— Рит, дай пару тысяч, Саня в гости зовёт, посидим, пива выпьем, — голос Евгения, ленивый и тягучий, просочился в монотонный шум воды и скрип тряпки о лакированную поверхность.
Маргарита не обернулась. Она продолжала методично, сантиметр за сантиметром, протирать широкую полку книжного шкафа. Её движения были выверенными и механическими, словно она пыталась стереть не только пыль, но и само присутствие мужа в комнате. Он стоял у неё за спиной, и она чувствовала его взгляд, тяжёлый и требовательный. Чувствовала запах вчерашнего пива и диванной апатии, который, казалось, въелся в его одежду навсегда. Шесть месяцев. Полгода этот запах был неотъемлемой частью их квартиры, фоном, на котором проходила её жизнь, состоящая из работы, уборки и глухого, скребущего раздражения.
— Рит, ты слышишь меня? — в его голосе появилась нотка нетерпения. Он подошёл ближе, нарушая её стерильное пространство. — Мне на пиво надо. С другом отдохнуть. Всю неделю дома просидел, устал.
Она медленно выпрямилась, опустила влажную тряпку в пластиковое ведро у своих ног и только тогда повернулась. Её лицо было абсолютно спокойным, почти безжизненным, как у манекена в витрине. Она посмотрела на него так, будто видела впервые: на его несвежую футболку с растянутым воротом, на трёхдневную щетину, на самодовольную уверенность во взгляде человека, который твёрдо знает, что ему всё должны.
— Денег нет, — произнесла она. Два слова, сухие и твёрдые, как камни.
Евгений ухмыльнулся, не поверив. Он воспринял это как начало привычной игры, женской уловки, которую нужно было просто продавить.
— Да ладно тебе, Рит, кончай. Что ты зажала несчастные две тысячи? Я же не на Канары прошу. Просто по-человечески расслабиться. Имею я право или нет? Я же не чужой тебе человек.
Он попытался приобнять её за плечи, но Маргарита сделала едва заметный шаг назад. Этот жест, почти неуловимый, был красноречивее любой пощёчины.
— Я сказала, денег нет. Конкретно на это — нет. И больше не будет.
Его лицо начало медленно багроветь. Ухмылка сползла, обнажив озлобленный оскал.
— Это что ещё за новости? Ты что себе позволяешь? Я, может, всю неделю проекты обдумывал, резюме рассылал! Я устал морально! А ты мне даже на бутылку пива зажимаешь? Ты совсем уже?
Маргарита смотрела на него, и в глубине её глаз разгорался холодный, тёмный огонь. Она молчала, давая ему выговориться, выплеснуть всю свою гнилую обиду.
— Ты работаешь, у тебя деньги есть! Так в чём проблема? Или ты решила меня попрекать каждым куском? Каждой копейкой?
Она взяла тряпку из ведра, отжала её с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и с размаху швырнула её обратно. Грязная вода плеснула на паркет.
— Проблема в том, Женя, что моим деньгам есть лучшее применение, чем оплачивать твои еженедельные посиделки с таким же бездельником, как и ты. Хочешь пива? Хочешь расслабиться? Встань с дивана и иди заработай.
Слова Маргариты повисли в воздухе, плотные и тяжёлые, как комья мокрой глины. Евгений на мгновение застыл, а потом из его горла вырвался короткий, удушливый смешок. Это был смех не веселья, а оскорблённого изумления. Он воспринял её слова не как констатацию факта, а как личное, незаслуженное оскорбление.
— Заработай? — переспросил он, медленно и раздельно, будто пробуя слово на вкус и находя его отвратительным. — Ты сейчас это серьёзно сказала? Ты хоть представляешь, что сейчас на рынке труда творится? Я не могу пойти на первую попавшуюся работу за три копейки, чтобы какой-то самодур вытирал об меня ноги! Я ищу достойный вариант, строю стратегию, занимаюсь нетворкингом! А это, между прочим, тоже работа, причём посложнее твоей!
Он прошёлся по комнате, жестикулируя так, словно выступал на важном совещании. Его поза, его тон — всё кричало о собственной значимости, о великой миссии, которую он выполнял, лёжа на диване с ноутбуком на животе.
Маргарита молча наблюдала за этим спектаклем. Она видела не стратега, а мужчину в домашних трениках, который за полгода так и не смог дойти до парикмахерской. Она видела не нетворкинг, а бесконечные переписки в чатах с такими же «ищущими себя» приятелями.
— Твоя стратегия, Женя, заключается в том, чтобы дождаться, когда я приду с работы, — её голос был ровным и лишённым всяких эмоций, и от этого он резал ещё больнее. — Твой нетворкинг — это звонки Сане с вопросом, когда вы снова пойдёте пить пиво. Я прихожу домой в восемь вечера, после целого дня в офисе, после давки в метро. И что я вижу? Я вижу тебя, отдохнувшего и полного сил. Ты «устал сидеть дома». Ты знаешь, что такое усталость?
Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно отступил. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только холодная, выжигающая всё дотла усталость.
— Усталость — это когда у тебя гудят ноги, а тебе нужно ещё приготовить ужин. Усталость — это когда у тебя болит голова от цифр, а тебе нужно ещё загрузить стиральную машину, потому что твои «стратегические» футболки сами себя не постирают. Усталость — это когда ты ложишься спать и думаешь только о том, как бы завтра проснуться по звонку будильника, а не от того, что тебе снова приснился твой начальник. Вот что такое усталость, Женя. А то, что у тебя, называется по-другому. Это называется лень. Обыкновенная, паразитическая лень.
Его лицо исказилось. Он понял, что его обычные оправдания больше не работают. И тогда он перешёл в атаку, сменив тактику.
— Да ты просто озлобилась! Деньги тебя испортили! Превратилась в какую-то мегеру, которая попрекает мужа каждой копейкой! Ты же не такой была! Ты меня поддерживала! А теперь что? Решила унизить? Получаешь от этого удовольствие, да? Смотреть, как я тут кручусь, пытаюсь пробиться, а ты стоишь надо мной с тряпкой, как надсмотрщик!
— Я не стою над тобой, Женя, — тихо ответила Маргарита, подходя к окну и глядя на серый городской пейзаж. — Я тащу тебя на себе. И знаешь что? Я больше не хочу. Моя спина устала.
Последние слова Маргариты, брошенные в спину её браваде, застали Евгения врасплох. Он ожидал чего угодно — слёз, упрёков, крика, — но не этого спокойного, констатирующего приговора. Он замер на полуслове, его тщательно выстроенная поза «оскорблённого гения» рассыпалась. Он медленно повернулся, и на его лице проступило выражение, которое Маргарита видела уже сотни раз: смесь обиды и праведного гнева человека, чьи священные права были грубо попраны.
— Устала она… — процедил он, подходя к ней почти вплотную. Он был выше и шире в плечах, и раньше этот приём всегда работал — он нависал над ней, и она подсознательно съёживалась, уступала. Но сейчас она не сдвинулась с места, лишь вскинула подбородок, глядя ему прямо в переносицу. — А ты думала, в браке легко будет? Что это прогулка по парку? Мы — семья! Команда! И если у одного игрока временные трудности, другой должен его прикрыть! Подставить плечо! А не ныть, что у него спина устала!
Он говорил громко, напористо, заполняя собой всё пространство комнаты. Он верил в каждое своё слово, потому что эта вера была единственным, что оправдывало его существование в последние полгода.
— Я ищу не просто работу, Рита! Я ищу будущее! Для нас обоих! А ты… ты просто ходишь в свой офис с девяти до шести. Это стабильно, да. Но это не прорыв! А я ищу прорыв! Чтобы мы жили, а не существовали! Чтобы ты не считала каждую копейку! Я делаю это для тебя, для нас! А ты не можешь потерпеть и поддержать меня? Вместо этого ты унижаешь меня из-за каких-то двух тысяч на пиво!
Маргарита смотрела на него, и её больше не трогали эти пафосные речи. Она видела всю их фальшь, всю гнилую сердцевину его оправданий. Она видела перед собой не стратега, а капризного, взрослого ребёнка, который топал ножкой и требовал свою игрушку.
— Будущее? — тихо переспросила она. — Женя, наше будущее сейчас лежит грязной тряпкой в ведре с водой. А наш прорыв — это неоплаченный счёт за интернет, который ты используешь для своего «поиска». Ты говоришь о команде? В команде играют оба. А у нас один играет, а второй сидит на скамейке запасных и громко комментирует, как всё должно быть, доедая при этом командные припасы.
Её спокойствие выводило его из себя куда сильнее, чем крик. Он понял, что теряет контроль, что его авторитет, его мужское слово, которое раньше было законом, превратилось в пустой звук. И тогда он, окончательно взбешённый её логикой, выложил свой последний, как ему казалось, неоспоримый козырь.
— Да что ты вообще понимаешь! — закричал он, уже не сдерживаясь. Его лицо налилось кровью. — Ты моя жена! И пока я в поиске, пока у меня временные трудности, это твоя прямая обязанность — содержать меня! Обеспечивать мне тыл! Чтобы я мог спокойно найти достойный вариант, а не хвататься за всякую ерунду! Ты обязана!
И тут произошло то, чего он никак не мог ожидать. Маргарита вдруг рассмеялась. Это был не весёлый и не истеричный смех. Это был короткий, сухой, трескучий звук, похожий на хруст ломающегося льда. Она смеялась, глядя ему прямо в глаза, и в этом смехе было столько презрения, что он отшатнулся.
Смех так же резко оборвался, как и начался. Лицо её снова стало непроницаемым, но теперь в нём появилось что-то новое — холодная, твёрдая решимость. Она сделала шаг вперёд, заставив его попятиться ещё дальше.
— Так иди и ищи себе работу, а с меня хватит! Я больше ни копейки не дам тебе на твои пьянки с друзьями!
Фраза, произнесённая ровным, лишённым всякого тепла голосом, ударила Евгения как обухом по голове. На секунду он даже забыл, как дышать. Он смотрел на её лицо, на эти плотно сжатые губы, на холодный блеск в глазах, и не мог поверить. Это был бунт. Настоящий, полномасштабный бунт на его личном, уютном корабле, где он был бессменным капитаном дивана.
— Ты… Ты что себе позволяешь? — наконец выдавил он, когда воздух вернулся в лёгкие. Его голос сорвался на визг. — Ты совсем с ума сошла? Мне указывать? После всего, что я для тебя сделал?
Он ждал, что она начнёт спорить, приводить ответные аргументы, но Маргарита молчала. Она больше не смотрела на него. Её взгляд был направлен куда-то сквозь него, в ту точку на стене, где раньше висела их свадебная фотография. Он продолжал кричать, размахивая руками, его голос эхом отскакивал от стен, но слова больше не имели веса. Они были просто шумом, бессмысленным набором звуков, который она больше не воспринимала. Он мог бы с тем же успехом орать на книжный шкаф.
Закончив свою тираду, он тяжело дышал, ожидая её реакции. Но Маргарита просто развернулась и молча пошла в спальню. Этот её спокойный, размеренный шаг напугал его больше, чем любой крик. Он поплёлся за ней, всё ещё не понимая, что происходит.
— Ты куда пошла? Я с тобой не договорил! Вернись!
Она не ответила. Войдя в спальню, она подошла к шкафу, рывком открыла дверцу и достала с верхней полки большую упаковку чёрных мусорных мешков. Плотных, на сто двадцать литров. Она с сухим треском оторвала один и начала действовать. Её движения были быстрыми, точными и абсолютно безжалостными. Она не разбирала вещи, не сортировала их. Она просто сгребала их с полок и вешалок — его джинсы, футболки, свитера, даже парадные рубашки — и без разбора запихивала в разверстый зев чёрного пластика.
— Ты что творишь? — ошарашенно прошептал Евгений, стоя в дверях. — Это же мои вещи! А ну прекрати!
Маргарита, не обращая на него внимания, оторвала второй мешок. Она подошла к комоду, смахнула с него в пакет его дезодорант, бритвенные принадлежности, недопитую бутылку виски. Потом открыла ящик и выгребла оттуда всё бельё и носки. Она действовала как механизм, как бездушная машина по зачистке территории. Он бросился к ней, попытался схватить за руку, но она увернулась и оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он пошатнулся.
— Остановись! Ты ненормальная!
Заполнив второй мешок, она завязала его, как и первый, тугим узлом. Затем подошла к его рабочему столу, выдернула шнур ноутбука из розетки, аккуратно смотала его и сунула в тот же мешок, протолкнув вглубь между мягких свитеров. Евгений смотрел на это с открытым ртом. Его «стратегический центр», его «окно в мир больших возможностей» только что было погребено в мусорном пакете.
Взяв по мешку в каждую руку, она, не глядя на него, прошла мимо, едва не задев плечом. Он услышал, как щёлкнул замок балконной двери. Он бросился за ней.
Маргарита стояла на балконе. Не говоря ни слова, она перевалила первый тяжёлый мешок через перила. Он с глухим шорохом пролетел три этажа и тяжело шлёпнулся на изумрудный газон под окнами. Затем она подняла второй.
— Нет! — закричал он, бросаясь вперёд, но было поздно.
Второй мешок полетел вслед за первым, приземлившись рядом. Два чёрных, бесформенных холмика на идеально подстриженной траве. Его жизнь, упакованная в мусорные пакеты.
Он повернулся к ней, его лицо было искажено гримасой неверия и ярости. Он хотел что-то сказать, закричать, но изо рта вырывался лишь хрип. Маргарита спокойно посмотрела на него, потом перевела взгляд на дорогу, ведущую со двора.
— А теперь иди к Сане. Насовсем…
