.
Алексей Тютчев, любивший прикладываться к бутылке, скончался, оставив сожительницу и четверых детей без копейки денег. Так и пропала бы Анна Петровна, если бы знакомые декабристы по душевной доброте не собрали ей на покупку домика, коровы и лошади.
«Дети покойного…остались — ни кола, ни двора…Покойник ничего не скопил и ничего не оставил для них», — возмущались в письмах ссыльные. И то дело: ведь собирать пришлось даже на одежду для вдовы и детей!
Печальна оказалась и история гражданской жены Ивана Аврамова, прожившей с ним 12 лет, и оставшейся после его смерти без всего с двумя детьми на руках и беременной третьим. «Сама виновата, — говорила ей родня, — женился бы — все тебе в наследство досталось!..» Помогли ли ей ссыльные? Неизвестно.
