Анна просыпалась без будильника — организм уже сам настраивался на половину шестого. Тихо, чтобы не разбудить детей, ставила чайник, развешивала на стуле школьные рубашки и разложенные с вечера тетради. Порядок и списки — её бронежилет. Илья иногда смеялся, что жена живёт «по чек-листам», но когда нужно было терпение и голова на плечах, признавал: без Анны всё развалится.
С апреля по конец мая дом жил на высоких оборотах: у Миши — подготовка к олимпиаде по информатике, у Сони — выступления хора и музшкола. Анна умела совмещать: сама бухгалтер в небольшой транспортной компании, отчёты — к пятнице, заявки — ежедневно. На балконе сушилось бельё, в шкафу каждая полка подписана. Привычная, крепкая нормальность.
Родня обсуждала её в семейном чате пополам с рецептами и мемами. Особенно старалась Марина — двоюродная сестра Анны. Та самая, у которой дети чаще простужены, чем здоровы, вечные задержки и «да кто всё успевает, тот нечестно живёт». Её муж Кирилл — парень расторопный, если дело касается чужих ресурсов. У себя — вечно что-то «на старте», «в процессе» или «вот-вот окупится». Ирония в том, что с Анной они когда-то дружили крепко, с ночёвками и походами. Потом у Марины появился Кирилл, и всё как-то повернулось.
В конце апреля Марина позвонила с утра, голос сахарный:
— Анют, привет, выручай. Нам интернет отключили — не по нашей вине, у провайдера сбой, ну ты знаешь. А у Кирилла созвон по проекту, он без видеосвязи — как без рук. Можно мы к вам на часик? Час — и всё. Мы с детишками тихо-тихо.
Анна посмотрела на часы: у неё запланирован зум с начальницей на девять, Соне к восьми в школу, Миша выходил позже. «На часик» звучало терпимо. Пусть, неудобно, конечно, но свои же, не чужие. Илья махнул рукой: «Пусть сидят на кухне, я в комнату уйду».
Пришли как ураган. Кирилл сразу поставил ноутбук на Аннину скатерть, шнур зарядки протянул через проход так, что Соня споткнулась. Марина молниеносно открыла холодильник: «О, у вас творожок! Срок-то горит, если что — мы доедим». Детям — Артёму и Лизе — нашли фломастеры, те тут же распластались на полу и начали разрисовывать картонную коробку. Марина подмигнула: «Развивашки!»
Анна сама услышала, как в голове щёлкнуло — та самая собранная в папку строгость. Ничего не сказала, только поставила рядом со шнуром табурет, чтобы дети не падали, и сняла со стола скатерть. «На часик», — напомнила себе, закрывая ноутбук Ильи в шкаф: у него там важные чертежи.
Час превратился в три. В десять сорок Марина на бегу попросила соль, в одиннадцать — «а у вас нету случайно чая в пакетиках, наш закончился». Анна сдержанно улыбалась, писала начальнице: «Подключаюсь через пять минут», и пыталась не слышать, как Кирилл уверенно говорит в гарнитуру: «Да, офис у нас сейчас на другом адресе, временно».
В конце концов они ушли. На столе остались влажные кружевые круги от кружек — и тут Анна мысленно оборвала себя: нет, она не будет превращаться в сварливую тётку, считавшую отпечатки чашек. Это ведь пустяки. И правда — пустяки.
Но через два дня Марина опять позвонила. И ещё через три. «Сбой у провайдера» чудесным образом растянулся. В чатике мама с тётей поддерживали Марину: «Ну что ты, Ань, по-соседски же». Галина Петровна, свекровь Анны, встала на сторону зятя Ильи: «Надо людям помочь, о чём речь». Только подруга Кира писала в личку: «Они садятся тебе на шею. Прямо без стеснения». Анна закрывала телефон и дышала глубже. Нельзя сразу обрубить. Сначала — договор.
Она позвала Марину на разговор — без Кирилла, на лавочке у подъезда. Был конец мая, запах сирени сидел в воздухе. Анна заранее продумала фразы, нарисовала мини-табличку «Среда и пятница с десяти до одиннадцати». Пунктуально вынесла бумажку, показала:
— Смотри, Марин, у меня работа, дети, расписание. Давай — если вам нужно — по этим дням и не больше часа. И только взрослые сидят за ноутбуком, дети — без фломастеров по обоям. Ладно?
Марина засмеялась, отмахнулась:
— Конечно-конечно! Ты что, я же всё понимаю. Мы даже печеньки принесём.
Две недели всё было почти прилично. Кирилл пару раз задерживался, но Марина собирала детей и уходила в назначенное время. Кухня перестала быть штабом. Анна даже расслабилась. Миша шутил, что у нас «коворкинг по записи». Соня строила из коробок домики, а потом аккуратно убирала. Жизнь наладилась.
Пока не начались посылки.
В один вторник Анна спустилась к консьержке получить собственный заказ — книжку по бухучёту, и обнаружила на столе семь коробок. На всех — её адрес и фамилия Анны, только имя чужое: Марина использовала отчество Галины Петровны, «для солидности». Консьержка оглядела Анну с интересом:
— У вас, видать, бизнес пошёл, Анна Сергеевна?
Анна начала объяснять, что это не её, но в этот момент появился Кирилл, бодрый: «О, наши! Спасибо, Ань, что согласилась, у нас домофон поломался, курьеры ругаются. На пару недель — и всё! Я потом всё разгребу, не напрягайся».
Анна сжала губы. Домофон у них, насколько она знала, работал. Но сто раз проверять — значит, поссориться сейчас, прямо в холле, при консьержке и соседях. Она молча кивнула. Кирилл, кажется, воспринял это как одобрение. Коробки понесли на лифт. В лифте грузно сопел дядя Коля с пятого, покачал головой:
— Аннушка, не вписывайся. Потом не отвяжутся.
Она улыбнулась дяде Коле почти виновато. И снова дала себе внутренний срок: до конца месяца ситуация должна прекратиться. Иначе — стоп.
Через неделю коробок стало больше. Соседи начали жаловаться, что в холле захламлено. Анна поставила у входной двери табличку «Посылки для Марины — не поднимать выше первого этажа», но курьеры делали, как им проще. Слонялись по этажам, звонили в звонки. Однажды Анна открыла дверь в семь утра — сонная — и увидела незнакомого парня с коробом:
— Доставка. Подпишите… ой, вы не Марина?
Соня прилипла к маминому халату, Миша ворчал из комнаты. Анна подписала «за Марину», потому что иначе курьер оставлял короб «на ответственное хранение у соседей», то есть у неё же. И снова поймала себя: делает чужое дело. А потом весь день ругалась на себя за мягкость.
Она попыталась урегулировать ещё раз. Вечером позвонила Марине, голос держала ровным:
— Марин, слушай. Мне неудобно с посылками. Это мой адрес. Люди думают, что это я торгую. Давай вы оформите на свой, а курьерам оставите код домофона или соседям. И ещё — пожалуйста, не проси консьержку выдавать по моей фамилии.
Марина вздохнула тяжело, как будто речь шла о трагедии:
— Ань, ну ты как будто не знаешь, как у нас… У нас вечно то свет моргнёт, то код слетит. На пару недель — и всё! Кирилл там схему выстраивает: он взял в аренду мини-пункт, будет красота, «логистика последней мили», вот. Мы же не вечно у тебя. Потерпи.
— Я не против помочь, — Анна проглотила раздражение, — но мне реально сложно.
— Тебе сложно? — Марина резко подняла голос. — Нам сложно. Мы сейчас подбираемся к рывку, а ты про неудобства. Ты стала черствой, Анют. Ты раньше была другая.
После этого разговора Анна долго сидела на кухне с кружкой (на этот раз она засунула под неё салфетку, чтобы не оставалось кругов — сама от себя усмехнулась) и перебирала в голове: где она «стала другой»? Может, и стала. С двумя детьми, работой и «поддерживающей» роднёй в чате. Но разве это плохо?
Она решила найти компромисс. Составила «правила» на листке и повесила на холодильник, когда Марина в очередной раз пришла «на часик»:
- Посылки — только до 18:00 и на имя Марины.
- Детям — фломастеры только на бумаге.
- Кухня — не офис: едим дома, кофе — своё.
- Если задерживаетесь — заранее написать.
- По пятницам — пауза.
Марина скривила губы:
— Как в детсаду, честное слово. Ты же не начальник. Ладно-ладно, пусть висит. Думаешь, бумажки решают?
Кирилл прочитал, хмыкнул, произнёс своё любимое: «Всё нормализуем, не напрягайся», — и пошёл к ноутбуку. Анна сделала вид, что не слышит.
К началу июня во внешней жизни всё шло своим чередом. На работе Анна закрывала квартальный отчёт, начальница Татьяна Сергеевна хвалила: «Вот так бы все». Илья завершал объект — у него был проект по вентиляции в новой клинике. Дети учили роли к школьному спектаклю — Соня была Сверчком, Миша делал музыку. Анна ловила маленькие радости: запах свежего хлеба утром, новое полотенце в ванную. Кира позвала выбрать туфли к её свадьбе в августе — и это казалось островком нормальности.
А дома… дома всё чаще заходила Марина. «На минутку», «С детьми к врачу рядом», «Курьер перепутал — примешь?». Однажды Анна вернулась с Сониного хора, а в прихожей стояли чужие ботинки, на коврике — песок. В комнате Миша читал, а двое Марининых разматывали Аннин удлинитель: строили «зарядную станцию». Миша смущённо пожал плечами:
— Тётя Марина сказала, что ты разрешила.
Анна медленно встала в дверях кухни, где Кирилл варил макароны из её пачки и уверенно мешал их деревянной лопаткой:
— Вы дома? — спросила она, хотя вопрос звучал глупо.
— Ага, — Марина улыбнулась, как у себя на кухне. — Мы на часик, ну ты помнишь. Я детям обещала мультик.
Анна выдохнула и ушла в ванную, чтобы не вспылить. В зеркале — усталое лицо, аккуратно подведённые брови и тот самый взгляд, который она в себе не любила: неуверенно-жёсткий. Она намочила виски, посчитала до десяти. Потом — вернулась, без крика, ровно:
— Ребята, у меня правило: заранее писать. И продукты — свои. У меня план на ужин.
Кирилл развёл руками:
— Да я так, чуть-чуть. Макарошки — святое. Вернём.
Марина шепнула:
— Анют, ну не начинай. И так день тяжёлый.
С того вечера Анна отметила в календаре красным: «Границы». Будто это слово могло спасти. Она позвонила Гале Петровне, свекрови, чтобы заручиться поддержкой — та вздохнула, сказала:
— С Маринкой всегда так. Она же ласковая, язык подвешен. Ты аккуратней, не ссорьтесь. Родня — это надолго.
«Надолго» — слово, от которого Анне стало прохладно между лопаток. Она кивнула в трубку и подумала, что «надолго» — это ещё не «вечно».
Видимая всем рябь прошла по дому, но глубинное напряжение никуда не делось. Анна ловила себя на том, что перестаёт мычать вежливые «да-да, конечно» и чаще отвечает «нет, не могу». От этого становилось страшно. Будто она нерв торчит наружу — кто угодно может задеть.
Однажды утром, почти в конце июня, Марина прислала в мессенджер: «Ань, я выставила твою квартиру как пункт самовывоза. Надо наладить поток, два дня всего. Курьеры уже едут, не пугайся». Анна перечитала сообщение дважды, затем ещё раз — не поверила глазам. Сердце в груди ахнуло — как от холодной воды. Она набрала Марину:
— Ты… что сделала?
— Ну что ты, это чисто формальность. Укажем часы и всё. Ты же дома. Не кипятись, правда. Мы благодарны.
Анна на секунду закрыла глаза, вспоминая всех своих внутренних «правилку» на холодильнике. И почувствовала, как что-то внутри хрустит, как тонкий лед под каблуком.
В тот день она впервые написала Кире: «Кажется, дальше будет весело». И добавила смайлик — неуверенно, потому что никакого веселья она не видела.
Но смайлик ушёл. И колесо завертелось ещё быстрее.
Первые два дня «пункта самовывоза» прошли как в дурном сне. С восьми утра начинали звонить в домофон — курьеры, самовывоз, какие-то студенты с телефонами в руках. Анна пыталась работать, но каждое «дзынь-дзынь» резало нервы. На площадке скапливались люди, кто-то присел на её коврик в прихожей, ожидая, когда Марина приедет «оформить».
Вечером первого дня Илья вернулся с работы, не сняв куртки, сказал:
— Я в лифте поднимался с мужиком, который тащил три коробки. Сказал, «на пункт» к Марине. Это что вообще?
Анна молча налила ему чай. Если она сейчас расскажет всё, Илья поедет к Марине в лоб выяснять, а это обернётся войной. Она надеялась, что хватит пары жёстких слов, чтобы всё свернуть.
На второй день терпение треснуло. Курьер принёс две огромные коробки и, не дождавшись ответа в домофон, просто оставил их у двери. Когда Анна вышла за хлебом, коробки уже были вскрыты — соседка по лестничной клетке тётя Вера пыталась выяснить, не её ли это заказ.
— Ань, ну как же так, тут же адрес твой! — ворчала тётя Вера. — Это же небезопасно.
Вечером Анна позвонила Марине:
— Завтра никаких курьеров. Завтра. Я не шучу.
Марина удивлённо хмыкнула:
— Ну ты даёшь. Мы только разогнались, а ты — «никаких». Ань, это же временно, понимаешь? Временно!
— Временно у тебя длится с апреля, — сорвалось у Анны. — И всё это время вы живёте за мой счёт — временем, нервами, едой, теперь уже и адресом!
В трубке повисла пауза, а потом Марина холодно сказала:
— Я передам Кириллу, что ты против. Хотя могла бы поддержать семью.
Семью — это Марина называла всех, кого ей удобно. Даже если «семья» по факту — просто ресурс.
Третьего дня самовывоз «вдруг» не закрылся. Кирилл уверял, что «не успел поменять настройки», и просил «ещё денёк потерпеть». Анна уже не отвечала на звонки, но курьеры продолжали приходить. Илья, вернувшись вечером, застал Марину у них в прихожей, с телефоном в руке и видом хозяйки:
— Да я тут быстренько разберу и всё.
— Марина, — начал Илья ровно, — мы так не договаривались.
— Ты что, Анька тебя настроила? — фыркнула Марина. — Мы же… свои.
Анна стояла на кухне и слышала этот тон — скользкий, уверенный, будто она сама и виновата, что «устроила драму».
Через пару дней конфликт вырвался наружу при свидетелях. Соседский чат запестрел сообщениями: «Почему у нас на этаже склад?», «Кто отвечает за мусор от коробок?», «Прошу убрать посторонние вещи». Дядя Коля с пятого этажа написал напрямую Анне: «Ты же понимаешь, это не твои проблемы, не впрягайся».
Анна вздохнула. Она прекрасно понимала, но всё равно втянулась.
В субботу она решила поговорить с Кириллом и Мариной лично. Застала их на детской площадке: Кирилл курил, Марина болтала с двумя мамочками.
— Ребята, нам нужно закрыть эту историю. Сегодня. Адрес убираем, посылки не принимаем.
Марина театрально вздохнула:
— Ань, ну как тебе не стыдно? При всех… Ты думаешь, это легко — поднимать бизнес? Ты же знаешь, мы ради детей…
— Ради детей? — Анна не выдержала. — Мои дети из-за вас не могут спокойно учить уроки!
Марина подняла брови, глянула на соседок:
— Слышали? Она против помощи детям.
Соседки зашептались. Анна почувствовала, как внутри всё опадает. Вот это — фирменный приём Марины: в одной фразе перевернуть всё, выставив себя жертвой, а её — злодейкой.
К июлю отношения были как натянутый провод. Анна перестала здороваться с Мариниными детьми — не из злости, а чтобы меньше давать поводов для «зайти на минутку». Кирилл реже появлялся, но зато в его приходах чувствовалась демонстративность: ставил короб прямо в дверном проёме, ждал, пока Анна отойдёт, чтобы он «не задел».
Однажды вечером, когда Илья задержался на объекте, Марина пришла «занести документ Гале Петровне» — как выяснилось, это был пустой конверт.
— Я всё понимаю, — тихо сказала она, проходя мимо Анны в прихожую. — Но ты же не хочешь, чтобы у нас были проблемы?
В этом «не хочешь» звучала угроза. Не прямая, но понятная.
Анна закрыла за ней дверь и вдруг поняла: компромиссов больше не будет.
Впереди была кульминация — она это чувствовала. И уже не собиралась встречать её с вежливой улыбкой.
Всё случилось в середине июля, в пятницу вечером. Илья задерживался, дети были дома: Соня раскрашивала альбом, Миша ковырялся в планшете. Анна мыла овощи для салата, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Кирилл — без приветствия, с двумя спортивными сумками и чем-то вроде надувного матраса под мышкой.
— Мы у тебя на пару ночей. Маринка там с Лизой задержится у матери, а я с Артёмом тут, — сказал он так, будто объявлял о смене погоды.
Анна выпрямилась:
— В каком смысле — на пару ночей?
— Ну а что такого? У нас там соседи затеяли ремонт, стены дрожат, ребёнок не уснёт, да и… — он махнул рукой, проходя внутрь, — тут у тебя кондиционер, норм условия.
Артём уже скинул кроссовки, полез в комнату к Мише:
— Давай в «Танки» играть.
Анна поставила сумки обратно в коридор. Внутри всё зазвенело: это уже не было «на часик» или «примешь посылку». Это было пересечение красной черты.
— Кирилл, — она держала голос ровным, — ты не можешь просто так взять и прийти ночевать. У нас свои планы, дети, работа.
— Да брось! — он рассмеялся. — У тебя же большая квартира, всем места хватит. Мы тихо. Ну, почти.
Соня выглянула из комнаты, нахмурилась:
— Мам, а это значит, что они будут спать у нас?
Анна встретила её взгляд — детский, но уже понимающий, что «у нас» не всегда значит «наш дом».
Минут через десять пришла Марина. Без стука, открыла своим ключом, который Анна когда-то дала «на случай экстренной ситуации».
— Ну что ты, Ань? Мы ж не навсегда. Завтра-послезавтра — и всё. Ты нас знаешь.
— Знаю, — Анна сухо кивнула. — Именно поэтому нет.
— Что значит — нет? — Марина приподняла бровь, как будто это слово тут вообще не должно существовать. — Ты серьёзно? У нас ремонт за стеной, ребёнок в стрессе, а ты…
— А я не хочу, чтобы мои дети снова засыпали под чужие разговоры на кухне. И чтобы утром в моей ванной очередь из гостей.
Марина улыбнулась — но это была не улыбка, а маска:
— Ань, ты меня удивляешь. Раньше ты была мягче. Теперь прямо… чужая.
— Может, я просто устала быть удобной, — сказала Анна, и слова эти прозвучали твёрже, чем она ожидала.
Кирилл переступил с ноги на ногу, как человек, которому надоело слушать «женские разборки»:
— Ладно, не накручивайтесь. Давайте я быстро всё занесу, вы даже не заметите.
Анна подошла к двери, открыла её и посмотрела прямо:
— Сначала вы обидели моих детей, а теперь ещё и ночевать собрались? — и указала на выход.
Тишина была вязкая. Марина чуть приоткрыла рот, будто готовилась возразить, но вместо этого схватила сумку и развернулась. Кирилл пробурчал что-то вроде «Ладно, сами разберёмся» и пошёл следом.
Сумки уплыли за порог, дверь закрылась. Анна осталась в коридоре, прислонившись к стене, слушая, как дети в комнате тихо переговариваются.
Она понимала, что это не конец. Марина ещё напишет в чат, позвонит свекрови, поднимет на смех в кругу «своих». Но в этот момент Анна впервые за долгое время чувствовала, что стоит на своём месте.
Открытый финал висел в воздухе, как пауза в середине фразы. И она знала: продолжение будет. Только теперь — по её правилам.
