— Ну что, наобщалась со своим шефом? Что вы там праздновали, очередное подписание выгодного контракта?
Олег не стоял, он занимал позицию. Прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив руки на груди, он перекрывал собой свет из прихожей, превращаясь в тёмный, угловатый силуэт. Вероника молча закрыла за собой дверь. Щелчок замка прозвучал в напряжённой тишине квартиры неестественно громко. Она не ответила, устало стягивая с плеч дорогое пальто, от которого едва уловимо пахло чужим парфюмом, уличным морозом и ресторанным дымом. Этот запах смешивался с затхлым воздухом их квартиры, где уже несколько дней витал аромат застарелого кофе и чего-то кислого из мусорного ведра.
Она повесила пальто и прошла вглубь коридора, разуваясь на ходу. Он не сдвинулся с места, лишь повернул голову ей вслед, продолжая свой монотонный допрос.
— Я спрашиваю, хорошо посидели? Он снова рассказывал, какая ты незаменимая? Какие гениальные идеи ты подаёшь? Наверное, снова тост за тебя поднимал, за нового начальника отдела.
Вероника молча прошла на кухню. Она знала эту тактику: он будет ходить за ней по пятам, как тюремный надзиратель, бубня под нос свои ядовитые предположения, пока она не взорвётся. Она открыла холодильник, достала бутылку с минеральной водой. Холодное стекло приятно остудило ладонь. Олег вошёл следом и остановился в дверях, теперь уже кухонных, всё так же блокируя выход.
— Молчишь? Правильно, что тебе сказать. У вас там, наверное, весело было. Шампанское, музыка… Все такие успешные, довольные. Наверняка обсуждали, как ловко ты обошла Котова. Он ведь тоже на это место метил, да? Только у него, в отличие от некоторых, нет таких… убедительных аргументов.
Он сделал акцент на последней фразе, вложив в неё всю грязь, на которую был способен. Вероника медленно открутила крышку бутылки. Шипение вырывающегося газа было единственным звуком в ответ. Она сделала несколько жадных глотков, чувствуя, как ледяная влага обжигает горло. В какой-то момент, когда он завёл свою шарманку про то, как легко женщинам делать карьеру, если правильно улыбаться нужным людям, она резко развернулась. Бутылка с водой со стуком опустилась на столешницу. Её голос был тихим, лишённым всяких эмоций, но в этой тишине звенела сталь.
— Тебе не нравится моя новая работа, потому что я стала зарабатывать больше тебя! Хватит устраивать мне допросы после каждой встречи, ты не мой надзиратель!
Он на мгновение опешил от прямого удара. Его лицо, до этого искажённое брезгливой ухмылкой, начало медленно наливаться кровью. Он сделал шаг вперёд, вторгаясь в её пространство. — Да при чём тут деньги! Ты совсем с ума сошла со своей должностью? Ты приходишь в двенадцать ночи, от тебя несёт чужими духами, и ты думаешь, я должен радоваться? Ты зазналась, Вероника! Просто зазналась! Возомнила себя королевой, которой всё позволено!
— Может быть, — она не повысила голоса, её спокойствие действовало на него, как раскалённое масло на воду. Он ждал криков, оправданий, ссоры, но получал лишь холодное, ледяное согласие. — Может, и зазналась. И раз уж я такая успешная, как ты говоришь, я могу себе позволить комфорт. Чтобы не выслушивать твои ежедневные истерики и не портить себе нервы перед рабочим днём.
Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни страха, ни вины. Только холодный, деловой расчёт.
— С завтрашнего дня я снимаю себе офис. Небольшой, недалеко отсюда. Буду оставаться там ночевать, когда мне нужно будет задержаться на работе или поехать на ужин с партнёрами. Так будет лучше для всех. Особенно для моей продуктивности.
Слова не были пустым звуком. Угроза, брошенная на пропитанной запахом гари кухне, обрела плоть на следующий же день. Вероника не искала долго. Она открыла ноутбук, вбила в поиск «аренда студии посуточно» и через пятнадцать минут забронировала стильный, обезличенный номер в новом апарт-отеле в десяти минутах ходьбы от своего настоящего офиса. Она не стала собирать чемодан. Вечером, после работы, она просто заехала в магазин, купила пару сменных блузок, дорогое нижнее бельё, зубную щётку и самый лучший увлажняющий крем. Всё. Её новая жизнь уместилась в один фирменный бумажный пакет.
Первые две ночи в стерильной чистоте студии были похожи на глоток свежего воздуха после долгого пребывания в душном подвале. Здесь пахло только новой мебелью и едва уловимым ароматом гостиничного саше. Никто не буравил её спину тяжёлым взглядом, никто не цедил сквозь зубы ядовитые вопросы. Она могла спокойно принять душ, не прислушиваясь к шагам за дверью, могла лечь в идеально застеленную кровать и смотреть в панорамное окно, за которым ночной город жил своей жизнью, переливаясь миллионами далёких, безразличных огней. Она не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя свободной. Олег не звонил. Он выжидал, уверенный, что это очередной женский каприз, что она поиграет в независимость и приползёт обратно, как только закончатся чистые носки.
На третий день ей понадобились документы, оставленные в ящике письменного стола. Она заехала домой в субботу, ближе к полудню, заранее настраиваясь на новый виток скандала. Но квартира встретила её оглушительной тишиной. Олег был дома. Она услышала приглушённый звук работающего телевизора из гостиной. Но он не вышел её встречать. Он даже не крикнул «кто там?». Он просто сделал вид, что её не существует. Игнорирование было его новым оружием.
Вероника прошла вглубь квартиры, и чем дальше она шла, тем сильнее её охватывало чувство брезгливой отстранённости. За три дня Олег превратил их общую территорию в своё персональное болото, в молчаливый манифест уязвлённого мужчины. В раковине высилась башня из грязных тарелок, покрытых засохшими остатками гречки и томатного соуса. На кухонном столе лежала открытая коробка из-под пиццы, источавшая кислый запах. Рядом валялись скомканные салфетки и пустые пивные банки. Он не просто не убирал за собой — он демонстративно выставлял свой бытовой хаос напоказ. Это был его способ сказать: «Смотри, во что превратился твой уютный мирок без меня. Смотри и страдай».
В гостиной на спинке кресла висели его несвежая рубашка и джинсы, брошенные там, где он их снял. На полу валялась спортивная сумка, от которой ощутимо несло потом. Он сидел на диване, уставившись в экран, и даже не повернул головы, когда она вошла. Он просто поднял пульт и сделал звук громче. Вероника молча прошла к письменному столу. Она двигалась по квартире как инспектор, как чужой человек, оценивающий степень запущенности объекта. Она не чувствовала злости. Она чувствовала, как последняя тонкая нить, связывавшая её с этим местом, с этим человеком, натягивается и вот-вот лопнет.
Она быстро нашла нужную папку, взяла из шкафа ещё несколько комплектов одежды, аккуратно складывая их в сумку. Она намеренно игнорировала бардак, обходя горы мусора и разбросанные вещи так, словно их не существовало. Она не сказала ни слова. Не упрекнула, не начала убирать, не дала ему повода для конфликта, которого он так ждал. Она просто взяла то, что ей было нужно. Уже стоя в прихожей, обуваясь, она услышала его голос, брошенный в спину, в экран телевизора, в пустоту.
— Навоевалась? Вернулась в своё стойло?
Вероника не обернулась. Она просто поправила ремень сумки на плече.
— Я за вещами, — её голос прозвучал ровно и буднично, как будто она отвечала на вопрос о погоде. — У меня встреча через час.
Она вышла и закрыла за собой дверь, оставляя его одного в его крепости из грязи и самодовольства. Он добился своего: её возвращения домой стали короткими и неприятными. Но он не учёл одного: чем отвратительнее становился этот дом, тем меньше ей хотелось в него возвращаться. Он не наказывал её. Он ампутировал себя из её жизни.
Пассивная агрессия Олега, поначалу примитивная и построенная на бытовом свинстве, со временем мутировала. Он понял, что горы мусора вызывают у Вероники не чувство вины, а лишь лёгкую брезгливость, как при виде раздавленного на асфальте голубя. Она просто перестала замечать его протест, и это сводило его с ума. Ему нужно было оружие тоньше, бьющее не по обонянию, а по памяти. И он его нашёл.
В очередную субботу, заехав за отчётами для презентации, Вероника обнаружила квартиру прибранной. Не идеально, но тарелки были вымыты, а мусор вынесен. На мгновение она насторожилась, ожидая подвоха. И он не заставил себя ждать. На журнальном столике, который она когда-то с любовью натирала полиролью, лежал их старый фотоальбом в дешёвой бархатной обложке. Он был открыт на странице их медового месяца в Турции. Вот Олег, молодой, загорелый и мускулистый, держит её на руках на фоне лазурного моря. А вот она — смеющаяся, беззаботная, с наивным и полным обожания взглядом, смотрит на него так, словно он был центром её вселенной. Рядом с альбомом стояла пыльная глиняная кружка, которую они вместе расписывали на какой-то ярмарке, — кривой, неумелый узор, который тогда казался им верхом романтики.
Это был тщательно выстроенный алтарь их прошлого. Безмолвное напоминание о времени, когда он был ведущим, а она — ведомой. Когда его зарплата системного администратора казалась ей огромной, а её должность младшего менеджера — всего лишь приятным дополнением к семейному бюджету. Олег сидел в кресле и делал вид, что читает книгу, но Вероника чувствовала его напряжённый, выжидающий взгляд. Он ждал реакции: слез, приступа ностальгии, тёплых воспоминаний, которые смягчили бы её и вернули в привычную роль.
Она медленно подошла к столику. Взяла в руки фотографию. Она смотрела не на счастливую пару, а на двух чужих людей. На мужчину, чья уверенность в себе строилась на её слабости. И на глупую, наивную девочку, которой она когда-то была. Она не почувствовала ничего, кроме холодной жалости к этой девочке. Затем она подняла взгляд на Олега.
— Решил вспомнить былое? — спросила она так ровно, будто комментировала прогноз погоды.
Он отложил книгу.
— Просто наткнулся, разбирал старые вещи. Подумал, мы ведь были счастливы.
— Мы были другими, — отрезала она. Она не захлопнула альбом. Она просто оставила его лежать, как улику чужого, давно закончившегося преступления. Она молча прошла в комнату, взяла свои бумаги, но на выходе остановилась в центре гостиной. Она оглядела пространство. Старый, просиженный диван, на котором они смотрели сотни фильмов. Потёртый ковёр. Книжный шкаф из Икеи, который они с трудом собирали в первый год совместной жизни. Всё это было не просто мебелью. Это были якоря, которые держали её в прошлом, которое он так старательно пытался ей навязать.
И тогда она приняла решение. Она достала телефон и прямо при нём, глядя ему в глаза, набрала номер. — Здравствуйте. Мебельная компания? Я хотела бы заказать у вас диван, модель «Сканди Грей», из наличия. Да, с доставкой и выносом старого. На завтра, первая половина дня. Да, адрес тот же. Оплачу картой онлайн прямо сейчас.
Она закончила разговор и убрала телефон. Лицо Олега медленно каменело.
— Что это значит?
— Это значит, что я обновляю интерьер, — спокойно ответила Вероника. — Старый диван своё отслужил. Он неудобный и несовременный. Как и многое в этой квартире.
На следующий день, в воскресенье, она приехала вместе с грузчиками. Олег был дома, мрачный, как грозовая туча. Он молча наблюдал, как двое крепких мужчин без всякого пиетета выволакивают из квартиры его прошлое. Как они выносят диван, на котором он чувствовал себя хозяином положения, как они сдвигают журнальный столик, сбрасывая на пол его жалкий алтарь из фотографий и поделок. Через полчаса на месте старого дивана стоял новый — огромный, серый, с холодными металлическими ножками. Он выглядел в их старой гостиной как космический корабль, приземлившийся на деревенском огороде. Он был чужим. Он был её.
Вероника расплатилась с рабочими и повернулась к Олегу, который так и стоял, прислонившись к стене.
— На следующей неделе привезут новый обеденный стол и стулья, — сообщила она ему деловым тоном. — А эти свадебные сервизы можешь выкинуть. Я уже заказала новую посуду. Белую, без дурацких цветочков.
Неделя превратилась в поле боя, где артиллерией служили предметы интерьера. Каждый день курьеры доставляли коробки, заказанные Вероникой. Новый обеденный стол из массива дуба, лаконичный и тяжёлый, как надгробная плита на их браке. Стулья с обивкой цвета мокрого асфальта. Белоснежная посуда, лишённая всяких узоров, холодная и стерильная, как в операционной. Олег молча наблюдал, как его мир, его привычная среда обитания, демонтируется и заменяется чужой, дорогой и бездушной реальностью. Он перестал разбрасывать вещи. Теперь он, наоборот, сжимал своё пространство, сбивая свои пожитки в один угол, словно загнанный в нору зверь. Он ждал. Ждал её следующего приезда, готовясь к последней, решающей битве.
Она появилась в пятницу вечером. Не для того, чтобы забрать вещи, а чтобы остаться на ночь. В её квартире. Это был её безмолвный акт провозглашения суверенитета. Она вошла, как хозяйка, даже не взглянув в его сторону, прошла в спальню и начала переодеваться в домашнюю одежду — новые шёлковые брюки и топ, купленные специально для этого дома, для этой новой жизни. Олег ждал её в гостиной, стоя посреди комнаты, между старым отцовским креслом — последним бастионом его прошлого — и новым холодным диваном.
Когда она вышла, он шагнул ей навстречу. Его лицо было бледным, но на скулах играли желваки. Он больше не пытался язвить или устраивать допрос. Он решил идти напролом.
— Ты думаешь, ты можешь вот так просто прийти и всё переделать? Выкинуть нашу жизнь на помойку и заменить её этим… этим барахлом? — он обвёл рукой комнату. — Это мой дом, Вероника! Мой! И я буду решать, какой диван здесь будет стоять!
Она остановилась в нескольких шагах от него, сложив руки на груди. Её спокойствие было абсолютным, непробиваемым. Она смотрела на него так, как смотрят на неинтересный экспонат в музее.
— Ты ошибаешься, Олег. Это уже не твой дом. И даже не наш.
Он истерически рассмеялся — коротким, лающим смешком.
— Что? Что ты несёшь? Ты совсем головой поехала от своих денег? У нас общая собственность, если ты забыла! Ты не можешь меня отсюда выгнать! Никто не может!
Он повышал голос, входя в раж, накачивая себя собственной яростью. Он ждал ответных криков, спора, но она молчала, давая ему полностью выплеснуть свой гнев, выдохнуться. Он кричал о том, как много он вложил в эту квартиру, как он делал ремонт, как он выбирал обои в спальню десять лет назад. Он вспоминал всё, пытаясь зацепиться за прошлое, доказать своё право на эту территорию.
Когда его тирада, наконец, иссякла, и он тяжело дышал, глядя на неё налитыми кровью глазами, Вероника сделала шаг к новому дубовому столу. Она не произнесла ни слова упрёка, не стала оспаривать его вклад в ремонт десятилетней давности. Она просто достала из своей дорогой кожаной сумки тонкую папку с документами и с тихим шорохом положила её на деревянную столешницу.
— Я ничего не забыла. Особенно я не забыла про общую собственность.
Её голос звучал ровно и деловито, как будто она вела переговоры с назойливым, но не очень важным подрядчиком. Олег недоумённо смотрел то на неё, то на папку.
— Два часа назад на твой счёт, который мы открывали для накоплений, поступила сумма, — она назвала цифру. Точную, выверенную, безжалостную. — Это ровно половина от текущей рыночной стоимости этой квартиры, по оценке независимого эксперта. Я выкупила твою долю, Олег.
Он смотрел на неё, и ярость на его лице медленно сменялась растерянностью, а затем — ужасом. Он понял. Это был не скандал. Это была не ссора. Это была финансовая операция. Казнь, проведённая без эмоций, по всем правилам делового оборота. Он хотел что-то сказать, возразить, но все его аргументы — про обои, про диван, про их прошлое — в один миг превратились в пыль перед одной-единственной цифрой на его банковском счету. Деньги, которые он так презирал в ней, только что лишили его дома.
— Теперь, — продолжила Вероника всё тем же ледяным тоном, — это моя квартира. Документально. И я даю тебе неделю, чтобы ты собрал свои вещи и съехал. Можешь забрать своё кресло. И фотоальбом. Они не вписываются в новый интерьер.
Она развернулась и пошла в спальню, оставив его одного посреди гостиной, которая больше ему не принадлежала. Он стоял, глядя на папку на столе, и в оглушительной тишине квартиры слышал только одно — как щелкнул замок на двери в её, теперь только её, спальню…
