— Мы лишь позаботились о безопасности, пока вас не было, — сказала свекровь, поджав губы и скрестив руки на груди. — Замки были старые, могли подвести в любой момент.
— Какое право вы имели делать это без моего ведома? — мой голос дрожал, но я старалась держаться.
Самолёт приземлился всего три часа назад. Турецкое солнце ещё грело кожу, а песок, кажется, до сих пор скрипел между пальцами ног.
Мы с Пашей вернулись домой счастливые, загорелые, с пакетами сувениров — подарков друзьям и коллегам. Первый отпуск за год после того как не стало моего мужа Саши. Первые улыбки сына, не вымученные, а настоящие.
И вот теперь — ключ не подходит к замку. Наши чемоданы стоят у калитки. Сын растерянно смотрит на меня, ожидая решения.
— Галина Николаевна, почему вы не позвонили мне? — я ещё пыталась быть вежливой. — Почему не предупредили?
Дверь наконец открылась. В проёме стояла моя свекровь — седая, статная, с выражением лица, будто делает мне одолжение, впуская в мой же дом.
За её спиной маячила Инна — сестра Саши, всегда смотревшая на меня как на временное недоразумение в жизни брата.
— Проходите, — свекровь посторонилась, — чего стоите на пороге?
В доме стоял чужой запах — смесь духов Инны и свекровиных травяных настоек. В гостиной — неизвестные мне пледы на диване. На кухонном столе — чужие чашки.
— Вы здесь… живёте? — еле выговорила я.
Инна вышла из кухни с дымящейся чашкой в руках.
— А что такого? — она пожала плечами. — Дом всё-таки Сашин был.
Что-то перевернулось внутри меня. Паша сжал мою руку — крепко, до боли. Я чувствовала, как его пальцы впиваются в мою ладонь.
— Дом оформлен на нас обоих, — я сглотнула комок в горле. — На меня и Сашу.
— Ну, Саши больше нет, — отрезала Инна. — А мы есть. Семья.
Свекровь подошла к Паше и попыталась потрепать его по волосам:
— Вырос-то как, внучок! Загорел!
Сын отшатнулся. Всегда вежливый, даже робкий, сейчас он прижался ко мне, как в детстве.
— Что происходит, мам? — прошептал он.
— Ничего страшного, — громко сказала свекровь. — Бабушка просто решила быть ближе к внуку. Я ведь имею право видеть родную кровь?
— Вы имеете право видеться с внуком, но не… — я задохнулась, не находя слов, — не вламываться в наш дом!
— Не драматизируй, — фыркнула Инна. — Мы не вламывались. У нас были ключи.
— Которыми вы не имели права пользоваться!
Свекровь вздохнула, будто разговаривала с неразумным ребёнком:
— Марина, давай начистоту. Дом принадлежал Саше. Саши нет. По-хорошему, всё должно перейти его семье.
— Я его семья, — мой голос звенел от напряжения.
— Ты — чужой человек, — свекровь сказала это так буднично, словно сообщала прогноз погоды. — А мы — его мать и сестра. Родная кровь.
Инна поставила чашку и скрестила руки:
— Мы не выгоняем тебя. Можешь жить тут… как гостья. Мы позаботимся о Паше. У нас больше опыта.
В голове стучало. Перед глазами плыли красные пятна. Год после того как не стало Саши я училась жить заново — ради сына.
Превращала слёзы в улыбки, страх — в мужество. Боролась с депрессией. Вставала по утрам. Готовила завтраки. Работала сверхурочно. Копила на этот отпуск.
И теперь, когда мы наконец начали дышать…
— Мама, — Паша дёрнул меня за руку, — пойдём отсюда. Я не хочу тут быть.
Его голос вернул меня в реальность.
— Нам нужно выйти, — сказала я, стараясь контролировать дрожь в голосе. — Подышать воздухом.
— Ну идите, — свекровь махнула рукой. — Только вещи можете занести. Не стоит их на улице оставлять.
Я посмотрела на чемоданы. На сына. На двух женщин, считающих, что они имеют право вот так просто забрать нашу жизнь.
— Нет, — сказала я, доставая телефон. — Мы сделаем это по-другому.
— Давай отойдём к скамейке, — я потянула Пашу подальше от дома, где свекровь с Инной наблюдали за нами из окна.
Руки дрожали, когда я набирала номер. Сверху стекали сумерки — мягкие, летние, но мне казалось, что воздух застыл плотной массой, давил на плечи.
Паша молча смотрел на меня, его глаза — копия Сашиных — были полны вопросов.
— Служба 112, — раздалось в трубке, — что у вас случилось?
— У меня в доме незаконно сменили замки, — выдохнула я. — Я владелица дома, у меня все документы. Пока мы были в отпуске, родственники мужа…
— Адрес, пожалуйста, — перебил оператор.
Я продиктовала. Через двадцать минут к калитке подъехал патрульный автомобиль. Два молодых офицера — мужчина и женщина — вышли нам навстречу.
— Вы Марина? — спросил мужчина. — Звонили по поводу нарушения неприкосновенности жилища?
Я кивнула и протянула документы: свидетельство о праве собственности, где чёрным по белому было написано «Марина Алексеевна Соколова, ½ доли», «Александр Викторович Соколов, ½ доли»; свидетельство о том как не стало мужа; мой паспорт с пропиской.
— В доме находятся мать и сестра моего мужа. Они сменили замки, пока мы с сыном были в Турции.
Женщина-офицер внимательно изучила бумаги.
— По закону, после того как не стало супруга его доля автоматически переходит к вам и вашему несовершеннолетнему сыну, как наследникам первой очереди, — она кивнула. — Если только не было завещания в пользу других лиц.
— Не было, — я помотала головой. — Саши не стало внезапно. Автокатастрофа. Завещание было только на нас.
— Фактически дом полностью ваш, — подтвердил мужчина-полицейский. — Пройдёмте.
Когда полиция позвонила в дверь, лицо свекрови, открывшей нам, исказилось злостью и недоверием.
— Что происходит? — она уставилась на офицеров, потом на меня. — Ты на меня полицию вызвала? На мать твоего мужа?
— У нас заявление о незаконном проникновении в жилище, — сказала женщина-полицейский. — Можно ваши документы?
Инна выскочила из комнаты, будто ждала этого момента.
— Какое проникновение? Мы родственники! У нас были ключи!
— Ключи — не основание для смены замков и заселения без согласия владельца, — отрезал мужчина-офицер. — Документы, подтверждающие ваше право находиться здесь, есть?
Свекровь побледнела.
— Это дом моего сына! — её голос поднялся до визга. — А эта… эта… она никто! Пришла и забрала всё!
Инна подскочила к Паше и схватила его за плечи:
— Он наш внук и племянник! Мы имеем право быть рядом! Мы кровные родственники, а не какая-то…
— Отпустите ребёнка, — голос женщины-полицейского стал ледяным. — Немедленно.
Я обняла сына, который вырвался из рук Инны и прижался ко мне. Его трясло.
— По документам этот дом принадлежит гражданке Соколовой Марине Алексеевне, — полицейский зачитал мои права. — Вы находитесь здесь без её разрешения, что является нарушением неприкосновенности жилища. Прошу вас собрать личные вещи и покинуть помещение.
— Я заберу то, что моё по праву! — свекровь ринулась в спальню.
— Только личные вещи, — полицейский последовал за ней. — Всё, что относится к имуществу дома, остаётся.
— Ах ты неблагодарная! — Инна кинулась ко мне. — Саша там переворачивается! Мы тебя судом завалим! Мы внука заберём!
— Угрозы при свидетелях, — спокойно заметила женщина-офицер. — Вы усугубляете своё положение.
Свекровь, вернувшаяся с набитой сумкой, вдруг схватилась за сердце:
— Мне плохо… Сердце…
— Мама! — Инна подхватила её. — Ты довольна? — она уставилась на меня.
Я стояла, не шевелясь.
— Вызвать скорую? — спросила женщина-офицер у свекрови.
— Не надо, — прошептала та. — Просто дайте таблетку из сумочки.
Десять минут спустя они ушли — с сумками, яростью и обещаниями «по-человечески поговорить потом».
Полиция записала мои показания. Предложили написать заявление о взломе. Я отказалась — не хотела большего скандала.
Когда за ними закрылась дверь, наступила пустота. Паша сел прямо на пол в прихожей.
— Мам, — сказал он тихо, — они вернутся?
Я опустилась рядом с ним, заглянула в глаза:
— Если вернутся без нашего разрешения — снова будет полиция. Но этот дом — наш. Я больше никому не позволю отнять его у нас.
— Ты не боишься их? — его шёпот едва можно было расслышать.
Я обняла сына, вдыхая запах его волос — солнце, море, теплота.
— Я боюсь только одного, — прошептала в ответ, — потерять то, что действительно важно. А важен — ты. Не дом, не вещи. Ты.
В этот момент внутри меня будто распрямилась стальная пружина. Год скорби и страха, год неуверенности и сомнений — всё это осталось позади.
Я поняла, что готова на всё, чтобы защитить нашу маленькую семью. Нашу новую жизнь.
***
Прошло три месяца. Сентябрьское солнце разливало тёплые лужи света по полу гостиной. Я стояла у окна, наблюдая, как Паша возится в саду — подстригает разросшиеся за лето кусты.
На столе лежали документы, которые я получила сегодня утром из суда.
Судебная тяжба оказалась именно тем, чем пригрозила Инна в тот вечер. Две недели после нашего возвращения звонки разрывали телефон — свекровь рыдала, угрожала, умоляла «войти в её положение».
Инна требовала «справедливости для Саши». Когда я перестала отвечать, они подали в суд. Они хотели общаться с внуком в обязательном порядке.
Саша был бы в ужасе, если бы узнал, во что превратилась его мать. «Добрая бабуля, которая печёт лучшие в мире блины» — так он описывал её. Видимо, блины были только для него, не для чужой крови.
Я не стала ждать. Через знакомую, работавшую в опеке, нашла хорошего юриста. Мы подготовились.
На первом судебном заседании предоставили психологическую экспертизу — Паша категорически не хотел общаться с бабушкой и тётей. Страх, тревожность, бессонница — результат их выходки с замками. Предъявили записи угроз на автоответчике.
Телефон зазвонил, вырывая меня из воспоминаний.
— Марина? — голос Кати, моей лучшей подруги, звучал взволнованно. — Ну что там?
— Пришло постановление, — я взяла в руки бумагу. — Суд отказал в их требованиях. Порядок общения с ребёнком не установлен ввиду нанесения психологической травмы несовершеннолетнему и угроз в адрес законного опекуна.
— Это финал? — выдохнула она.
— Скорее пауза. Они могут обжаловать через полгода. Но сейчас… — я посмотрела в окно на Пашу, — сейчас мы свободны.
— Ты ведь не боялась их по-настоящему? — Катя знала меня слишком хорошо.
Я усмехнулась:
— Знаешь, год назад, когда не стало Саша, мне казалось, я потеряла всё — опору, защиту, уверенность. Этот дом был чем-то вроде крепости, где можно было спрятаться. Но после их вторжения…
— Что?
— Я поняла, что стены не защищают. Защищает готовность бороться. Я не думала, что во мне есть эта сила.
— Ты всегда была сильной, — сказала Катя. — Просто повод не подворачивался.
Паша забежал в дом, держа в руках что-то яркое.
— Мам, смотри! — он протянул мне альбом для рисования. — Это то, что я нарисовал сегодня.
На рисунке были мы двое — на фоне нашего дома. Над крышей — яркое солнце. Дом окружён забором, высоким, с острыми пиками наверху.
— Защита? — усмехнулась я, показывая на забор.
Паша покачал головой.
— Нет. Это просто дом. Настоящая защита — вот, — он указал на меня, нарисованную рядом с ним, крепко держащую его за руку.
Я обняла сына, чувствуя, как в глазах собираются слёзы — не горя, а какого-то пронзительного счастья.
— С тех пор, — продолжил он задумчиво, — как ты выгнала их, я понял… — он посмотрел мне в глаза, — что даже если ты маленький, тебя не могут просто так обижать.
Что мы можем защищаться. Папа был бы рад, что ты такая сильная.
Я поцеловала его в лоб:
— Мы защищаемся вместе. И дело не в силе — дело в любви.
Он улыбнулся — открыто, свободно, так, как не улыбался давно:
— А это не одно и то же?
Вечером, укладывая Пашу, я посмотрела на фотографию Саши на тумбочке.
В комнате сына горел ночник, освещая рисунки на стенах — море, солнце, высокое небо. Новая жизнь, в которой не нужно бояться. Ни свекрови. Ни сестры мужа. Ни собственной слабости.
— Мам, — позвал Паша, пока я поправляла одеяло, — что нам делать, если они опять попробуют вернуться?
Я посмотрела на него — серьёзного, встревоженного. Мой маленький мужчина, который слишком рано узнал о потерях.
— Не волнуйся, — я ласково взъерошила его волосы. — Мы не одни. У нас есть закон на нашей стороне. Друзья. И главное — друг у друга.
— Мы не вдвоём, — вдруг сказал он, повторяя слова, которые я сказала ему в тот вечер на полу прихожей. — Мы вместе. А это больше, чем целый мир.
Я улыбнулась:
— Да. Это действительно так.
И я знала, что это правда.
