— Вот и ваши утренние таблетки, Анна Петровна, — голос у Карины, моей невестки, был сладким, как перезрелый персик. — Выпейте, и сразу станет легче.
Она протянула мне маленький стакан с водой и две таблетки — одну белую, другую тускло-желтую.
Я послушно взяла, чувствуя, как пальцы плохо слушаются. Легче? После этих таблеток мир всегда погружался в вязкий, густой туман, в котором тонули мысли и воспоминания.
— Спасибо, деточка, — прошелестел мой голос.
Карина улыбнулась. Улыбка у нее была красивая, но всегда немного неправильная.
Слишком широкая, слишком натянутая, будто она репетировала ее перед зеркалом.
Она поправила подушку у меня за спиной, ее движения были отточенными, выверенными, как у сиделки в дорогом пансионате.
— Вам нужно больше отдыхать. Совсем себя извели после… после всего.
Она не договорила, но я знала, о чем речь. После того, как не стало моего Павлика.
Моего сына. Ее мужа. Авария разделила мою жизнь на «до» и «после». В «до» был смех, шум, будущее.
В «после» осталась только Карина и эта огромная квартира, в которой эхо шагов казалось громче любых слов.
Она присела на край кровати, взяла мою руку в свои. Ее ладони были теплыми, сухими.
— Я тут подумала, Анна Петровна… Столько бумаг, счетов. Вам ведь тяжело сейчас этим заниматься.
Может, оформим доверенность? Я бы взяла все на себя. Чтобы вы не волновались.
Я смотрела на нее. Ее глаза блестели. Не от сочувствия. От азарта. Как у игрока, которому вот-вот выпадет счастливый номер.
Я знала, что в этой квартире каждый предмет кричал о деньгах. Антикварный комод, картины на стенах, даже персидский ковер под ногами — все это было состоянием, которое мой муж, а потом и я, собирали всю жизнь.
— Я подумаю, Кариночка, — ответила я, медленно моргая. Туман уже подступал, делая контуры предметов расплывчатыми.
Она чуть сжала мою руку.
— Конечно, подумайте. Но не затягивайте. Врачи говорят, что ваша память… она может начать подводить. Нужно все успеть, пока вы в ясном уме.
Я отвела взгляд к окну. Там, за стеклом, город жил своей жизнью. Машины, люди, спешащие по своим делам.
А я была здесь, в своей роскошной тюрьме, и единственным моим тюремщиком была эта милая, заботливая женщина.
Вечером, когда Карина ушла в магазин, я с трудом поднялась с кровати. Ноги были ватными.
Держась за стены, я дошла до ее комнаты. Дверь была не заперта. На туалетном столике среди баночек с кремами и флаконов духов лежал ее телефон.
Экран вспыхнул от прикосновения, и я увидела последнее сообщение от абонента «Юрист».
«Все готово. Главное, чтобы она была в нужном состоянии. Врач для освидетельствования будет в среду. После его заключения она и подпишет все, что нужно».
Я смотрела на буквы, и туман в голове на мгновение рассеялся, сменившись ледяной, обжигающей ясностью. Среда. Значит, у меня есть два дня.
Я вернулась в свою комнату и легла в постель, аккуратно положив телефон Карины на место.
Ярость, холодная и острая, как осколок стекла, придала мне сил. Они считают меня выжившей из ума старухой. Что ж, я им ее покажу.
Следующие два дня я играла свою лучшую роль. Утром я «случайно» пролила на себя воду, когда Карина принесла таблетки.
Я прятала их под язык, а потом выплевывала в горшок с фикусом, как только она выходила из комнаты.
— Ой, ручки-то совсем не держат, — причитала я, глядя на мокрое пятно на одеяле.
Карина поджала губы, но тут же заставила себя улыбнуться.
— Ничего страшного, Анна Петровна. Я все уберу. Вы только не волнуйтесь.
Я начала путать ее имя, называя ее то Машенькой, то Леночкой. Смотрела в одну точку отсутствующим взглядом, подолгу не отвечая на вопросы.
Я видела, как в ее глазах растет уверенность. Она уже победила. Осталась простая формальность.
— Завтра к нам придет доктор, — сообщила она во вторник вечером, расчесывая мои волосы.
Ее прикосновения были нарочито нежными. — Очень хороший специалист. Он просто поговорит с вами, задаст пару вопросов. Чтобы убедиться, что вы получаете правильное лечение.
— Доктор? — переспросила я, изображая испуг. — Я не больна. Зачем мне доктор?
— Это для вашего же блага, — мягко настаивала она. — И после его визита мы подпишем те бумаги, помните?
Чтобы я могла заботиться о вас и обо всем остальном.
Я покорно кивнула, пряча усмешку. Она не знала, что пока она ходила днем в салон красоты, я тоже не теряла времени.
В ящике старого письменного стола моего мужа много лет лежал простой кнопочный телефон, который он покупал для поездок на рыбалку.
Заряженный. С единственным номером в памяти.
Я набрала его, прислушиваясь к каждому шороху за дверью.
— Игорь Львович? — прошептала я, когда на том конце ответили. — Это Анна Петровна Воронова. Мне нужна ваша помощь. Срочно.
Игорь Львович был человеком, который решал проблемы. Деликатные проблемы.
Мой муж пользовался его услугами пару раз, когда дело касалось нечистых на руку партнеров. Он был бывшим следователем, а теперь возглавлял небольшое частное агентство.
Я быстро, сбиваясь, обрисовала ему ситуацию. Про таблетки, про «юриста» и «врача», про среду.
— Мне нужен актер, — твердо сказала я. — Лучший, которого вы сможете найти. Он должен сыграть роль. И еще… мне понадобится полиция. Но так, чтобы они не спугнули мою голубку раньше времени.
Он помолчал секунду.
— Будет сделано, Анна Петровна. В котором часу ждете «врача»?
— В одиннадцать.
— Мой человек прибудет в одиннадцать тридцать. А полиция будет ждать сигнала. Просто держитесь. И продолжайте играть свою роль.
Повесив трубку, я почувствовала, как по телу разливается небывалое спокойствие. Туман рассеялся окончательно. Впереди была битва, и я была к ней готова.
Ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь. Карина встретила гостя — мужчину средних лет с бегающими глазками и дешевым портфелем. Он представился Виктором Сергеевичем, психиатром.
Он задавал мне вопросы. Какой сегодня день? Как звали мою мать? Я мычала, путала слова, смотрела на него с детским недоумением.
Карина сидела рядом, ободряюще кивая «врачу» и бросая на меня взгляды, полные фальшивого сочувствия.
— Ну что ж, — заключил Виктор Сергеевич после десятиминутного фарса. — Картина ясна. Прогрессирующая деменция. Пациентка не отдает себе отчета в действиях. Рекомендую усилить седативную терапию.
Карина расцвела. Она достала из папки заранее подготовленные документы — генеральную доверенность на все мое имущество.
— Вот, доктор, как вы и говорили. Нужно, чтобы она просто поставила подпись.
«Свекровь в маразме, подпишите здесь», — сказала она «врачу» с заговорщицкой усмешкой.
Она повернулась ко мне, вкладывая ручку в мои пальцы.
— Подпишите вот тут, Анна Петровна. Просто крестик поставьте, и все.
В этот момент в дверь снова позвонили. Карина раздраженно нахмурилась.
— Кого еще принесло?
На пороге стоял элегантный мужчина в дорогом костюме, с кожаным кейсом в руках.
Он выглядел так, будто сошел со страниц делового журнала. Это был человек Игоря Львовича.
— Добрый день. Я старый друг семьи, Иволгин. Меня вызывала Анна Петровна, чтобы помочь.
Карина застыла. Ее лицо вытянулось.
— Мы никого не вызывали! Уходите!
И тут я подала голос. Но это был уже не старческий шепот. Это был мой настоящий голос — твердый, властный, каким я отдавала распоряжения в совете директоров компании мужа.
— Ошибаешься, деточка. Вызывала.
Я медленно поднялась с кресла. Карина и ее «доктор» смотрели на меня, как на привидение.
Лицо Карины исказилось. Маска спала, обнажив хищный оскал.
— Что… что это значит?
— Это значит, что игра окончена, — я взяла со стола ее телефон. — Здесь очень интересная переписка с «юристом».
Думаю, следствию она понравится. Как и показания настоящего врача о том, какими «витаминами» ты меня пичкала последние полгода.
Иволгин нажал кнопку на своем телефоне, и через секунду в квартиру вошли двое полицейских.
Карина обмякла, ее взгляд стал стеклянным. Вся ее тщательно выстроенная схема рухнула в один миг.
Когда ее уводили, она не смотрела на меня. Она смотрела на персидский ковер, на антикварный комод, на картины. Прощалась не со мной. Прощалась с деньгами.
Я осталась одна в своей огромной квартире. Но впервые за долгое время эхо шагов не казалось мне оглушающим.
Это был звук не одиночества, а отвоеванного пространства. Я не чувствовала себя победительницей. Я чувствовала усталость.
Но это была усталость человека, который отстоял свое право не быть вещью, не быть средством для чужого обогащения. И это стоило всех потраченных сил.
Прошло три недели. В квартире стало по-настоящему пусто. Я наняла приходящую домработницу, вежливую и незаметную женщину, которая не пыталась заглянуть мне в душу.
Туман в голове окончательно рассеялся, оставив после себя звенящую, непривычную ясность.
Сегодня ко мне заехал Игорь Львович. Не как решатель проблем, а скорее как старый знакомый. Он сидел напротив меня в гостиной, держа в руках чашку с ароматным травяным сбором.
— Они во всем признались, Анна Петровна, — сказал он спокойно. — Ваша Карина. Это была целая схема. Врач работал по липовым документам, через связи как-то раздобыли.
Они находили одиноких состоятельных стариков и обрабатывали их. Вы не первая, но, благодаря вам, стали последней. С вами она перешла всю грань, вышла за вашего сына.
Я кивнула. Чувства триумфа не было. Была какая-то горькая правильность.
— Что с ней будет?
— Суд учтет ее «раскаяние». Но срок будет реальным. Мошенничество в особо крупном размере, незаконное лишение свободы, нанесение вреда здоровью. Лет на семь-восемь может рассчитывать.
Семь-восемь лет. За это время я, скорее всего, уже отправлюсь вслед за мужем и сыном.
Я посмотрела на портрет Павлика, стоявший на каминной полке. Улыбающийся, счастливый. Как он мог так ошибиться? Как мог не разглядеть в этой красивой кукле хищницу?
— Она ведь даже не любила его, — сказала я вслух, обращаясь скорее к портрету, чем к Игорю Львовичу. — Она любила то, что шло с ним в комплекте. Этот дом, счета, возможности.
— Боюсь, вы правы, — деликатно согласился он. — Но ваш сын любил ее. Иногда любовь делает нас слепыми.
Он был прав. И винить Павлика было глупо. Он просто хотел быть счастливым. А я… я так погрузилась в собственное горе после смерти мужа, что позволила Карине опутать себя паутиной заботы. Я сама впустила врага в дом.
Когда Игорь Львович ушел, я долго сидела одна. Впервые за много лет я не думала о прошлом.
Я думала о будущем. О том коротком отрезке, что мне еще остался. Провести его в четырех стенах, пусть и отвоеванных, было бы поражением.
На следующий день я позвонила в агентство путешествий.
— Девушка, подберите мне тур, — сказала я в трубку твердым голосом. — Что-нибудь… необычное. Где много солнца и мало людей.
Я продала эту квартиру. Деньги перевела в благотворительный фонд помощи жертвам мошенников, который учредил Игорь Львович.
Я не знала, сколько мне отмерено. Год, два, десять. Но я знала одно: я больше не буду жертвой.
Ни чужой жадности, ни собственного горя. Битва за наследство была выиграна. Начиналась битва за жизнь. И в ней я тоже не собиралась проигрывать.
