— Кать, зацени! Просто бомба!
Голос Вадима, громкий и неестественно восторженный, ворвался на кухню, разрезав монотонное шипение лука на сковороде. Катя даже не обернулась. Она была поглощена рутиной, этим выверенным до секунд вечерним ритуалом: приготовить ужин из того, что по акции, рассчитать в уме, сколько осталось на карте до зарплаты, и мысленно добавить ещё пять тысяч в виртуальную копилку с надписью «Наше будущее». Эта копилка была её религией, её мантрой, её оправданием для старых джинсов и отказа от посиделок с коллегами в кафе.
— Вадим, я занята, давай потом, — бросила она через плечо, помешивая зажарку деревянной лопаткой. Запах жареного лука и дешёвого подсолнечного масла заполнил их крохотную съёмную квартиру — запах экономии, запах терпения.
Но он не унимался. Он подошёл сзади и положил на столешницу, рядом с пакетом дешёвых макарон, плотную коробку из белого матового картона. Минималистичная серебристая надпись на крышке выглядела в их скромном быту как инородное тело, как артефакт из другой, глянцевой жизни. Катя замерла, лопатка застыла в руке. Она медленно повернула голову.
— Что это? — спросила она. Голос был ровным, но в нём уже зародилась крошечная, ледяная игла тревоги.
— Это, Катюха, смартфонище! — Он смахнул крышку с театральным жестом фокусника. Внутри, на бархатистой подложке, лежал тёмный глянцевый монолит. Новый смартфон. Самый последний, самый дорогой, тот, чья реклама висела на каждом углу и кричала о статусе, успехе и безграничных возможностях. Вадим осторожно, двумя пальцами, извлёк его и протянул ей. — Флагман! Камера — космос, процессор — зверь! У пацанов на работе челюсти отвиснут, когда увидят.
Он сиял. Его лицо светилось неподдельной, детской радостью обладания. Он не видел ничего, кроме холодного блеска стекла и металла в своей руке. Он не замечал, как менялось её лицо, как из него уходила жизнь, уступая место серой, выцветшей маске. Воздух в лёгких будто сгустился, стал вязким. В голове заработал безжалостный калькулятор, мгновенно сопоставив стоимость этой игрушки с их целью. Не сошлось. Разрыв был чудовищным, катастрофическим.
— Вадим, откуда это? — её голос стал тише, почти беззвучным.
— Купил! — гордо ответил он, проводя пальцем по безупречно гладкому экрану. — Да ладно тебе, живём один раз! Хватит уже считать каждую копейку, как мыши в норе. Иногда надо себя баловать!
«Себя? Одного себя?» — пронеслось у неё в голове. Всё вокруг — и шипящая сковорода, и его сияющее лицо — вдруг потеряло резкость. Перед глазами всплыли ценники в продуктовом, её старые сапоги, которые она решила доносить ещё один сезон, отложенная запись к стоматологу. Всё это ради общей цели. Ради их квартиры.
Не говоря ни слова, она вытерла руки о фартук и потянулась к своему телефону, лежавшему на подоконнике. Старенький, с трещиной на защитном стекле, он выглядел жалко рядом с блестящим флагманом в руках мужа. Её пальцы, чуть дрогнув, разблокировали экран. Значок банковского приложения. Короткая загрузка. Общий накопительный счёт. Она смотрела на цифры, и мир сузился до одной строки. Красной строки списания. Сумма, равная трём её зарплатам, до последней копейки.
Она подняла на него глаза. В них больше не было ни усталости, ни тревоги. Только холодная, звенящая пустота.
— Ты в своём уме? — прошептала она.
Шепот Кати повис на кухне, более оглушительный, чем любой крик. Вадим моргнул, его праздничное настроение дало первую трещину. Он не понял. Или не захотел понять. На его лице промелькнуло раздражение, как у взрослого, которому ребёнок мешает наслаждаться долгожданной игрушкой.
— Ты чего? Нормально же общались. Я тут с радостью, а ты опять за своё. Ну потратил, и что? Заработаем ещё, не последние же отдаём.
Это стало спусковым крючком. Последней каплей бензина, плеснувшей на тлеющие угли её многомесячного терпения. Она сделала шаг к нему. Её лицо, только что бывшее маской, исказилось. Это была не истерика, а холодная, концентрированная ярость.
— Не последние? Вадим, ты хоть понимаешь, что ты несёшь? Знаешь, что это такое? — она ткнула пальцем в сторону блестящего телефона, который он всё ещё сжимал в руке, как скипетр. — Это мои сапоги. Те, которые я не купила этой осенью, потому что старые ещё «ничего, сезон походят». Это мой поход к стоматологу, который я отложила, потому что «пока не болит — терпимо». Это все те вечера, когда я отказывалась пойти с девчонками в кафе, потому что одна чашка кофе — это три килограмма гречки на нашу общую полку!
Её голос набирал силу, но не срывался на визг. Он становился твёрже, тяжелее, каждое слово падало в тишину кухни, как камень. Вадим отступил на полшага, его собственная улыбка сползла, уступая место упрямой, оборонительной гримасе.
— Прекрати. Ты вечно всё преувеличиваешь.
— Преувеличиваю?! — Она рассмеялась. Смех был коротким и уродливым.
— Вообще-то да! И это не смешно!
— Тебе эта показуха важнее нашего будущего?! Пока я считаю каждую копейку на квартиру, ты спускаешь наши общие деньги на дешёвые понты, чтобы перед друзьями хвастаться?!
— Да как ты не понимаешь…
— Чтобы Лёха с Серёгой похлопали тебя по плечу и сказали: «Вадос, ты крут»? Эта их минутная зависть стоит трёх месяцев моей жизни? Моей экономии? Нашего будущего дома?!
Последние слова она уже почти выкрикнула ему в лицо. Он вздрогнул, и в его глазах наконец мелькнул не гнев, а страх. Он понял, что это не просто женская обида. Это было обвинение. Серьёзное. И он тут же перешёл в атаку, как делают все, кто чувствует свою вину.
— А ты обо мне подумала?! — рявкнул он в ответ, выставив телефон перед собой, словно щит. — Ты хочешь, чтобы я ходил на работу, как нищеброд? С телефоном, который лагает на каждом шагу? Чтобы надо мной все смеялись? Ты превращаешь нашу жизнь в унылое болото, в сплошной подсчёт сраных копеек! Мы не живём, мы выживаем! Я мужик, я хочу чувствовать себя человеком, а не забитым бухгалтером в твоей конторе по экономии!
В воздухе запахло не только его дорогим парфюмом, но и горелым луком. Зажарка на сковороде почернела. Этот запах стал символом их разговора — что-то простое, базовое, что должно было стать основой их ужина, их быта, сгорело дотла, пока они выясняли, чья правда важнее. Катя посмотрела на сковороду, потом снова на него. И весь огонь в её глазах вдруг погас. Он не понял. Он никогда не поймёт. Для него квартира — это абстрактная цель где-то в туманном будущем. А этот телефон — вот он, реальный, блестящий, дающий ощущение успеха прямо сейчас. И он выбрал «сейчас». Она поняла это с окончательной, опустошающей ясностью. Спорить было больше не о чем.
Крики повисли в воздухе и растворились, оставив после себя лишь едкий запах сгоревшего лука. Катя смотрела на Вадима так, будто видела его впервые: не мужа, не партнёра по мечте о своей квартире, а просто постороннего человека. Чужого мужчину, который стоял посреди её кухни и нёс какую-то чушь про статус и насмешки коллег. Вся ярость, кипевшая в ней минуту назад, схлынула, уступив место абсолютному, кристальному пониманию. Спорить с ним было всё равно что пытаться объяснить теорию относительности камню. Бесполезно и унизительно.
Она молча развернулась и вышла из кухни. Не побежала, не пошла, ссутулившись от обиды. Её походка была ровной и выверенной. Вадим остался стоять посреди кухни, сжимая в руке свой драгоценный телефон. Он проводил её взглядом, и на его лице промелькнуло самодовольное выражение победителя. Ну вот и всё. Прокричалась и пошла дуться в комнату. Классика. Он даже хмыкнул про себя, решив дать ей время «остыть». Сам же снова принялся любоваться своей покупкой, проводя пальцем по гладкому экрану, активируя его. Яркий дисплей вспыхнул, заливая его лицо дорогим, холодным светом.
Катя прошла в комнату и села за маленький письменный стол. Она не стала включать верхний свет, оставшись в густых вечерних сумерках. Единственным источником света стал старенький ноутбук, который она открыла. Щелчок пластиковой защёлки прозвучал в тишине комнаты на удивление громко. Экран ожил, бросая на её лицо мертвенно-голубые отсветы. Вадим из кухни услышал этот звук и недовольно поморщился. Ну вот, теперь усядется в свой интернет на весь вечер.
Он вошёл в комнату, всё ещё держа телефон в руке, как трофей. Он собирался сказать что-то примирительное и снисходительное, что-то вроде: «Ну хватит уже, давай ужинать». Но слова застряли в горле. Он увидел её со спины. Прямая спина, сосредоточенный наклон головы. Её пальцы не просто лежали на клавиатуре — они летали. Сухой, отчётливый стук клавиш, короткие щелчки тачпада. Она не листала соцсети и не смотрела сериалы. Она работала. Быстро, точно, без единого лишнего движения. Как хирург, проводящий сложную, но давно изученную операцию.
На него вдруг пахнуло необъяснимой тревогой. Это молчание, эта сосредоточенность были гораздо страшнее её недавних криков. Когда она кричала, всё было понятно: она злилась, она была обижена. А сейчас… сейчас она что-то делала. Что-то, о чём он не имел ни малейшего понятия.
— Что ты там делаешь? Работу на дом взяла? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.
Катя не ответила. Она даже не повернула головы. Словно его просто не было в комнате. Она продолжала щёлкать мышкой, открывая какие-то окна, вводя цифры. Его дорогая игрушка в руке вдруг показалась ему тяжёлой и неуместной. Весь его восторг, вся его гордость начали испаряться, уступая место липкому, холодному недоумению. Он подошёл ближе, пытаясь заглянуть в экран через её плечо, но она сидела так, что ничего не было видно.
— Кать, я с тобой разговариваю, — уже с нажимом произнёс он.
Тогда она остановилась. Перестала стучать по клавишам. Но не повернулась. Просто замерла, глядя в экран. Прошло несколько секунд. А потом раздался последний, финальный щелчок мыши. Громкий и окончательный. Словно звук падающей гильотины. Она медленно, с каким-то механическим спокойствием, опустила руку с мышки и закрыла крышку ноутбука. Глухой хлопок поставил точку в этом действии. Только после этого она медленно повернулась к нему в кресле.
Она повернулась к нему, и сумеречный свет из окна скрадывал все эмоции с её лица, оставляя лишь холодную, отстранённую геометрию черт. Она не была злой или обиженной. Она была… пустой. Словно из неё вынули всё, что могло чувствовать, оставив только оболочку и холодный, работающий разум. Вадим невольно сжал в руке телефон. Этот глянцевый кусок металла и стекла вдруг стал якорем, который тянул его на дно нарастающей паники.
— Что это было? Ты что-то сделала? — спросил он, и его голос прозвучал неуверенно, потеряв всю свою недавнюю браваду.
Катя смотрела на него долгим, изучающим взглядом, будто оценивала незнакомый предмет. Она не ответила на его вопрос. Вместо этого она задала свой, и её спокойный тон был страшнее любого крика.
— Тебе нравится? — она кивнула на телефон в его руке. — Ты счастлив? Ты получил то, что хотел?
Он растерялся. Вопрос был настолько нелепым в этой ситуации, что он не нашёл что ответить. Он что-то невнятно промычал. Он ожидал продолжения скандала, упрёков, может быть, даже угроз. Но этот ледяной допрос выбивал почву из-под ног.
— Я просто… я хотел… — начал он, но она его перебила. Не грубо, а просто констатируя факт, словно он сказал что-то не относящееся к делу.
— Ты хотел, чтобы пацаны на работе оценили. Чтобы они позавидовали. Это для тебя важно, я поняла. Статус, понты, блеск в чужих глазах. Я это приняла. — Она сделала паузу, и в этой паузе Вадим почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Я просто исправила несправедливость, Вадим. Восстановила баланс.
Что-то в её словах заставило его судорожно вытащить свой старый телефон из кармана. Его пальцы плохо слушались, несколько раз промахнувшись мимо иконки банковского приложения. Он открыл его. Общий накопительный счёт. Строка, где ещё полчаса назад лежало их будущее, теперь зияла нулём. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле. Он поднял на неё безумный, непонимающий взгляд.
— Где деньги? Катя, где деньги?!
Она медленно встала с кресла. Её движения были плавными и окончательными. Она не собиралась никуда уходить, она просто встала, чтобы быть с ним на одном уровне. Чтобы вынести свой приговор глядя ему прямо в глаза. Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на дорогую игрушку в его руке, а затем снова ему в глаза.
— Своей долей ты уже похвастался. Это моя. — Её голос не дрогнул, не стал громче или тише. Он был абсолютно ровным. — Считай, что имущество мы разделили.
И всё. Она не добавила больше ни слова. Она не стала объяснять, что перевела остаток себе, что закрыла счёт, что только что одним движением мышки разрезала их общую жизнь на две неравные части. В этом и не было нужды. Всё было сказано. Вадим стоял посреди комнаты, залитой холодным светом уличных фонарей. В одной руке он держал свой старый, потрескавшийся телефон, показывающий ноль на их общем счёте. В другой — новый, блестящий флагман, который вдруг стал невыносимо тяжёлым. Его экран внезапно зажёгся, демонстрируя красочную заставку. Символ его статуса. Символ его оглушительного, окончательного провала. Он был победителем. Он доказал своё право жить красиво. И он остался один в квартире, которая теперь никогда не станет их собственной…
