— Нина, ты не представляешь, как я устала от этой неопределённости. Год уже прошёл, а она для меня — книга за семью печатями, — проговорила я в телефонную трубку, наблюдая, как стынет чай в фарфоровой чашке.
— Таня, у тебя же чутьё. Не зря же говорят — материнское сердце вещун, — голос моей старой подруги звучал сочувственно, но с привкусом знакомого любопытства.
Я поморщилась, вспоминая натянутую улыбку невестки на последнем семейном ужине.
Лена — всегда такая правильная, такая сдержанная. Слишком сдержанная. За год замужества с Андреем она ни разу не сорвалась, не показала истинного лица.
Даже когда я намекала на её простоватое происхождение или критиковала её стряпню — всегда эта же улыбка, всегда это же «Конечно, Татьяна Алексеевна, я учту ваше мнение».
Что-то в ней было не так. Я чувствовала это нутром, как барометр чувствует надвигающуюся грозу.
— Скажи, а может она… ну… — Нина замялась, — может, она не верна Андрею?
Моё сердце пропустило удар. Эта мысль и раньше мелькала в голове, но сейчас, произнесённая вслух, она приобрела осязаемую форму. Как спелый плод, готовый упасть с ветки.
— Андрей в командировке уже третью неделю, — процедила я. — И она почти не звонит мне. Раньше хоть заходила пару раз в неделю, а теперь…
— Таня, а ты проверь! — внезапно оживилась Нина. — Зайди к ней без предупреждения. Возьми что-нибудь, банку варенья там…
Я нахмурилась, разглядывая свои руки. Непрошеный визит… Да, это было бы не очень прилично. Но разве не мой долг как матери — убедиться, что с семьёй сына всё в порядке?
Июльское солнце обжигало затылок, когда я шла по деревенской улице, сжимая в руках банку смородинового варенья. «Заглянула проведать», — репетировала я про себя. — «Принесла варенье, думала, может, чайку попьём вместе».
Внезапно перед глазами возникла картина: Лена открывает дверь, а за её спиной маячит фигура незнакомого мужчины. Или того хуже — знакомого, из местных. Я прибавила шаг.
Дом сына показался впереди — аккуратный, с новым забором, который они с Андреем поставили прошлым летом. Калитка была приоткрыта — первый тревожный знак. Лена всегда запирала её, даже выходя на минуту в огород.
Сердце застучало так сильно, что, казалось, его стук разносится по всей улице. Я проскользнула в калитку и замерла.
Из открытого окна гостиной доносился детский смех и женский голос — мягкий, напевный, совсем не похожий на обычно сдержанный тон моей невестки.
Неужели…? Неужели у неё кто-то есть, и у этого «кого-то» — ребёнок?
Ноги сами понесли меня к окну. Крадучись, как воровка, я приблизилась к подоконнику и осторожно заглянула внутрь.
Лена сидела на ковре посреди гостиной. Рядом с ней — мальчик лет двух, с золотистыми кудряшками и пухлыми щёчками. Она держала в руках ложку с чем-то белым — видимо, йогурт детский — и, улыбаясь, тянула её к мальчику.
— Ну же, мой маленький, открой ротик, — ворковала она таким голосом, какого я никогда от неё не слышала. — Мой любимый, ещё ложечку, а потом поиграем, да?
Малыш засмеялся и открыл рот, а потом внезапно потянулся к ней маленькими ручками. Лена отставила миску, подхватила его и прижала к себе с такой нежностью, что во мне что-то надломилось.
Кровь прилила к лицу, в ушах зашумело. Я отшатнулась от окна и, почти не разбирая дороги, рванулась прочь со двора. В голове стучала одна мысль: «У неё ребёнок. У неё есть ребёнок».
Не помню, как добралась до дома. Руки тряслись так, что я едва смогла открыть дверь. Проклятая банка с вареньем всё ещё была при мне — я швырнула её на стол и упала в кресло.
Телефон. Нужно было срочно позвонить. Кому? Нине? Андрею? Нет, сначала нужно собраться с мыслями.
Откуда этот ребёнок? Почему она скрывала? Сколько ему — примерно пара лет? Но они с Андреем женаты всего год… Значит…
Значит, это не Андрея ребёнок. Или он всё знал и скрывал от меня? Или… или она завела интрижку, пока мой сын в командировке?
Трясущимися пальцами я достала телефон и открыла чат подруг. «Девочки», — напечатала я, — «я сейчас видела невестку с маленьким мальчиком. Она его гладила и называла «мой любимый». Что мне делать?»
Ответы посыпались мгновенно. «Иди и требуй объяснений!», «Позвони Андрею!», «Я всегда говорила, что она странная!».
Я смотрела на экран, и гнев постепенно вытеснял шок. Да, нужно потребовать объяснений. Немедленно. Я имею право знать правду.
Каждый шаг по направлению к дому сына отдавался в висках пульсирующей болью. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в тревожные алые оттенки. За два часа, проведённые дома, моя тревога переплавилась в ярость.
Телефон разрывался от сообщений подруг. «Я же говорила!», «Вот оно что!», «Надо немедленно рассказать Андрею!». Я отключила звук. Мне уже не нужны были советчики — я точно знала, что делать.
Толкнув калитку, я решительно направилась к крыльцу. Никакого варенья на этот раз, никаких предлогов. Лишь жажда правды, густая и вязкая, как смола.
Дверь открылась после третьего стука. На пороге стояла Лена — в домашних брюках и свободной рубашке. Волосы собраны в неряшливый пучок, на лице — ни следа макияжа. Она выглядела уставшей и какой-то… потерянной.
— Татьяна Алексеевна? — в голосе удивление, но не страх. — Что-то случилось?
Я протиснулась мимо неё в прихожую. Внутри всё клокотало:
— Случилось? О да, Лена, случилось! — мой голос звучал пронзительно и резко даже для меня самой. — Не хочешь объяснить мне, что за спектакль я наблюдала сегодня днём?
Её глаза расширились:
— О чём вы…
— Не притворяйся! — я сдёрнула куртку с вешалки, задев стоящую рядом вазу. Ваза покачнулась, но не упала. — Я всё видела. Всё! Мальчик. У тебя в доме — маленький мальчик!
По лицу Лены пробежала тень. Она медленно закрыла входную дверь и прислонилась к ней спиной, словно защищаясь.
— Да, — просто сказала она. — В доме ребёнок.
— Чей? — мой голос сорвался на крик. — Чей он, Лена? Он твой? Ты родила его до свадьбы с Андреем?
Лицо невестки побледнело. Она сделала шаг вперёд, поднимая руку в примиряющем жесте:
— Татьяна Алексеевна, давайте поговорим спокойно. Вы всё неправильно…
— Я видела тебя! — я выхватила телефон, нашла фотографию, которую успела сделать через окно. — Вот! «Мой маленький», «мой любимый сынок»! Ты называла его своим!
Лена взглянула на размытый снимок, и её лицо исказилось.
— Вы… следили за мной? Фотографировали нас? — в её голосе зазвучала злость. — Без разрешения заглядывали в окна моего дома?
Я опешила. Она обвиняет меня? Меня?!
— Не смей переводить стрелки! — прошипела я. — Ты обманывала моего сына! А может, и сейчас обманываешь! Кто этот ребёнок, Лена? И где ты его прятала раньше?
Из глубины дома донёсся тихий плач. Лена вздрогнула и бросила взгляд в сторону коридора.
— Ты его предала, да? — продолжала я, чувствуя, как каждое слово вонзается ядовитой стрелой. — Пока Андрей в командировке, ты привела в его дом… кого? Мужика с ребёнком? Или это твой тайный сын от бывшего?
— Хватит, — тихо, но твёрдо произнесла Лена. Впервые за весь год я видела в её глазах не вежливую отстранённость, а настоящую, обжигающую ярость. — Это не ваше дело, но раз уж вы ворвались в мой дом и устроили допрос… Это Илюша, сын моей сестры.
— Не верю! — выкрикнула я. — Почему тогда я о нём ничего не знала? Почему он вдруг появился? Почему ты скрывала его?
Плач из глубины дома усилился, перерастая в отчаянный крик. Лена дёрнулась, как от удара.
— Уходите, — прошептала она, и в её шёпоте было столько силы, что я невольно отступила. — Уходите сейчас же. Вы напугали ребёнка.
— Я всё расскажу Андрею! — бросила я, пятясь к двери. — Всё! И мы посмотрим, что он скажет!
— Расскажите, — устало ответила Лена, проводя рукой по лицу. — Расскажите, как вы шпионили, как делали выводы, не зная фактов.
Как ворвались в наш дом и кричали на меня. Расскажите… А теперь, прошу вас, уйдите. Здесь спит ребёнок.
Я вылетела из дома, хлопнув дверью. Сердце колотилось о рёбра, словно птица в клетке. Руки дрожали, когда я доставала телефон.
«Позвоню Андрею. Сейчас же. Пусть узнает, какую змею пригрел на груди».
Но в глубине души, за пеленой гнева, шевельнулось странное чувство. Что-то в глазах Лены, в её словах… Что-то не сходилось.
Но я отмахнулась от этого ощущения. У меня есть факты. У меня есть доказательства. Ребёнок в доме моего сына — вот неоспоримая реальность.
Я набрала номер Андрея. Длинные гудки. Не отвечает.
«Ничего, — подумала я, — я оставлю сообщение. Длинное, подробное сообщение. И тогда он наконец прозреет».
Сон не шёл. Я ворочалась в постели, прокручивая в голове события дня. Фраза Лены «сын моей сестры» отказывалась укладываться в моей картине мира. Я не знала, что у неё есть сестра. А если есть, то почему ребёнок с ней? Где мать мальчика?
Телефон молчал. Ни Андрей, ни подруги не звонили. Я отправила сыну голосовое сообщение — сбивчивое, эмоциональное. «Приезжай скорее», «Она что-то скрывает», «В вашем доме живёт ребёнок». Ответа не было.
Утром меня разбудил звонок. Я схватила трубку, не глядя на экран.
— Мама, — голос Андрея прозвучал глухо и как будто издалека. — Что ты натворила?
Моё сердце пропустило удар.
— Андрюша, я… я просто хотела…
— Молчи, — резко оборвал он. — Я всё знаю. Лена мне позвонила. Рассказала, как ты врывалась в дом, кричала на неё, напугала Илюшу.
— Этот ребёнок! — я приподнялась на локте. — Андрей, кто он такой? Она говорит, что он сын её сестры, но…
— Илья это, — его голос звенел от напряжения. — Сын Ирины, младшей сестры Лены. Ее не стало после аварии месяц назад.
Я замерла. Аварии? Какой аварии?
— Почему… почему я ничего не знала?
— А зачем тебе было знать? — устало спросил сын. — Ты ни разу не спросила о семье Лены. Ни разу не поинтересовалась её жизнью. Всё, что тебя волновало — это твои собственные подозрения.
Тягостное молчание повисло между нами.
— Когда Иры не стало, — продолжил он тише, — мы с Леной решили взять Илюшу к себе. Оформление опеки ещё идёт. Я хотел сам тебе рассказать, когда вернусь. Но ты… ты всё испортила, мама.
— Я не знала, — прошептала я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Я думала…
— Вот именно. Ты думала. Ты всегда думаешь самое худшее о людях, особенно о Лене. Знаешь, она никогда не жаловалась на тебя. Никогда. Даже когда ты намеренно её задевала, критиковала её готовку, её происхождение.
Она всегда говорила: «Твоя мама просто любит тебя. Ей нужно время».
Каждое его слово было как удар. Я сидела, сжимая трубку, и не находила ответа.
— Мне пора, — сказал Андрей. — Я вернусь через неделю. И мама… я надеюсь, ты найдёшь в себе силы извиниться. Не передо мной — перед Леной. И перед Илюшей.
Связь прервалась. Я смотрела на потухший экран телефона, и впервые за много лет мне стало по-настоящему стыдно.
Я ведь даже не спросила о сестре Лены. Не знала о ее судьбе. О том, каково это — в одночасье стать матерью двухлетнего малыша.
Мне потребовалось два дня, чтобы собраться с духом. Два дня, наполненных горьким стыдом и раскаянием.
Я испекла пирожков с картошкой. Взяла пакет с детскими игрушками, которые когда-то принадлежали Андрею. И пошла к дому сына.
На этот раз я стучала в дверь робко, неуверенно. Лена открыла не сразу. Когда наши глаза встретились, в её взгляде не было ни гнева, ни обиды — только усталость и какая-то глубинная печаль.
— Татьяна Алексеевна? — она стояла в дверном проёме, не приглашая меня войти.
— Лена, я… — слова застряли в горле. — Можно войти? Нам нужно поговорить.
Она помедлила, затем молча отступила в сторону. В гостиной на ковре сидел Илюша и собирал разноцветную пирамидку. При виде меня он замер, крепче сжав пластиковое кольцо в руке.
— Андрей рассказал мне, — начала я, ставя пирог на стол. — О твоей сестре. Мне… мне очень жаль.
Лена опустилась на диван, сложив руки на коленях.
— Ирина была младше меня на пять лет, — тихо произнесла она. — Мы не очень ладили в детстве, а потом она рано родила Илюшу… Мы почти не общались. А теперь её нет.
В её голосе не было ни капли жалости к себе — только глубокая, застарелая боль.
— Илья остался один, — продолжила она. — Отец давно ушёл из семьи. Бабушка слишком стара, чтобы за ним ухаживать. Когда мы с Андреем узнали… мы даже не обсуждали. Просто забрали его к себе.
Я смотрела на круглолицего мальчугана на ковре, и сердце сжималось. Он выглядел таким потерянным, таким хрупким.
— Почему ты не сказала мне? — спросила я, но в моём голосе больше не было обвинения.
Лена пожала плечами:
— А что бы это изменило? Вы всё равно мне не доверяете.
Горечь её слов обожгла меня. Она была права. Я никогда не давала ей шанса. С самого начала решила, что она недостаточно хороша для моего сына.
— Извини меня, — слова вырвались неожиданно для меня самой. — За всё. За то, что следила за тобой. За то, что кричала. За то, что никогда… никогда не пыталась тебя узнать.
Лена посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. Потом медленно кивнула:
— Хотите чаю? — спросила она просто.
— Да, — прошептала я. — С удовольствием.
Пока она возилась на кухне, я подошла к Илюше и опустилась рядом с ним на ковёр. Он настороженно наблюдал за мной, сжимая в ручке красное кольцо от пирамидки.
— Привет, Илюша, — сказала я тихо. — Меня зовут бабушка Таня. Хочешь, я покажу тебе, как собрать пирамидку?
Он не ответил, но протянул мне кольцо — неуверенно, с опаской. Я осторожно взяла его и нанизала на стержень. Следующее кольцо, оранжевое, он надел сам. Потом жёлтое, зелёное, голубое…
Лена вернулась с подносом, на котором стояли чашки и чайник. Остановилась в дверях, глядя на нас с Илюшей.
Я не видела её лица, но когда она заговорила, в её голосе звучала улыбка:
— Знаете, Татьяна Алексеевна, вы — первый человек, кому он сам отдал свою пирамидку. Он очень избирательный в общении. Весь в Иру.
Внутри меня что-то дрогнуло и оттаяло. Я наблюдала за Илюшей — его нахмуренные бровки, закушенная губа, серьёзные глаза, следящие за каждым движением пальцев.
В этот момент я поняла — раны, которые я нанесла, ещё можно исцелить. Мы способны выстроить что-то настоящее на руинах моих предубеждений.
— А знаешь, — произнесла я негромко, берясь за предложенную чашку, — расскажи мне про Ирину. Мне жаль, что я не узнала её… какой она была на самом деле?
Лена присела рядом с нами на ковёр и задумчиво провела рукой по золотистым кудряшкам Илюши.
— Она была упрямой, — начала она с лёгкой улыбкой. — И очень талантливой. Рисовала чудесные картины…
И пока она говорила, а солнечный свет заливал комнату, я вдруг поняла, что впервые за долгое время чувствую покой. Настоящий, глубокий покой, без тревоги и подозрений.
И, возможно, этот покой — самое ценное, что я обрела за все эти годы.
Маленькая ладошка Илюши коснулась моего колена — робко, словно спрашивая разрешения. Я накрыла её своей рукой, и мне показалось, что этот момент — начало чего-то нового. Чего-то лучшего, чем всё, что было раньше.
