— Квартиры отпишу тому, кто докажет свою любовь и заботу, — привычно заявила Галина Васильевна. — Может, еще и при жизни. Старайтесь лучше.
— Тетя, мы тут вовсе не поэтому, — смутилась Ольга. — Просто приезжаем вас проведать.
— А была бы нищей старухой, тоже таскались бы? — усмехнулась тетка — Ну-ну, конечно.
Визиты к тетке давно превратились даже не в обязанность, а в повинность. Никита и Ольга, племянники, сами не знали, как так вышло. Но тетя с некоторых пор играла ими как кот с мышами. На чаепития еще допускалась Мила, жена Никиты, а вот муж Ольги считался недостойным семейных трапез. Его никогда не звали.
— Я еще подумаю, кто будет в завещании. Все зависит от отношения ко мне.
Галина Васильевна произнесла эти слова, отодвигая недопитую чашку чая. Ее сухие кисти с крупными кольцами плели невидимый узор, как лапки паука.
За столом на секунду повисла пауза. Никита неловко опустил взгляд на блюдце с недоеденным пирогом, Мила едва заметно вздохнула, а Ольга привычно сжала губы в вымученной улыбке.
— Тетя, ну что вы такое говорите, — Ольга попыталась разрядить обстановку. — Мы же просто собрались отметить ваш день рождения.
— Да-да, конечно, — Галина Васильевна усмехнулась. — А вот Мария Петровна на прошлой неделе переписала квартиру на внука. При жизни, и теперь он все делает, все! К ней переехал, заботится! Вот это, знаете ли, настоящая благодарность. А вы, как шакалы, моей смерти ждете…
Никита поспешно налил ей свежего чая, но Галина Васильевна лишь мельком взглянула на чашку.
— Ну что ты суетишься? Думаешь, этим заслужишь мою милость? — она перевела взгляд на Милу. — А твой неудачный презент, милочка, я убрала в шкаф. Не знаю, зачем он мне… Я люблю качественные вещи, не синтетику.
Мила стиснула под столом кулаки, но промолчала. Только когда они втроем вышли в промозглую октябрьскую темноту, она выдохнула:
— Боже, как у вас хватает сил терпеть это годами?
Ольга лишь пожала плечами:
— Привычка, после смерти родителей только благодаря ей у меня был дом.
— Дом-то был, — глухо сказал Никита, — только какой ценой?
— Знаете, — Мила обняла мужа, — мне кажется, в конце концов, придется сделать выбор — деньги или самоуважение.
— Ну до завещания еще дожить надо, — невесело усмехнулась Ольга. — А вы как думаете, у нее правда есть какие-то документы? Или она просто… Ну, играет с нами?
Никита поежился от холодного ветра:
— Не знаю, но если и дальше так будет, то однажды мы все просто сломаемся.
Над городом сгущались сумерки, а они стояли у подъезда, не в силах ни уйти с легким сердцем, ни вернуться обратно.
Для семейства Томиных это был привычный ритуал. Галина Васильевна, владелица двух московских квартир, дачи в Подмосковье и крупного банковского вклада, словно дирижировала оркестром из родственников. За десять лет после смерти мужа она превратила свое одиночество в инструмент контроля.
По понедельникам Ольга приходила помогать с уборкой, по средам Никита чинил что-нибудь по дому, а в воскресенье все собирались на обязательный семейный обед. И каждый раз племянники уходили с ощущением, что не оправдали ожиданий.
Звонок раздался ровно в то время, когда Ольга наконец прилегла отдохнуть. После двенадцатичасовой смены в поликлинике ноги гудели, а глаза слипались. Телефон зажужжал, высвечивая на экране «Галина Васильевна». Ольга тяжело вздохнула и все-таки ответила.
— Олечка, ты дома? — голос в трубке звучал бодро, как будто на часах был не вечер после тяжелого рабочего дня, а раннее утро.
— Да, тетя, я только с дежурства. Устала как собака, если честно.
— Ой, ну я понимаю, — протянула Галина Васильевна. — Но мне надо срочно сменить шторы. Понимаешь, я вдруг заметила, какие они пыльные. А у меня артрит, ты же знаешь. Тут нужен кто-то высокий.
Ольга прижала телефон к уху плечом и потерла переносицу. Перед глазами все плыло от усталости, но память услужливо подкинула картинку. Тринадцатилетняя Ольга стоит на стремянке и под строгим взглядом тети развешивает новые шторы.
— Выше подними! Видишь, складка? Перевесь! Неужели такую простую вещь нельзя сделать нормально?
— Я устала, Галина Васильевна. Можно на выходных? — слова вырвались против ее воли.
В трубке повисла выразительная пауза.
— Ну, конечно. Значит, тебя вычеркиваем. А вот Никита сейчас точно прибежит, — тетка говорила медленно, отчеканивая каждое слово. — Интересно, кому же достанется вторая квартира, когда меня не станет?
Ольга почувствовала, как внутри все сжимается. Она так и видела, как тетка сидит в своей богато обставленной гостиной, поджав губы, и крутит в руках дорогую авторучку, ту самую, которой грозит в любой момент убрать имя из завещания.
— Я… Я сейчас приеду, — сдалась Ольга.
— Вот и хорошо. Заодно посмотри, какая селедка в новом супермаркете, — довольно проговорила Галина Васильевна и отключилась.
Ольга медленно встала с кровати. То же самое чувство, что и в детстве — будто побили, не физически, нет, словесно. После смерти родителей тетка стала ее единственной семьей.
«Я тебя приютила, кормлю-пою, одеваю, а ты…» — эти слова Ольга слышала тысячи раз. С годами она научилась не плакать, но ощущение долга въелось в нее намертво.
Через час, стоя на стремянке с тяжелыми шторами в руках, она поймала в оконном отражении свой уставший взгляд. Почему-то вспомнилось, как в детстве, когда она болела ангиной, тетка заставила ее идти в школу:
— Не придуривайся, ты здорова.
Вечером у Ольги был жар под сорок, а потом больница и долгое лечение осложнения на сердце.
— Что ты там застыла? — раздался снизу недовольный голос. — Вешай давай. И складки разгладь!
Ольга посмотрела вниз. Галина Васильевна сидела в кресле, поправляя прическу, и с недовольным видом указывала на шторы.
— Как бы вы одна справлялись, если бы меня тогда не взяли к себе? — вдруг вырвалось у Ольги.
— Что? — Галина Васильевна сощурилась. — Да я бы наняла людей! У меня деньги есть, не то что у некоторых с их ипотеками. Кстати, зачем ты купила новую сумку? Я видела чек в твоем кошельке, когда ты за хлебом ходила. Лучше бы вложилась в отношения со мной.
Ольга сглотнула ком в горле и продолжила вешать шторы. А в голове не в первый раз за много лет зародилась крамольная мысль: «А что если все это просто… Отпустить?»
Никита сидел за рулем, но голова была занята другим. На самом деле он мог бы давно уехать, но все еще оставался на парковке возле офиса, пялясь в телефон на сообщение от Галины Васильевны.
«Ты обещал сегодня смеситель починить. Жду до семи».
Стрелки часов на приборной панели показывали уже 18:40, а начальник только что вызвал его на срочное совещание с клиентами. Никита печатал ответ, стирал и печатал снова. Наконец, решился:
«Извините, сегодня никак не успею. Совещание с крупным клиентом. Приеду завтра после работы».
Он нажал «отправить» и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Отказать тетке — все равно что подписать смертный приговор каким-то своим надеждам. А ведь она обещала помочь с первым взносом на квартиру…
Впрочем, обещала уже три года, каждый раз выдвигая новые условия. Он решительно отключил телефон и пошел на совещание.
Когда вернулся, вспомнил, что выключал телефон. Пока загружалась заставка, сердце в ужасе колотилось. Телефон пискнул почти мгновенно. Никита с опаской открыл сообщение и громко выругался. Галина Васильевна прислала селфи с каким-то мужчиной в спецовке.
«Пришлось платить чужим. Родных нет».
— Опять тетка шантажирует? — Мила появилась рядом с машиной так неожиданно, что Никита вздрогнул.
Он даже не заметил, как она вышла из здания.
— Типа того, — он протянул ей телефон. — Написал же, что совещание отменить нельзя, а она…
Мила просмотрела переписку и раздраженно фыркнула:
— Слушай, это просто… Это уже за гранью! Мне кажется, она нарочно ждет, пока у тебя появятся важные дела, чтобы именно тогда что-то от тебя потребовать.
Никита вздохнул:
— Слушай, ну тебе легко говорить. Мы с Ольгой росли, слушая истории про ее завещание.
— О, поверь, я тоже их наслушалась за три года, — Мила села на пассажирское сиденье и захлопнула дверь. — Каждый раз эта история с шантажом.
— Ну, допустим, не шантаж…
— А как еще назвать? — перебила Мила. — Помнишь, как на твой день рождения она вдруг заявила, что ей срочно нужно на дачу? И все испортила.
Никита угрюмо кивнул. Они тогда впервые за долгое время собрали друзей, накрыли стол, но пришлось все бросить и ехать в Подмосковье, потому что у Галины Васильевны вдруг заболела спина, и она не может достать лекарства.
— А лекарства, конечно, оказались в верхнем шкафчике, — мрачно хмыкнул он. — И вся поездка заняла полдня.
— Вот именно, — Мила положила руку ему на плечо. — Слушай, я понимаю, что она вас вырастила, и все такое… Но это же ненормально — держать взрослых людей на крючке!
Никита посмотрел на часы и завел машину:
— Поехали домой. Завтра заеду к ней, посмотрю этот чертов смеситель. Чего ей там платный мастер наделал.
— И получишь порцию упреков, — вздохнула Мила. — А потом снова пообещают то ли квартиру, то ли дачу, то ли деньги на первый взнос… И ты опять на полгода станешь ее личным мастером на все руки. Мне, знаешь ли, иногда кажется, что она специально ломает вещи.
Никита не ответил. В глубине души он понимал, что жена права, но признать это означало перечеркнуть годы надежд и терпения. А еще… Согласиться, что родная тетка просто использует их, играя на чувствах.
— Смотри, какая красота! — Мила осторожно развернула нежно-голубой плед из тончайшей шерсти. — И на скидку попала!
День рождения Галины Васильевны приближался, и Мила решила в этот раз выбрать подарок сама. Обычно они с Никитой дарили то, что было одобрено заранее, дорогое и не слишком нужное, вроде серебряной сахарницы или швейцарского ножа.
— Тетя говорила, что хочет новую хлебопечку, — неуверенно произнес Никита, разглядывая плед.
— А я считаю, что подарок должен быть теплым и душевным, — Мила расправила складки на пледе. — Смотри, как приятно на ощупь. И цвет к ее гостиной подходит.
Никита пожал плечами:
— Делай как знаешь. Но я тебя предупредил.
Галина Васильевна развернула подарочную коробку и вытащила плед. Ее лицо, только что улыбающееся, вдруг застыло.
— Купила со скидкой? — она бросила на Милу косой взгляд. — Или ты думаешь, что мне, старухе, нужен плед? Странный способ показать преданность, купить дешевку.
Мила почувствовала, как к щекам приливает кровь. Рядом Никита напрягся и едва заметно покачал головой, мол, молчи, не спорь.
— Я подумала… — начала было Мила, но Галина Васильевна уже отложила плед в сторону.
— Вот Олечка подарила мне то, что нужно, — она показала на коробку с хлебопечкой. — Это практичный презент. А плед… Ну не знаю. Может, на дачу отвезу.
После этих слов она встала, подошла к буфету и достала бумаги.
— А вообще, я тут кое-что набросала, — она многозначительно ткнула в стопку листков. — Я уже знаю, кому оставлю квартиру. Только один человек у меня настоящий. Не скажу кто. Пусть остальные гадают.
Мила поймала взгляд Ольги, та смотрела в свою чашку с таким напряжением, словно пыталась разглядеть там свое будущее. Никита рядом застыл, сжав кулаки под столом. А Галина Васильевна с довольной улыбкой убрала бумаги обратно в буфет.
«Она играет с ними в кошки-мышки», — вдруг поняла Мила.
И в очередной раз осознала, в этой семье любят не людей, а их полезность. И оценивают не по теплоте души. А по чеку без скидки.
Ольга с трудом добралась до дома в тот вечер. Всхлипнула, захлопнув за собой дверь квартиры, все, можно рыдать, тут безопасно, ее территория. Муж выглянул из кухни и, увидев ее заплаканное лицо, молча обнял.
— Снова тетка? — спросил он, когда Ольга немного успокоилась.
— Она… Она назвала меня меркантильной, — голос Ольги дрожал. — Представляешь? Главное сама завела разговор про наследство… Совсем невинно… И потом разразилась такой тирадой! Сказала, что я только и думаю о ее деньгах, неблагодарная, что она зря меня вырастила…
— Ольга, послушай, — муж осторожно отстранился и заглянул ей в глаза. — Тебе сколько лет?
— Сорок пять, ты же знаешь, — она непонимающе моргнула.
— Вот именно, сорок пять. Ты взрослая женщина, медсестра с двадцатилетним стажем, уважаемый человек. Почему ты позволяешь обращаться с собой, как с нашкодившей девчонкой?
Ольга отвернулась, вытирая слезы.
— Это было ужасно. Знаешь, что она сказала? В твоем возрасте я уже заботилась о сироте, а ты даже детей не родила. Как будто это я виновата, что мы с тобой не можем…
Она снова всхлипнула, а потом вдруг расправила плечи.
— Все, я больше туда не поеду. Ни за квартиры, ни за любовь с оценкой.
Прошло еще несколько дней. Галина Васильевна писала Ольге, но та не отвечала. Пришлось просить Никиту, хотя он и отговаривался работой. Ближе к полуночи Мила услышала, как хлопнула входная дверь. Никита вернулся с очередного срочного вызова тетки. Судя по тяжелым шагам, настроение у него было паршивое.
— Опять какая-то мелочь? — Мила протянула ему чашку чая.
Никита кивнул:
— Перегорела лампочка. Представляешь? Лампочка! На этот раз она даже не притворялась, что не может ее сама заменить.
Он тяжело опустился на стул и устало потер глаза.
— Знаешь, что самое страшное? — продолжил он после паузы. — Я ведь знал, что это ерунда. Но все равно помчался к ней домой, бросил все…
— Потому что она держит тебя на крючке обещаниями, — тихо произнесла Мила.
— Угу, — Никита отхлебнул чай. — Сегодня она снова показывала папку с завещанием. Смотри, Никитушка, тут твое будущее. Может, и будет у тебя своя квартира… Если окажешься хорошим племянником. Слово в слово то же самое, что я слышу уже много лет.
Мила подошла и обняла его за плечи.
— А потом, — продолжил Никита с горечью, — рассказала, как Ольга с ней говорила о наследстве. Тип, представляешь, такая меркантильная! А ведь я ее вырастила. И знаешь… Я поймал себя на мысли, что в голове мелькнуло: «Хорошо, что это не я получил нагоняй».
— Понимаю, — кивнула Мила. — Она сталкивает вас лбами. Как в той поговорке, разделяй и властвуй.
Никита медленно достал телефон и открыл сообщения.
— От Ольги пришло, — он протянул трубку жене.
«Я больше не могу так… Сегодня она назвала меня меркантильной сиротой. Это был последний раз, когда я терпела унижения. Больше к ней не пойду».
Мила внимательно посмотрела на мужа:
— И что ты думаешь?
Никита долго молчал. Когда он заговорил, его голос звучал непривычно твердо:
— Знаешь, я понял одну вещь. Мы с Ольгой потратили полжизни, пытаясь заслужить любовь человека, который умеет только манипулировать. А что получили взамен? Страх быть вычеркнутыми?
Он взял телефон и начал печатать. Мила заглянула через плечо и увидела, что сообщение адресовано в общий чат, где была и Галина Васильевна.
«Галина Васильевна, мы устали бояться быть вычеркнутыми из несуществующего завещания. Лучше жить без наследства, чем без собственного достоинства».
— Ты уверен? — тихо спросила Мила.
Никита помедлил, глядя на набранное сообщение, а потом решительно нажал «отправить.
— Абсолютно, — сказал он и впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему. — Знаешь, это даже легче, чем я думал.
Телефон пискнул — пришел ответ от Ольги:
«Никита, я с тобой. Спасибо, что решился».
Ответа от Галины Васильевны не было.
— Они перебесятся, — Галина Васильевна решительно отложила телефон. — Все перебесятся и вернутся. Куда они денутся?
Она поправила безупречную прическу и налила себе чай в любимую фарфоровую чашку. В конце концов, за всю ее жизнь еще никто не отказывался от возможности получить хорошее наследство. Это просто… Временный бунт. Эмоции.
Но прошла неделя. Никто не звонил.
Нет, так не годится. Нельзя показывать слабость. Она стерла сообщение и вместо этого написала: «У меня сломалась кофеварка. Когда сможешь приехать?»
Но прошел день, другой. Ответа не было.
Прошло еще две недели одиночества, хотя Галина Васильевна каждое утром с надеждой хватала телефон. Телефон молчал, не было ни звонка, ни сообщения. Только запоздалая открытка с казенным поздравлением с днем рождения от старых коллег в почтовом ящике, она даже не поняла, от кого именно.
— Играют в независимость, — фыркнула Галина Васильевна, включая телевизор погромче, чтобы заглушить непривычную, давящую атмосферу квартиры. — Ничего, скоро одумаются.
Но таскать тяжелые сумки с рынка теперь приходилось самой. А запись в поликлинику? А квартплата? Она и не знала, что все так подорожало.
Однажды вечером в дверь позвонили. Сердце Галины Васильевны дрогнуло — неужели? Она поспешила открыть, но на пороге стояла соседка.
— Галина, извини, что беспокою, — смущенно произнесла женщина. — Не могла бы ты помочь открыть банку? Что-то крышка не поддается, а муж уехал…
Банка действительно не хотела открываться. Галина Васильевна, кряхтя, возилась с ней на кухне. Соседка неловко топталась рядом.
— А где твои… Ну, племянники? Вроде раньше часто приходили…
Галина Васильевна выпрямилась:
— Заняты, — отрезала она. — Вот, держи свою банку.
Соседка смущенно поблагодарила и ушла. А Галина Васильевна долго стояла посреди кухни, не зная, куда себя деть. Впервые за много лет она почувствовала себя… Одинокой? Нет, это просто глупость, небольшая пауза в отношениях.
Прошел месяц. Молчание стало невыносимым. Не было ни звонков, ни визитов, ни вопросов про завещание. Галина Васильевна сделала последнюю попытку — отправила сообщение: «Я собираюсь писать завещание. Нужно, чтобы кто-то помог выбрать нотариуса».
Ответа не было. А потом ее просто исключили из семейного чата. Вычеркнули, даже не попытались помириться…
На столе осталась единственная чашка. Никто больше не суетился, не таскал ей сумки. И по пирогам Ольгиным она соскучилась, но прогибаться не собиралась.
Племянники еще пожалеют, они прибегут… И тогда… Галина Васильевна торжествующе усмехнулась, не замечая, как заварка из носика чайника заливает ее белую скатерть.
