— Ты должна понимать, раз уж я вас растила, поила и кормила, то теперь вы с Варей должны меня содержать. А кто же ещё?
Мария Ивановна поставила чашку крепкого чая перед дочерью. Кухня в старой хрущёвке казалась ещё теснее от напряжения, повисшего между двумя женщинами. Желтоватый свет люстры выхватывал морщины на лице матери, её поджатые губы и обиженно сведённые брови.
Анна медленно подняла взгляд от чашки. В её тридцать два года она выглядела старше — усталость отпечаталась в тонких морщинках у глаз, в опущенных уголках губ. Она сдержанно посмотрела на мать и произнесла:
— А разве не Егор должен? Ты ведь сама говорила: он и квартиру получит, и тебя на старости поддержит.
Мария Ивановна дёрнулась, словно её ударили. Пальцы сжали край фартука, на котором красовались выцветшие маки — тот самый фартук, который она носила последние пятнадцать лет.
— Не смей так говорить о брате! Он в тяжёлом положении…
— Мам, — Анна устало потёрла переносицу, — давай не будем. Я пришла просто проведать тебя.
Но в воздухе уже витало то самое чувство несправедливости, которое преследовало Анну всю жизнь. Оно жгло изнутри, заставляло сжиматься челюсти и комкать в кармане носовой платок.
Отец Анны, Николай Сергеевич у мер в феврале, когда ей было четырнадцать, Егору — двенадцать, а Варваре — всего десять. Ин фар кт случился прямо на работе, в цеху завода, где он проработал двадцать лет. До его с мер ти в семье царила если не идиллия, то хотя бы равновесие. Отец одинаково любил всех троих детей, покупал девочкам платья к Новому году, а Егору — конструкторы. По воскресеньям водил их в парк, где катал на каруселях и покупал сахарную вату.
После по хо рон Мария Ивановна словно переродилась. Она никогда не работала — вышла замуж в восемнадцать, сразу после школы, и всю жизнь зависела сначала от родителей, потом от мужа. Оставшись вдовой с тремя детьми и скромной пенсией по потере кормильца, она впала в панику. И тогда приняла решение, которое определило судьбу всей семьи: сделать ставку на единственного сына.
— Мам, можно мне на репетитора по алгебре? — робко спросила Анна весной восьмого класса. — Хотя бы пару занятий перед контрольной…
Мария Ивановна оторвалась от телевизора, где шёл очередной сериал, и раздражённо махнула рукой:
— Ты же дев ка. Зачем тебе математика? Выйдешь замуж, всё равно муж кормить будет. А Егорке надо в институт поступать, ему репетиторы нужнее.
— Но мне ещё три года до института…
— Не спорь с матерью! Иди лучше посуду помой.
В то время как Егор получал лучших репетиторов по всем предметам, девочки донашивали одежду друг за другом. Анне покупали обувь раз в год — самую дешёвую на школьной ярмарке. Когда подошвы протирались до дыр, мать заклеивала их скотчем и говорила: «Потерпи до весны». А Егору к тому же Новому году купили модные кроссовки и игровую приставку — «чтобы не хуже других».
После девятого класса Анна приняла решение. Она подала документы в педагогический колледж — там платили небольшую стипендию, а после второго курса можно было подрабатывать. Мать даже обрадовалась: меньше трат на старшую дочь.
По вечерам Анна работала официанткой в маленьком кафе возле колледжа. Хозяйка, пожилая армянка тётя Карине, жалела девушку и часто отдавала ей остатки еды домой. Анна приносила их Варваре — младшая сестра росла худенькой, вечно голодной. На свою первую зарплату Анна купила Варе новые тетради и набор ручек к школе.
Поздним октябрьским вечером Анна сидела в комнате, которую делила с Варварой. За спиной — самодельная книжная полка, забитая учебниками младшей сестры. Варя спала, укрывшись старым пледом, а Анна при свете настольной лампы проверяла её домашнее задание по русскому языку. Пальцы замёрзли — отопление в этом году включили поздно, экономили.
Она устало отложила тетрадь и прислушалась. Из кухни доносились голоса — мать с Егором обсуждали его блестящее будущее.
— Вот закончишь институт, откроешь свою фирму, — мечтательно говорила Мария Ивановна. — Машину купишь, меня кататься будешь возить.
— Конечно, мам, — лениво отвечал Егор. — Я вообще думаю сразу после института в бизнес пойти. Чего время терять?
— Правильно, сынок. Ты у меня умница. Не то что дев ки — им только замуж выскочить.
Анна сжала кулаки. В груди поднималась знакомая волна обиды и злости. Она посмотрела на спящую Варвару — той было уже пятнадцать, но выглядела она младше из-за худобы и старой одежды.
«Я не позволю, чтобы и Варя жила без шанса», — подумала Анна. — «Пусть мать вкладывается в своего золотого сына. Я сама позабочусь о сестре».
С того вечера Анна взяла на себя негласную опеку над Варварой. Покупала ей учебники, оплачивала подготовительные курсы, когда та решила поступать в Петербург. Мать не возражала — меньше хлопот.
Решающий разговор случился через пять лет. Анне было двадцать четыре, она уже работала учителем начальных классов и снимала комнату. Варвара училась на втором курсе в Петербурге. Егор закончил институт и мечтал о собственном бизнесе.
За воскресным ужином Мария Ивановна торжественно объявила:
— Дети, я приняла решение. Квартира после меня достанется Егору. Всё по справедливости. Он мой кормилец, поэтому трёшка его.
Анна медленно положила вилку. Внутри всё оборвалось, но лицо осталось спокойным. Она уже привыкла к материнской несправедливости.
— Как скажешь, мам, — сдержанно произнесла она.
Варвара только кивнула. Она уже строила планы остаться в Петербурге после учёбы, подальше от семейных дрязг.
Егор расплылся в довольной улыбке:
— Спасибо, мам. Я тебя не подведу.
Первое время казалось, что материнские надежды оправдываются. Егор открыл небольшую фирму по продаже компьютерной техники. Дела шли в гору. Мария Ивановна сияла от гордости, приглашала соседку Нину Петровну на чай и хвасталась:
— У моего сына своё дело! Офис снимает, людей нанял. Вот что значит в сына вкладываться, а не в де вок!
Соседка поджимала губы — её дочь работала врачом и полностью содержала мать, но спорить с Марией Ивановной было бесполезно.
Через год бизнес начал трещать по швам. Конкуренты, неудачные контракты, долги поставщикам — всё навалилось разом. Егор прибежал к матери бледный, с трясущимися руками:
— Мам, надо срочно деньги найти, иначе всё пропадёт. Давай продадим трёшку, купим двушку, а разницу в бизнес вложим. Это временно, потом всё верну с процентами!
Мария Ивановна согласилась не раздумывая. Материнское сердце не могло отказать любимому сыну.
Сделка прошла быстро. В душном кабинете нотариуса мать торопливо подписывала документы, даже не вчитываясь. Она была уверена, что делает правильный шаг ради будущего сына. Квартиру в центре продали выгодно, двушку купили на окраине — в хрущевке с текущей крышей и обшарпанным подъездом.
Бизнес рухнул окончательно через полгода. Деньги от продажи квартиры утонули в долгах, как камень в болоте. Егор взял кредит, пытаясь спасти положение, но только усугубил ситуацию. Теперь он работал менеджером в офисе за тридцать тысяч, из которых половина уходила на выплату кредита.
В новой квартире царило уныние. На подоконнике пылились горшки с засохшими цветами — Мария Ивановна перестала за ними ухаживать. Старый телевизор на кухне постоянно гудел, но она не выключала его — боялась остаться в тишине наедине со своими мыслями.
Егор ходил мрачный, осунувшийся. По вечерам запирался в комнате и часами сидел за компьютером. На попытки матери поговорить огрызался:
— Отстань, мам. Не видишь, мне плохо?
Мария Ивановна начала названивать дочерям. Сначала намёками, потом всё настойчивее:
— Аня, ты же понимаешь, мне тяжело. Пенсия маленькая, Егор сам еле концы с концами сводит. Может, поможете с мамой?
В это время Анна с мужем Сергеем сидели на кухне своей съёмной однушки и считали деньги. На столе лежали квитанции, чеки, калькулятор. Анна была на четвёртом месяце беременности, живот уже округлился. Им только что одобрили ипотеку на небольшую квартиру в новостройке.
— Если возьмём дополнительную смену, то как раз выйдем в ноль, — говорил Сергей, сверяя цифры. — Но это без форс-мажоров.
Телефон Анны завибрировал — очередное сообщение от матери с просьбой о помощи.
Сергей мягко положил руку на плечо жены:
— Ань, мы не потянем ещё и твою мать. У нас ребёнок будет, ипотека. Я понимаю, она твоя мама, но…
— Я знаю, — Анна устало прикрыла глаза. — Я ей откажу.
В Петербурге Варвара тоже выживала как могла. Общежитие, где она жила, больше напоминало барак — холодные комнаты, общая кухня на этаж, вечные очереди в душ. После учёбы она работала в кофейне до полуночи, чтобы оплатить жильё и еду. На холодной лестничной клетке, где хоть как-то ловил телефон, она разговаривала с сестрой:
— Аня, я физически не могу ей помогать. У меня двадцать тысяч в месяц, из них пятнадцать на общагу уходит. Я на макаронах сижу.
— Я знаю, Вар. Не переживай. Это не наша ответственность.
Решающая встреча произошла в ноябре. Анна приехала к матери после работы — та настояла на разговоре. Мария Ивановна выглядела постаревшей, седые волосы выбивались из-под платка, руки дрожали, когда она наливала чай.
— Анечка, — начала она слезливым голосом, — я же ночей не спала, вас поднимала. Памперсов тогда не было, я пелёнки руками стирала. В очередях за молоком стояла…
Анна молча слушала знакомую песню. Сколько раз она её слышала за последние годы.
— Теперь ваш черёд матери помогать. Я старая стала, больная. Егор… у него сейчас трудности, но он встанет на ноги. А пока вы с Варей должны…
— Мам, — Анна подняла руку, прерывая поток жалоб. — Ты вложила всё в Егора. Квартиру ему отписала, потом продала ради его бизнеса. Образование ему оплачивала, а мы с Варей сами пробивались. Ты сама сделала выбор.
— Да как ты можешь?! — Мария Ивановна побагровела. — Я твоя мать!
— Да, ты моя мать. Но ты сама решила, что сын — твоя опора и кормилец. Значит, теперь он и отвечает. Ты сама так решила.
Анна встала, одёрнула пальто:
— У меня будет ребёнок, мам. Мой ребёнок, которому я дам то, чего не было у меня — безусловную любовь и заботу. А ты… ты получила то, во что вкладывалась.
Мария Ивановна впервые слышала от старшей дочери такой категоричный отказ. Она открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег, не находя слов.
Анна вышла из квартиры, тихо прикрыв дверь.
Прошло два года. Анна кормила годовалую дочку на детской площадке возле своей новой квартиры. Ипотеку выплачивали исправно, Сергей получил повышение. Варвара осталась в Петербурге, нашла работу в IT-компании и снимала небольшую студию.
Иногда сёстры созванивались по видеосвязи. Варвара выглядела счастливой — короткая стрижка, модные очки, за спиной виднелся уютный интерьер её квартиры.
— Мама звонила? — спросила как-то Варвара.
— Нет. Только Егор написал, что она в больницу попала. Давление.
— Поедешь?
Анна помолчала, глядя, как дочка размазывает кашу по столику:
— Нет. Егор справится. Он же сын.
Обида, копившаяся годами, никуда не ушла. Но теперь Анна не позволяла ей управлять своей жизнью. У неё была своя семья, свои приоритеты.
Мария Ивановна лежала в больничной палате и смотрела в потолок. Егор забежал на пять минут, оставил пакет с яблоками и убежал — работа. Соседка по палате, чья дочь приезжала каждый день, смотрела с сочувствием:
— А дочери-то где?
— Далеко, — буркнула Мария Ивановна и отвернулась к стене.
Она так и не признала своей ошибки. В её картине мира дочери были неблагодарными, а сын — жертвой обстоятельств. Но по ночам, когда больница затихала, она вспоминала маленькую Аню, которая приносила ей полевые цветы, и Варю, читавшую стихи на табуретке. И тогда что-то сжималось в груди — не сердце, нет. Что-то другое, чему она так и не смогла дать название.
Справедливость — странная штука. Иногда она приходит не в виде наказания, а в виде зеркала, в котором человек видит последствия своего выбора. Мария Ивановна получила ровно то, во что вкладывала всю жизнь — сына, который не может и не хочет её содержать. А дочери построили свою жизнь вопреки, а не благодаря материнской любви.
Так и закончилась эта история — без примирения, без хэппи энда. Просто жизнь, в которой каждый получает то, что заслужил. Или то, что сам выбрал.
