— То есть, каждую твою командировку ты знакомишься с какими-то бабами, а сейчас одна из них приехала, чтобы познакомить тебя с твоим сыном, а ты мне говоришь, чтобы я не делала поспешных выводов?!
Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине прихожей сухо и окончательно, как точка в конце длинного предложения. Лида не хлопнула дверью. Она закрыла её медленно, с холодной, выверенной аккуратностью, словно запечатывала гробницу. Её спина, прямая как стальной стержень, была обращена к мужу. В воздухе ещё висел едва уловимый, чужой запах детской присыпки и дешёвых духов — призрачный след той молчаливой девушки с усталыми глазами и ребёнком, сонно прижимающимся к её плечу.
Костя стоял посреди коридора, бледный, как полотно. Кровь, казалось, полностью отхлынула от его лица, оставив лишь сероватую, восковую маску. Его обычно самоуверенная поза исчезла; он слегка ссутулился, а руки беспомощно повисли вдоль тела. Он смотрел на затылок жены, на тёмные волосы, собранные в тугой узел, и этот вид пугал его гораздо больше, чем крики и обвинения, которых он подсознательно ждал и к которым был готов.
— Лид… — его голос был слабым, надтреснутым, как будто ему не хватало воздуха. — Послушай, это… это всё не так, как ты подумала. Это какое-то недоразумение, я клянусь.
Она медленно повернулась. На её лице не было ничего. Ни гнева, ни обиды, ни боли. Пустота. Её глаза, обычно тёплые, ореховые, сейчас напоминали два куска тёмного, непрозрачного стекла. Она смотрела не на него, а сквозь него, оценивающе и холодно, как хирург смотрит на поражённый гангреной орган перед ампутацией. Это спокойствие было невыносимым. Оно было хуже любой истерики.
— Я сам в шоке, — торопливо забормотал он, делая к ней неуверенный шаг. Он отчаянно нуждался в реакции, в любом проявлении эмоций, которое вернуло бы её в привычный, понятный мир. — Она просто приехала… сказала, что… но это может быть и не мой ребёнок, понимаешь? Мало ли… нужно сделать тест, всё проверить… Я не знаю, чего она хочет, может, денег просто…
Каждое его слово тонуло в вязкой, тяжёлой тишине, которую излучала Лида. Она не перебивала, не кивала, не хмурилась. Она просто ждала, когда он закончит этот жалкий, бессвязный монолог. И когда он, наконец, замолчал, исчерпав запас своих примитивных оправданий, она сделала то, чего он боялся больше всего. Она ничего не ответила.
Молча, с той же ледяной грацией, она прошла мимо него в гостиную. Она не коснулась его, но заставила его инстинктивно вжаться в стену, словно он был не человеком, а предметом мебели, который мешает на проходе. Он почувствовал себя пустым местом, невидимым и несуществующим. Парализованный на секунду этим унижением, он опомнился и бросился за ней.
— Лида, ну подожди! Давай поговорим! — его голос обрёл нотки паники. Он не понимал её плана, и эта неизвестность сводила с ума. — Не молчи, прошу тебя! Накричи, ударь, сделай что-нибудь!
Она не обращала на него внимания. Её целью был журнальный столик, на котором лежал его ноутбук. Его рабочий инструмент, его связь с миром, его хранилище секретов. Она подошла и решительно подняла крышку. Экран ожил, осветив её бесстрастное лицо холодным светом. Костя остановился в паре шагов от неё, наблюдая за её уверенными, быстрыми движениями. Её пальцы порхали над тачпадом, открывая окна, сворачивая вкладки. Она действовала не как обиженная жена, а как следователь, который точно знает, где искать улики. Он смотрел на её руки и чувствовал, как по спине пробегает ледяной пот. Он не знал, что именно она ищет, но был уверен в одном: она это найдёт. И это будет его приговором.
Его слова повисли в воздухе, ненужные и бесполезные, как пыль в солнечном луче. Лида не удостоила их ответом. Её пальцы с неестественной, пугающей лёгкостью скользили по тачпаду, открывая браузер. Костя смотрел на это, и в его голове лихорадочно проносились варианты: почта, мессенджеры, история поиска? Он пытался вспомнить, что он мог забыть удалить, где оставил следы, но его мозг, парализованный страхом, отказывался работать. Он видел только её сосредоточенный профиль, отстранённый и чужой, и это было хуже любых допросов.
Она не стала копаться в его личной переписке. Это было бы слишком просто, слишком предсказуемо. Вместо этого её курсор уверенно навёлся на закладку в панели быстрого доступа. «Наш Банк». Костя замер. Это был их общий счёт, тот самый, куда приходили обе их зарплаты, откуда они оплачивали ипотеку, еду, планировали отпуск. Святая святых их совместной жизни, символ полного и безоговорочного доверия. По крайней мере, он так думал.
Лида ввела пароль, который они оба знали наизусть. Её пальцы не дрогнули. Страница загрузилась, и она, не мешкая, открыла раздел «История операций». Она пролистала вниз, мимо привычных списаний за супермаркеты, коммунальные услуги и онлайн-покупки. Пролистала на месяц назад. Потом ещё на один. И ещё. Её палец остановился. Она нашла то, что искала.
Не говоря ни слова, она развернула ноутбук экраном к нему. Костя невольно подался вперёд, вглядываясь в ровные строчки цифр. И увидел.
Екатерина С. Перевод: 5 000 руб. Екатерина С. Перевод: 5 000 руб. Екатерина С. Перевод: 5 000 руб.
Даты шли с беспощадной методичностью. Каждый месяц, примерно в двадцатых числах, сразу после его «командировок», с их общего счёта уходила одна и та же сумма. Год. Двенадцать переводов. Шестьдесят тысяч рублей. Шестьдесят тысяч, которые он объяснял задержками премий, непредвиденными тратами на машину, помощью другу, попавшему в беду. Ложь, выстроенная на лжи, теперь смотрела на него с экрана чёрными, неопровержимыми цифрами. Его жалкие оправдания про «недоразумение» и «случайность» рассыпались в прах. Это была не случайность. Это была система. Вторая, тайная статья расходов его семейного бюджета.
Костя поднял глаза от экрана и встретился с её взглядом. И только сейчас, когда молчание стало абсолютно невыносимым, она заговорила. Её голос был ровным, лишённым всяких эмоций, но каждое слово било, как удар хлыста.
— То есть, каждую твою командировку ты знакомишься с какими-то бабами, а сейчас одна из них приехала, чтобы познакомить тебя с твоим сыном, а ты мне говоришь, чтобы я не делала поспешных выводов?! — она сделала короткую паузу, давая фразе впитаться в него, отравить его изнутри. А потом указала тонким пальцем на экран, на колонку списаний. — Вот это, — отчеканила она, — вот эти регулярные выплаты из нашего кармана — это тоже поспешные выводы? Ты год кормил её и её ребёнка, пока рассказывал мне, что нам нужно немного затянуть пояса.
Костя открыл рот, но не смог произнести ни звука. Воздуха не хватало. Обвинение было полным, исчерпывающим и не оставляющим ни единого шанса на спасение. Он был пойман не на измене — это было бы слишком банально. Он был пойман на мелочном, унизительном воровстве у собственной семьи.
Тишина, последовавшая за её обвинением, была плотной и тяжёлой, как влажная земля. Костя стоял, раздавленный неопровержимостью этих цифр, этих дат, этой унизительной бухгалтерии его предательства. Все заготовленные в панике слова, все лживые конструкции, которые он так долго и тщательно выстраивал, рассыпались в пыль под холодным светом экрана ноутбука. Он больше не был мужем, уличённым в измене. Он был мелким воришкой, пойманным за руку у общей кассы.
Он сглотнул, во рту пересохло. Попытка оправдаться казалась теперь не просто бесполезной, а смехотворной. И он выбрал последнее, что у него оставалось, — жалкую, вымученную искренность.
— Лида… я… — он осёкся, голос не слушался. — Я дурак. Просто дурак. Я не знаю, как так вышло… Она сказала, что ей трудно, что ребёнок… Я просто хотел помочь…
Он ожидал чего угодно: нового витка ярости, презрительного смеха, но только не того, что она сделала. Лида, даже не взглянув на него, с абсолютным безразличием закрыла вкладку с банковским счётом. Щелчок мышкой прозвучал как выстрел. Этот разговор был окончен. Она вынесла вердикт и больше не нуждалась в показаниях обвиняемого.
Её пальцы снова пришли в движение, но на этот раз они открыли новую вкладку. Костя увидел знакомый сине-белый интерфейс социальной сети, и новая волна ледяного ужаса, гораздо более сильного, чем прежде, прокатилась по его телу. До этого момента катастрофа была локальной, она происходила в стенах их квартиры, между ними двумя. Теперь же она грозила вырваться наружу, и он инстинктивно понял, куда именно будет нанесён следующий удар.
— Не надо… — прошептал он, когда увидел, как она уверенно вбивает в строку поиска имя: «Инна Викторова».
На экране появилось улыбающееся, до боли знакомое лицо его матери. Фотография с прошлогоднего отпуска в санатории, куда они с Лидой отправили её на юбилей. Она стояла на фоне ухоженных клумб, счастливая и ничего не подозревающая. Костя смотрел на это фото и физически ощущал, как сейчас в этот безмятежный мир ворвётся ураган.
Лида нажала кнопку «Написать сообщение». Открылось пустое белое поле.
— Лида, пожалуйста, не впутывай её, — его голос обрёл силу от отчаяния. Он сделал шаг к ней, протягивая руку, чтобы остановить, но замер, не решаясь дотронуться. Он уже не имел на это никакого права.
Она впервые за долгое время повернула к нему голову. Её взгляд был лишён тепла, но в нём появилась едкая, злая ирония.
— Впутывать? — переспросила она спокойно. — Я ничего не впутываю, Костя. Я просто делюсь радостной новостью с твоей мамой. Она ведь так хотела внуков. Все уши нам прожужжала, помнишь? Порадую старушку.
Её пальцы забегали по клавиатуре. Не быстро, не яростно, а методично и ровно, словно она составляла деловой отчёт. Костя не видел текста, но мог представить каждое слово, и от этого становилось только хуже. Он смотрел, как на белом поле появляются чёрные буквы, складываясь в приговор его репутации, его сыновьему статусу, всему тому образу «идеального Костеньки», который его мать лелеяла всю жизнь.
Затем Лида открыла папку с фотографиями. Она нашла снимок, который успела сделать на телефон, пока незваная гостья стояла на пороге — крупный план растерянного детского лица. «Прикрепить файл». Следом она вернулась к банковской выписке, скопировала номер карты Екатерины С. и вставила его в конец сообщения. Всё было готово.
Её палец с идеальным маникюром — тем самым, который она делала сама, экономя их «общий бюджет» — замер над кнопкой «Отправить». На секунду. Две. Это была самая длинная пауза в жизни Кости. Пауза, наполненная его немым воплем. А потом она нажала. И мир рухнул.
Голубая галочка, подтверждающая отправку сообщения, была похожа на крошечную надгробную плиту. Костя смотрел на неё, и ему казалось, что он слышит, как земля с глухим стуком падает на крышку его гроба. Прошла секунда. Десять. Тридцать. В этой звенящей пустоте он успел испытать призрачную, идиотскую надежду: может, она не у телефона? Может, она спит? Может, интернет не работает? Эти мысли были похожи на попытку утопающего ухватиться за солнечный блик на воде.
И тут зазвонил телефон.
Мелодия — какой-то бодрый, дурацкий шлягер из восьмидесятых, который Костя никак не мог заставить мать сменить, — пронзила тишину квартиры, как сирена воздушной тревоги. Телефон лежал на диване, вибрируя и подпрыгивая. Костя дёрнулся к нему, как к спасательному кругу, его единственным инстинктивным желанием было нажать на сброс, оборвать связь, отсрочить неизбежное хотя бы на минуту. Но Лида была быстрее.
Она шагнула к дивану, взяла жужжащий аппарат в руку так, словно он принадлежал ей. Её большой палец привычно провёл по экрану, принимая вызов. Костя замер с протянутой рукой, глядя, как она с хирургической точностью нажимает на иконку громкой связи.
— Алло, — произнесла она в динамик. Голос был спокойным, почти вежливым.
— Ты что себе позволяешь?! — из телефона вырвался искажённый, пронзительный крик Инны Викторовны. Это был не вопрос, а обвинение, брошенное с такой силой, будто она пыталась пробить расстояние и ударить невестку словами. — Что это за гадости ты мне шлёшь?! Ты решила опорочить моего сына?! С ума сошла?!
Костя инстинктивно шагнул вперёд.
— Мама, подожди…
— Молчи! — рявкнула она уже на него, не давая вставить и слова. Её гнев, не найдя выхода в реальном мире, обрушился на единственную доступную цель по ту сторону провода. — Я с ней разговариваю! Что это за фото? Что за бред ты придумала?! Захотелось денег из нас вытянуть, так нашла способ поизящнее?!
Лида держала телефон на вытянутой руке, как какой-то любопытный артефакт. На её лице не дрогнул ни один мускул.
— Здравствуйте, Инна Викторовна, — её ровный тон был убийственным контрастом на фоне материнского визга. — Я ничего не придумывала. Я просто поделилась с вами семейной новостью. Вы же так хотели внука. Вот, ваш сын вам его организовал. Я даже приложила реквизиты, чтобы вы могли помогать ему содержать его… вторую семью. Не из нашего же общего бюджета ему это делать, верно?
На том конце провода на секунду воцарилось молчание. Казалось, Инна Викторовна задохнулась от возмущения. Костя воспользовался этой паузой.
— Лида, прекрати! Мама, это не так… всё не так…
— А как?! — снова взорвалась Инна Викторовна, и теперь её ярость была направлена на обоих. — Костенька, что она с тобой делает?! Ты посмотри, до чего она тебя довела! Эта… она решила разрушить нашу семью! Обвинить тебя в том, чего нет!
— Чего нет? — холодно уточнила Лида, обращаясь к окаменевшему мужу. — Костя, скажи своей маме, что ничего нет. Скажи ей, что эта девушка с ребёнком мне приснилась. И что шестьдесят тысяч рублей за последний год я сама кому-то переводила. Давай, скажи.
Костя открыл и закрыл рот. Он оказался в ловушке, зажатый между двумя огнями. Любое слово, сказанное в защиту одной, будет воспринято как предательство другой. Он беспомощно посмотрел на Лиду, потом на телефон, из которого уже неслось новое обвинение от матери.
— Я так и знала, что ты его доведёшь! С самого начала знала! Вместо того чтобы мужа поддержать, ты его топишь! Унижаешь перед собственной матерью!
— Поддержать? — в голосе Лиды впервые появились металлические нотки. — Поддержать его в том, что он таскает деньги из дома на своих баб и их детей? Этому вы его учили, Инна Викторовна? Это и есть ваша хвалёная семейная ценность?
Скандал перестал быть о Косте. Он превратился в поединок двух женщин, в котором он был лишь разменной монетой, жалким поводом. Крики из динамика смешивались с ледяными ответами Лиды. Комната наполнилась ненавистью, густой и осязаемой. Рассказ обрывается в этой точке кипения, в оглушительном хоре взаимных оскорблений, где никто уже никого не слышит, и все трое навсегда заперты в руинах того, что когда-то было семьёй…
