4 апреля — день памяти великолепной Элины Быстрицкой (4 апреля 1928-26 апреля 2019)
*
Лет семь назад я решил опубликовать неизданные фрагменты нашей большой беседы с Элиной Авраамовной. Она уже неважно себя чувствовала, в театре давно не играла. Выходила только в концертах – с песнями военных лет. Уже с палочкой, аккуратно уложенными седыми волосами. Позвонил помощнице актрисы — попросить разрешения на публикацию.
И та ответила, что «Элина Авраамовна сама хочет прочитать текст». И действительно прочла, внесла уточнения, один фрагмент попросила не печатать. Ей было в тот момент около 90, но для нее было важно, чтобы ее слова не искажали. Удивительная женщина. Примерно через год ее не стало.
…Никогда не забуду нашу встречу в середине «нулевых» в ее гримерке Малого театра. Она пришла с репетиции – возбужденная, в глазах и голосе – грозы и молнии. Зная ее «непростой» характер, перед тем, как включить диктофон, я спросил, какие вопросы ей лучше не задавать. Элина Авраамовна окинула меня царственным взглядом, и, улыбнувшись, молвила:
«Я отвечаю на любые вопросы. Другое дело — как я отвечаю».
*
*
«РВАЛАСЬ РАБОТАТЬ НА ПОБЕДУ!»
— Элина Авраамовна, интересно, какая вы были в детстве? Судя по всему – отчаянная…
— Можно и так сказать… Я даже дралась по-мальчишечьи. Потому что во дворе нужно было защитить себя и слабеньких. А я была сильная! Помню, однажды обидели мою подружку (наши мамы дружили, младенцами возили нас в одной коляске), а она была маленькая, худенькая. Я не разрешила ее обижать, — могла за нее подраться. Если меня хотели обидеть, – могла вступить в драку.
Еще помню, мальчишка был у нас в школе, так он всю дорогу бежал до дома за мной, чтобы ударить портфелем. Но я давала сдачи.
— И ему не было стыдно поднимать руку на девчонок, тем более, маленьких?
— По-моему, он был в меня просто влюблен… (Улыбается.) А играли мы в основном в бильярд. Для нас с двоюродным братом родители купили маленький бильярдик, чтобы мы никуда не шастали. И весь двор приходил к нам домой поиграть. Но самой большой моей страстью с детства был театр. Мы сами придумывали сюжеты, тексты, ставили домашние спектакли.
— Что, например?
— «Чапаев». Брат играл Чапаева, а я — Петьку.
— Почему не Анку?
— А потому что мне нравились слова, которые Петька говорил: «Тихо! Чапай думать будет!» Как в фильме…
*
— Когда вы впервые почувствовали, что привлекательны? В школе?
— Вообще никогда об этом не думала. Честно! А о своей внешности впервые я услышала во время войны, в сорок первом году, когда работала в передвижном военном госпитале. Лежали раненые, симпатичные ребята, один солдатик другому говорит:
«Какая хорошенькая девушка, посмотри!» И смотрят вроде как на меня. Оглянулась – никаких других девушек нет, значит, это про меня. Возвратившись домой, долго разглядывала себя в зеркало и очень удивилась, потому что ничего необычного там не увидела. Но этот эпизод я запомнила.
— В 1941-ом вам было всего 13 лет. Как вы оказались во фронтовом госпитале?
— Сама напросилась! Как и многие в то время, с первого дня войны я думала только о том, как приносить пользу. Я буквально рвалась работать на Победу. Мой отец был военным врачом, и он всегда мне говорил: «Ты — дочь офицера.
А русский офицер всегда душу отдает Богу, сердце — даме, жизнь — Отечеству, а честь — никому». И я пошла работать санитаркой. Брала анализы крови, помогала отцу (а он был прекрасный инфекционист) в лаборатории, потом окончила курсы медсестер.
— Неужели не было страшно?
— Очень! Господи, я там столько беды и трагедий видела. Бомбежки, голод, гибель людей у тебя на глазах, запах крови, который потом преследовал меня всю жизнь…
До сих пор сама не знаю, как все это выдержала! Нервный срыв случился лишь однажды, под Одессой. Я везла в машине четверых раненых, а когда прибыли в госпиталь, они все оказались убиты — в дороге мы попали под обстрел. Я не понимала, как такое могло случиться: мне и водителю — ничего, все пули достались ребятам…
— Что еще навсегда врезалось в память?
— В сорок четвертом наш госпиталь переезжал из Одессы за границу, но меня не взяли — сказали, мол, поезжай учиться. Я приехала в родной Киев, а там вместо нашего дома груда кирпичей. До сих пор перед глазами – обгоревшая груша, на которой раньше висели мои любимые качели, а на соседской стене — остатки нашей крыши.
*
ХОТЕЛИ ОТЧИСЛИТЬ ИЗ ИНСТИТУТА
— Ваш отец был военным медиком, мама во время войны тоже работала в госпитале. Они хотели, чтобы вы продолжили династию?
— Сначала и я тоже этого хотела. Мне нравилось лечить, было приятно, когда раненые благодарили, уважали. Я с отличием закончила медтехникум в городе Нежине на Черниговщине, получила диплом фельдшера-акушерки и даже приняла 15 полагающихся по моей специализации родов.
Но уже тогда понимала, что медицина не для меня. В тот момент у меня была одна мечта – театр! Поэтому поступила в музыкальную школу, при которой был балетный класс, играла в местном музыкально-драматическом театре. Однако все было очень непросто…
Никогда не забуду, как мама пришла посмотреть меня в спектакле «Маруся Богуславка», где в сцене «гарем султана» я в восточном костюме одалиски исполняла «танец живота». Зрители аплодировали, а мама была очень недовольна, считая, что я исполняю что-то непотребное. Она спросила: «И это такая профессия?» Родители были категорически против того, чтобы я была артисткой.
Поначалу папа запретил мне даже думать об этом, и я долго не решалась нарушить его запрет. А потом родители поняли, что меня не переубедить, и я уехала в Киев поступать в институт театрального искусства.
— За что на последнем курсе театрального института вас хотели отчислить?
— 21 января 1953 года должен был состояться концерт «Памяти Ленина». Я выучила «Сказку о Ленине» Натальи Забилы, сосредоточена была, стояла, повторяла многостраничный текст. И в это время один из студентов подкрался и дунул из свистульки в самое мое ухо. Я отреагировала немедленно – как залепила ему пощечину, знаете, от души. Девушка я была спортивная — он отлетел аж метров на пять!
А вечером узнаю, что готовится приказ о моем отчислении. В сердцах я сказала своему педагогу: «Если завтра будет издан такой приказ, послезавтра ищите меня в Днепре». Повернулась и вышла…
— А если бы такой приказ появился?
— Тогда я слово бы сдержала — клянусь! Во-первых, сама никогда не вру, и терпеть этого не могу в других, а во-вторых, другого выхода не видела.
— ?!
— Мне ведь было непросто учиться. Родители за то, что пошла им наперекор, денег мне не присылали, поэтому параллельно я еще и подрабатывала: ассистенткой в цирковом аттракционе Эмиля Кио, в оперном театре в мимансах, снималась в массовках… И вдруг оказаться несостоятельной перед ними, все вдруг потерять? Конечно, сегодня я бы так не поступила, а тогда я свое слово сдержала бы.
Собрали комсомольское собрание, припомнили мне такие «грехи» и «преступления», о которых я и подумать не могла. «Быстрицкая не захотела танцевать с Ваней Марушко, от него, видите ли, деревней пахнет. А деревня пахнет хлебом, товарищи!»
Я слушала и ужасалась этой демагогии: и это мои товарищи, сокурсники? Ведь они лгут! Я никогда не говорила, что от него деревней пахнет, сказала, что пахнет потом, он не моется, не хочу танцевать в паре с неопрятным человеком. Он самый слабый был студент, а я после балетной школы… Я же имела на это право!
— Что вы им сказали?
— Я на собрании не выступала – так была оскорблена. Ушла, а комсомольские активисты до трех ночи решали, что со мной делать. Постановили: «исключить Быстрицкую из комсомола и просить дирекцию исключить ее из института». Но ниоткуда не исключили. Когда в райкоме потребовали сдать комсомольский билет, я сказала: «Я его получала на фронте и вам его не отдам!»
Это было сказано искренне – для меня это была святая книжечка. Влепили строгий выговор, который через два месяца сняли, и в результате институт я окончила с отличием. Но это «судилище» мне на многое открыло глаза и подтолкнуло к тому, что я захотела уехать с Украины. И уехала.
— Но вы же — киевлянка… Наверное, почти не знали чистого русского языка.
— Я сразу стала заботиться о своем русском языке. Это было непросто перейти с украинского на чистый русский. Но выручило, что слух приличный. К тому же во время войны у нас в госпитале начальница лаборатории была из Астрахани, а ее заместительница – из Москвы. Мы часто общались. Так что мне было легче – на слуху была хорошая русская речь.
*
«ЗАЧЕМ НАМ ЭТА ГРЯЗЬ НУЖНА?»
— Вас распределили в Херсонский драмтеатр. Почему вы отказались ехать в Херсон?
— Там случилась другая «выдающаяся» история… Смотреть молодое пополнение в Киев приехал лично главный режиссер херсонского театра. Он по-хозяйски посмотрел на меня, поманил вот так пальчиком и сказал: «Сегодня в семь. Ресторан «Спорт».
Я ответила, что никуда не пойду. «Ну, смотри! Тебе у меня работать!» Вот и все. Я никогда его больше не видела, знала наверняка только то, что ни за что не поеду в его театр. Только из-за этого факта.
Как раз в это время в Киеве гастролировал столичный Театр имени Моссовета, и я каким-то чудом добилась, чтобы они меня посмотрели. Просматривал лично главный режиссер Юрий Завадский, и показ удался — у меня приняли документы.
Счастливая, остаток лета я провела у родителей в Вильнюсе, предвкушая начало новой жизни. 1 октября должна была приехать в Москву на сбор труппы, а 10 сентября я все свои документы получила обратно.
— Почему?
— В сопроводительном письме говорилось, что я не могу быть принята на работу, потому что у меня нет московской прописки. Я чувствовала, что здесь что-то не так, но ничего не понимала.
Правду я узнала только через три года, в 1956-ом, во время съемок «Тихого Дона». Помню, была непогода, мы сидели, варили пельмени. И я спросила «моссоветовца» Бориса Новикова: «Ты не знаешь, почему меня не взяли?»
Он ответил: «Да весь театр знает! Прислали штук двадцать анонимок с обвинением, что ты заявила: дескать, буду жить с Завадским и играть все главные роли. Вот в театре и решили: «Зачем нам эта грязь нужна?»
— Догадывались, кто это эти «доброжелатели»?
— Конечно, догадывалась. Я же после просмотра ходила, и вся светилась от счастья. Не скрывала причины своей радости. Кое-кому не понравилось, что меня в московский театр приняли… Не поеду же я теперь доказывать, что ничего подобного не говорила.
— В результате ваш первый выход на сцену в качестве профессиональной актрисы состоялся в Вильнюсском драмтеатре. Помните, как это было?
— Я играла главную героиню в спектакле «Таня» по Арбузову. Помню, что очень сильно волновалась. Это ведь был не какой-то заштатный театрик в глубинке, а национальный русский Театр драмы в столице Литвы с очень хорошей труппой и замечательным режиссером.
И вообще этот театр принес мне удачу – именно на гастролях с ним в Ленинграде я получила приглашение сниматься у Фридриха Эрмлера в «Неоконченной повести».
*
*
«БОНДАРЧУК МЕНЯ ОЧЕНЬ УНИЗИЛ»
— В «Неоконченной повести» вы снимались с Сергеем Бондарчуком. Из-за чего разгорелся ваш конфликт?
— Это был не первый инцидент. Первый был на съемках морского фильма «Богатырь» идет в Марто». Там был оператор, которому я очень нравилась. Он мне в открытую сказал: если я не соглашусь на определенного рода отношения, то он меня так снимет, что никто никогда вообще не захочет меня снимать. Но, как вы понимаете, я отказалась. Он и «снял»…
Когда Эрмлер увидел этот фильм, я уже начала сниматься у него в «Неоконченной повести». Он признался, что если бы увидел этот фильм раньше, ни за что не дал мне эту роль.
А с Бондарчуком все началось еще в 1950 году в Киеве, когда снимался фильм «Тарас Шевченко». Он стоял за мной в буфете и грубовато меня отодвинул. Я сказала: «Потише ручками!»
Вот и весь конфликт. Как он мог запомнить? Это для нас всех он был Бондарчук, я тогда вообще была в массовке. Но, может, запомнил… Потом встретились в «Неоконченной повести». Там он выругал меня. Нецензурно. Чем очень сильно унизил.
— За что?
— Ни за что – просто так. Сняли его через мое плечо, ставили свет на меня. Я уже готова была, хорошо настроилась. А он просто решил сделать гадость. И не извинился. После этого я сказала, что сниматься не буду. Уговорил режиссер. Так и доснимали – молча, строго по сценарию…
Бондарчук вообще так, честно говоря, был большой хам, и не только по отношению ко мне. Не будем больше о нем — этот факт больше характеризует меня, нежели его.
— Как же вам удалось сыграть любовь? Да еще так, что после премьеры в СССР появилась мода на имя «Элина», а тысячи девушек пошли учиться в медицинские вузы?
— Во-первых, там великий мастер Фридрих Эрмлер, снявший «Великого гражданина», «Она защищает Родину» и другие фильмы. А во-вторых… удалось и все. Это моя профессия. И моя работа в этой картине – низкий поклон всем необыкновенным людям, посвятившим себя медицине.
«ПЕРЕД ПЕТРОМ ГЛЕБОВЫМ Я ВИНОВАТА»
— В 1955-м вас признали «лучшей актрисой года», с «Неоконченной повестью» вы в составе советской делегации поехали на «Неделю советского кино» в Париж… Интересная была поездка?
— Именно там от Аллы Ларионовой, с которой мы дружили, я узнала, что Сергей Герасимов приступает к съемкам «Тихого Дона» и ищет исполнителей главных ролей. А я мечтала о роли Аксиньи еще в театральном институте. Дело в том, что там у меня был не очень успешный опыт участия в отрывке из «Тихого Дона».
Поэтому, как только наш парижский самолет приземлился в Москве, я прямо из аэропорта позвонила Герасимову: «Дайте мне возможность попробоваться».
Тогда ведь не стыдно было проситься на пробы, потому что потом нужно было еще выиграть конкурс на роль. Он мне ответил: «Приезжайте прямо сейчас. У меня тут уже один Григорий сидит». И я приехала к Сергею Аполлинарьевичу. У него дома сидел какой-то горбоносый актер из Орла с кучерявыми темными волосами, который мне сразу не понравился.
— Почему?
— Он был не похож на Григория в моем понимании. Он был синеглазый, а Гришка — турецких кровей, черноглазый. Кстати, перед Петром Глебовым я виновата – я его тоже не воспринимала поначалу. Только потом, когда я увидела, как профессионально Глебов работает, я поменяла отношение.
Герасимов дал мне текст и попросил нас прочитать сцену в подсолнухах – ту самую, в которой я провалилась в институте. Я не смогла. Сказала, что мне надо заново перечитать всю книгу, а пока я переполнена парижскими впечатлениями и не готова. Вышла за дверь — и в слезы. Уехала, понимая, что все пропало. А через две недели меня вызвали на пробы.
*
— На Аксинью было около тридцати претенденток. Почему выбрали вас?
— Шолохов лично утверждал и выбрал меня… Кстати, когда отмечали 100-летие Михаила Александровича, его дочь рассказала мне, как это произошло. После выхода на экраны «Неоконченной повести» они взяли мою фотографию и показали отцу: «Вот тебе Аксинья». Поэтому во время просмотра проб у него и вырвалось: «Так вот же она!» Не потому, что я была лучше других… Благодаря его слову, вопрос отпал.
— Что запомнилось во время съемок?
— Во время войны наш госпиталь был развернут в одной из казачьих станиц, поэтому, что такое казаки я знала… Вообще «Тихий Дон» и работа с Герасимовым – это для меня как университет. У нас подобралась очень хорошая актерская группа — Герасимов умел создать ансамбль.
А что запомнилось? В основном, трудности – и погодные, и то, что надо было учиться скакать на лошади, а я их боялась. Было довольно смешно, когда первый раз подвели коня – самого высокого и крупного. Великана. Но научилась же…
Помню, как снимали «постельную сцену» с Петром Глебовым, игравшим Григория Мелехова. Просто лежать с чужим мужчиной в постели я не хотела. Попросила: «Положите между нами хоть что-нибудь». Свернули одеяло, просунули… (Смеется.)
— Казаки вашу Аксинью сразу приняли?
— Прямо так и сказали: «Она – наша!» Это и есть для меня главная оценка. Скажу вам больше: после выхода картины тридцать старейшин донских казаков вручили мне огромную грамоту на пергаменте в виде свитка, где объявили меня почетной казачкой, и просили впредь называться не иначе как Аксинья Донская.
Я ответила, что фамилию отца не изменю, так как очень ей дорожу, но чрезвычайно им благодарна за признание моих заслуг. Это было о-оч-чень не просто.
*
«ЛЕЛЬКУ ИЗ ФИЛЬМА «ДОБРОВОЛЬЦЫ» Я ПОСВЯТИЛА МАМЕ»
— Начиная с медучилища, вы были не только одной из лучших студенток, но и одной из первых красавиц. За вами пытались ухаживать мужчины?
— Ухаживать-то пытались. Например, такой был случай. Кажется, после фильма или спектакля меня провожал домой аспирант из пединститута. Все поглядывал на меня большими темными глазами и всю дорогу молчал, как будто думал о чем-то. А я тоже — опыта никакого, юная, жду, чего он скажет.
Проводил он меня до калитки и, я так думаю, совсем уж собрался меня поцеловать. Но едва он протянул ко мне руки, как из репродуктора с соседнего столба (а тогда громкоговорители висели на каждом столбе) грянул гимн Советского Союза. Мой ухажер сразу выпрямился, встал по стойке «смирно». (Смеется.)
— А вы?
— А мне стало дико смешно. Несмотря на то, что и для меня гимн тоже много значил, но не до такой же степени. К тому же у меня не было к нему ничего. Просто он был участник войны, поэтому у меня было к нему просто доброе отношение.
— Понятно, война помешала, но когда-нибудь настоящие сильные чувства должны же были прийти и к вам?
— Должны были и пришли, но в свое время. Не в 13, и не в 17, а позже. Моей первой любовью был замечательный парень по имени Виктор. Необычайно талантливый, с необыкновенно красивыми глазами. Он красиво танцевал, ухаживал. А потом…
Он поехал учиться в Кривой Рог и исчез. Как я потом узнала, он что-то не то написал в своем дневнике, и его арестовали. Искать было бесполезно, даже его родителям ничего не сообщили.
— Интересно, какими качествами должен обладать мужчина, чтобы вам понравиться?
— Прежде всего, он не должен лгать и предавать. Эти качества я не приемлю не только в мужчинах, но и в людях вообще.
— А почему при огромном количестве потрясающих партнеров в кино и в театре ни одному из мужчин-актеров так и не удалось тронуть ваше сердце?
— На меня никто не мог произвести впечатления. К тому же у меня была цель в жизни – я хотела учиться, мечтала получить профессию, затем стать в этой профессии мастером. И чтобы все, что я буду делать, было основательно, а остальное приложится.
Собственно говоря, так и произошло. Какого уровня я хотела достичь, такого и достигла. Понимаете, об этом можно только мечтать!
*
— Еще одна из ярчайших ваших героинь – в фильме «Добровольцы». Если не секрет, чьими чертами характера вы ее наделили? Уж больно похожа на вас – такая же правдорубка и правдоискательница.
— Свою Лельку в фильме «Добровольцы» я посвятила маме, потому что помню ее именно такой — в комсомольской косыночке. Так что Лелька у меня – мама! Там был прекрасный режиссер Юрий Егоров, в прошлом летчик, фронтовик. И он понимал, что снимает.
Также как и автор сценария, поэт Евгений Долматовский и автор музыки Марк Фрадкин, они были на фронте. А для меня и по сей день люди, которые прошли войну – это особые люди. Егорову удалось собрать удивительный актерский состав, съемочную группу. А песни Марка Фрадкина там какие!
Думаю, благодаря этому фильму я получила приглашение перейти в труппу Малого театра — сначала по договору, а затем (в марте 1959-го) с зачислением в штат.
*
*
«ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ С ПИСАТЕЛЕМ ШОЛОХОВЫМ?»
— Разговоры о том, что у вас «сложный» характер появились не на пустом месте. После Бондарчука вы испортили отношения с «легендой Малого» Игорем Ильинским, с тем же Михаилом Александровичем Шолоховым…
— А кто вам сказал, что я поссорилась с Шолоховым? В 1962 году я снималась у Георгия Натансона в фильме «Все остается людям». Съемки проходили в Ленинграде, где в те же дни был и Михаил Александрович (он участвовал в симпозиуме писателей). Я позвонила ему в гостиницу «Астория», сказала, что хотела бы повидаться с ним. Он говорит: «Приезжай, Ксюша!» (Он меня Ксюшей называл — как героиню «Тихого Дона».)
Знаете, я так обрадовалась! Когда я поднялась в его трехкомнатный люкс, увидела, что в комнатах полукругом стоят столы, за ними вчерашние гости, какие-то остатки еды. В нос ударил острый запах перегара — это было что-то ужасное!
Еще больше меня поразил вид Шолохова: вот такие заплывшие глаза, красное лицо… Я была так потрясена, что не удержалась и со свойственной мне дурацкой прямотой выпалила: «Михаил Александрович, как вы можете? Что вы делаете с писателем Шолоховым?!»
И вдруг он беззлобно на меня посмотрел и сказал: «Замолчи! Ты думаешь, я не понимаю, что я выше «Тихого Дона» ничего не написал?» И такая боль прозвучала в этих словах — я потом часто их вспоминала.
— Кстати, по поводу авторства романа – много лет ходят разные версии. Вы для себя ответили на вопрос, кто написал «Тихий Дон»?
— Давным-давно ответила. Шолохов! Не буду приводить аргументы, но я уверена в этом абсолютно.
А вот в конфликте с Ильинским я сама неправа. (Смеется.) Мне не нужно было говорить ему, что его жена не годится на роль Эммы Бовари. Но я тогда думала, что пекусь об искусстве и говорю правильно, потому что искусство — выше отношений…
— А сейчас как думаете?
— Считаю, что все-таки я проявила бестактность. Ильинский очень болезненно на мои слова прореагировал, отношения испортились. Но больше я ни в чем перед ним не виновата.
*
*
«НЕ СЧИТАЛА, ЧТО РАБОТУ МОЖНО ПОЛУЧИТЬ ЧЕРЕЗ ПОСТЕЛЬ»
— Вы всю жизнь такая несгибаемая максималистка?
— Я всегда поступаю так, как мне велит душа. И если что-то определяю для себя, то иду до конца. Может, это мой максимализм, а может, просто у меня есть определенные принципы, которых я не нарушаю, потому что воспитана так мамой и папой.
— Каковы главные законы Элины Быстрицкой?
— Там нет ничего необыкновенного, все по заповедям: не врать и не предавать, не изменять себе. Стараюсь не мешать окружающим. Но не допускаю, чтобы и мне мешали. Ради того, чтобы соблюсти честь, могу отказаться, и отказывалась от многого. Выше достоинства для меня привилегий нет. Ни деньги, ни благополучие меня не остановят, если я считаю, что задет вопрос чести.
— Вам красота больше помогала в профессии или мешала?
— Мешала, и неоднократно. Думаю, если бы не моя внешность, я бы гораздо больше сделала и в кино, и в театре. К сожалению, в моей жизни были случаи, когда я сталкивалась с разного рода совсем не профессиональными проблемами.
— ?!
— Как-то во время поездки в Англию один большой начальник, будучи руководителем советской делегации, делал мне недвусмысленные пошлые намеки. А получив отпор, в открытую сказал: «Тогда ты больше вообще никуда не поедешь!» Я ответила: «Ну и что?!»
Нечто похожее было не только с его стороны. Но с тем же успехом. Когда меня пригласил к себе в кабинет другой большой советский начальник и прямо там стал приставать, я просто дала ему по морде и ушла.
— Вы слышали о так называемом негласном «черном списке», куда вносили актрис «недотрог»?
— Если такой список существовал, то, может, там была и я. Потому что я никогда не была очень послушной, но не в творческом смысле. Простите, пожалуйста, но я не считала, что можно получить работу через постель. И свои взгляды не изменила.
— Поэтому в течение нескольких лет вы были «невыездной»?
— Это не совсем точный термин. Я не была невыездной, меня просто какое-то время никуда не посылали за границу. Как я к этому относилась? Да никак! Наплевательски. Я достаточно гордый человек. Никуда не ходила ничего выяснять, не ходила просить. Я жила и живу так, как я считаю нужным. Никогда не пользовалась ничьим покровительством — я это презирала!
— Разве не этим объясняется ваш творческий простой: в самом расцвете сил вас несколько лет не снимали в кино, в театре не давали ролей?
— С чего вы взяли? Да, однажды в моей жизни была черная полоса. После «Неоконченной повести» я начала сниматься у Ромма в «Убийстве на улице Данте», но заболела желтухой и потеряла роль. Позже в театре я повредила ногу во время спектакля, доиграла спектакль, но порвала связку.
Сыграла на хлорэтиле еще два спектакля – получила ожог четвертой степени и мои роли стали играть дублеры. Но, извините, в 1958-м – «Тихий Дон», в 1959-ом – «Добровольцы», в это же время снимались фильмы-спектакли в Малом театре – «Старик», «Бешеные деньги», другие…
Я снималась во Франции, в Болгарии, даже научилась говорить по-болгарски. Просто эти фильмы у нас не показывали. А от скольких ролей в кино я просто отказалась, понимая, что ничего там интересного не произойдет. И ни разу не ошиблась.
Простой! У меня не простой – я театральная актриса! У меня в театре не было премьер, но я играла старый репертуар или я вводилась во что-то. Это же тоже работа. Много читала: стихи и прозу — то есть, сложа руки, не сидела и никогда без работы не была!
*
*
«УЖ ЛУЧШЕ БУДЬ ОДИН, ЧЕМ ВМЕСТЕ С КЕМ ПОПАЛО»
— Вы были дружны с Юрием Гагариным. Каким вы его запомнили?
— Просто очаровательный был парень. Улыбка одна у него чего стоила! Мы были на гастролях в Крыму, он приходил на спектакль. Потом они с приятелем пригласили меня и группу актеров на какую-то поляну, где обычно правительство отдыхало.
Мы там рыбу ловили, целый день вместе провели. У нас были простые чистые отношения, я могла ему запросто позвонить, посоветоваться, наверное, могла бы о чем-нибудь попросить.
Я ведь в течение 17 лет была президентом Федерации художественной гимнастики СССР. И кто помогал сделать этот вид спорта самостоятельным и вывести его на мировой уровень, что было очень нелегко? Наши космонавты, которые вместе со мной этого добивались. Гречко, Романенко, Береговой… Это же были герои страны, им нельзя было отказать. А слово Гагарина было вообще — как Господа Бога.
*
— Почему вы почти ничего не рассказываете о своей семейной жизни?
— А зачем? Моя семейная жизнь – это мое личное дело. Мой опыт может быть ценным и нужным лишь для меня — другим он ничего не даст. А устраивать замочную скважину для всех интересующихся я не собираюсь.
— И все-таки… Ходили разговоры, что ваш муж был то ли генералом, то ли родственником Хрущева.
— Нет, это не так. Мой муж работал в Министерстве внешней торговли, в политическом управлении. Он был очень интересным человеком — с ним мне было интересно общаться, разговаривать, ходить по театрам и галереям, потом обсуждать увиденное, спорить. Своим формированием я во многом обязана ему. Сколько всего он помнил, сколько всего любопытного знал!
— Как вы познакомились?
— Это было в период, когда снимался «Тихий Дон». Нас познакомил его друг. И мы были вместе 27 лет. Но подробности нашей жизни я не люблю рассказывать. Я считаю, что мой дом – это моя защита. Почему я должна впускать туда посторонних?! Недавно прочитала книгу одной, потом другой актрисы, которые пишут даже с кем, когда и сколько они спали.
Простите, но лично меня это совершенно не интересует. По поводу своей семейной жизни говорю: «У меня все, что положено, было. Я любила и была счастлива». Но приходит время, когда в семье остается кто-то один. Расстаться была моя инициатива — решила и развелась. Еще Омар Хайям мудро сказал: «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало».
Но я не одинока – есть друзья, родственники. У меня есть близкие подруги, которых я очень уважаю, от них что-то узнаю, а они — от меня. Мы дружим по 35-40 лет. Есть мужчины-друзья. И мне дорого, что я общаюсь только с теми людьми, с которыми мне интересно. Мои партнеры по сцене, по фильмам драгоценны для меня. К сожалению, с каждым годом их становится меньше. Да и у меня возраст уже солидный.
— Но для своего возраста выглядите вы просто прекрасно. Как вам это удается?— Конечно, я сегодня не та, какой была 25 лет назад. Но форма еще не ушла. Сегодня для меня счастье то, что я физически здорова, могу выйти на сцену моего любимого театра, могу предположить, что в состоянии сделать что-то в кино. Для меня счастье — это вставать утром и знать, что тебе есть что делать.
