— Он опять чавкает? Кристина, я не могу есть, когда кто-то рядом так причмокивает. Мы же цивилизованные люди, в конце концов.
Вадим демонстративно отодвинул от себя тарелку с недоеденной яичницей. Он не повышал голоса, нет. Он говорил тихо, почти шёпотом, будто делился с женой какой-то постыдной тайной, и от этого его слова жалили ещё больнее. Витя, сидевший на другом конце стола, замер с вилкой в руке. Он вжал голову в плечи, и его уши, оттопыренные и мальчишеские, мгновенно вспыхнули красным.
— Вадим, прекрати, — голос Кристины был резким, металлическим. — Он нормальный парень, просто волнуется. Он впервые в большом городе, дай ему освоиться.
— Освоиться? Он тут уже неделю осваивается. По-моему, за это время можно было бы выучить, как пользоваться ножом и вилкой, а не только вилкой. Деревенщина.
Он произнёс последнее слово с особым, смакующим пренебрежением, будто сплюнул что-то горькое. Витя торопливо проглотил кусок, положил вилку на стол и поднялся.
— Спасибо, сестрёнка, я наелся. Пойду позанимаюсь.
Он скрылся в комнате, которую ему выделили, двигаясь по квартире почти на цыпочках, словно тень в доме собственной сестры. Вадим проводил его брезгливым взглядом и победоносно посмотрел на жену.
— Вот видишь? Сам всё понимает. Этому человеку не место в нашей квартире. Отправь его в общежитие, пусть там свои порядки устанавливает.
Кристина сжала кулаки под столом. Каждый день был пыткой. Вадим не устраивал громких скандалов, он действовал тоньше, изводя её брата и её саму мелкими, ядовитыми уколами. Его не устраивало всё: как Витя слишком долго моется в ванной, как громко смотрит видео на ноутбуке в наушниках, как оставляет на кухонном столе кружку. Он ходил за ним по пятам, выискивая малейший повод для придирки, и каждый вечер вываливал на Кристину накопившееся за день раздражение.
— Ты же знаешь, что в общежитии сейчас ремонт, мест нет. Он подыскивает комнату, через пару недель съедет. Неужели так сложно потерпеть? Это же мой брат!
— Вот именно, твой, — отрезал Вадим, поднимаясь из-за стола. Он демонстративно взял тарелку Вити, на которой остался почти нетронутый завтрак, и с грохотом отправил её содержимое в мусорное ведро. — А в моей квартире я не намерен терпеть посторонних. У меня однокомнатная квартира, которую я превратил в двушку, чтобы у нас было личное пространство. А теперь в этом пространстве живёт чужой человек.
Кристина молча смотрела на его широкую, уверенную спину. Он был прав. Квартира была его, купленная ещё до их брака, хоть ипотеку они теперь и платили вместе. И он не упускал ни единого случая, чтобы напомнить ей об этом.
На следующей неделе стало только хуже. Вадим перестал разговаривать с Витей совсем, обращаясь к нему исключительно через Кристину. «Передай своему брату, чтобы выключил свет в коридоре», «Спроси у своего родственника, когда он соизволит освободить ванную». Это было унизительно. Витя с каждым днём становился всё более замкнутым и тихим. Он почти перестал выходить из своей комнаты, питался всухомятку, чтобы лишний раз не показываться на кухне.
Развязка наступила в четверг. Кристина вернулась с работы и нашла брата, упаковывающего свои немногочисленные вещи в спортивную сумку.
— Ты куда? Нашёл что-то?
— Нашёл, — он не смотрел на неё, сосредоточенно сворачивая футболку. — Комнату у одного парня. Сегодня переезжаю.
— Но ты же говорил, что там только со следующей недели можно…
— Договорился, — коротко бросил он, и в этой короткой фразе Кристина услышала всю его боль и неловкость. Он не хотел жаловаться, не хотел делать сестру виноватой. Он просто уходил, чтобы прекратить этот кошмар для всех.
Когда за Витей закрылась дверь, Кристина осталась стоять посреди коридора. Она чувствовала себя опустошённой и виноватой. Вечером вернулся Вадим. Он вошёл в квартиру, принюхался к воздуху, как хищник, и сразу всё понял.
— Съехал? — спросил он с плохо скрываемым удовлетворением в голосе.
— Съехал, — глухо ответила Кристина.
Он ничего больше не сказал. Просто прошёл в комнату, где жил Витя, широко распахнул окно, впуская внутрь холодный вечерний воздух, и удовлетворённо хмыкнул. Он победил. Он очистил свою территорию от чужака. Кристина смотрела на него и чувствовала, как внутри неё зарождается холодная, тёмная ярость. Она ещё не знала, что это было лишь затишье. Настоящая буря была ещё впереди.
Неделя прошла в странном, вязком затишье. Воздух в квартире, казалось, стал чище и разреженнее, но дышать было тяжело. Вадим ходил по дому с видом хозяина, вернувшего себе свои владения. Он больше не цедил слова сквозь зубы, наоборот, стал показательно расслабленным, даже весёлым. Он громко включал музыку, разваливался на диване, раскинув руки, и с удовольствием отмечал, что теперь ему никто не мешает. Кристина молча наблюдала за этим представлением. Она убирала, готовила, поддерживала разговор на бытовые темы, но внутри неё рос и крепчал холодный, твёрдый комок обиды. Она чувствовала себя предательницей по отношению к брату и обманутой — по отношению к мужу.
В субботу вечером, после ужина, они сидели в гостиной. Вадим листал каналы на телевизоре, остановившись на каком-то боевике, где всё взрывалось и грохотало. Он откинулся на спинку дивана, закинув ногу на ногу, и с ленивой улыбкой повернулся к Кристине.
— Кстати, я совсем забыл тебе сказать. Тут Ирка звонила, сестра моя. В общем, они к нам приезжают.
Кристина оторвала взгляд от книги. Она почувствовала, как тот самый холодный комок внутри неё напрягся.
— Ира? Надолго?
— Да на всё лето, — небрежно бросил он, не отрывая взгляда от экрана, где герой в майке-алкоголичке расстреливал врагов из двух пистолетов. — У неё отпуск, а пацанов куда-то надо девать. Вот и приедут, погостят месяца два.
Два месяца. Эта цифра ударила Кристину как физический разряд тока. Два. Месяца. Сестра. С двумя детьми. В их двухкомнатной квартире, одна из комнат в которой была размером с кладовку. И тут всё встало на свои места. Пазл, который она не могла сложить всю неделю, внезапно обрёл чудовищную, уродливую форму. Его брезгливость к Вите. Его постоянное нытьё про «личное пространство». Его спешка, с которой он выпроваживал её брата. Всё это было не просто капризом. Это была методичная зачистка территории.
— Когда ты это решил? — её голос был тихим, но в нём зазвенела сталь.
— Да мы с ней ещё месяц назад договорились, — он всё так же беззаботно махнул рукой. — Я думал, я тебе говорил. Наверное, забыл.
Он не забыл. Он намеренно молчал. Он выжидал, пока она своими руками поможет ему избавиться от помехи в лице её брата, чтобы потом просто поставить её перед фактом.
— Значит, поэтому ты выживал Витьку? — она отложила книгу. Разговор перестал быть томным. — Чтобы освободить комнату для своей сестры? Ты поэтому устроил ему травлю?
Вадим наконец оторвался от телевизора и посмотрел на неё. В его взгляде промелькнуло раздражение.
— Ну что ты начинаешь? Не сравнивай. Ира — это моя родная сестра, моя семья. А Витя твой — чужой человек, приехал тут на шее сидеть.
Это было последней каплей. Холодный комок внутри Кристины взорвался раскалённой лавой. Она вскочила с кресла.
— То есть моему брату нельзя у нас пожить пару недель, пока он ищет жильё, а твоя сестра со своим выводком может к нам приехать на два месяца?! Ты совсем уже обнаглел?!
— Они моя СЕМЬЯ!!!
— Мой брат, который ходил по квартире тише мыши, который ел один раз в день, чтобы тебе на глаза не попадаться, — это «чужой человек»! А твоя Ирка с двумя спиногрызами, которые разнесут всю квартиру к чертям, — это «семья»?! — она кричала, и каждое слово было наполнено неделей сдерживаемой ярости.
Он поднялся с дивана. Он был выше её на голову, и теперь он смотрел на неё сверху вниз, и в его глазах не было ни капли раскаяния. Только холодная, высокомерная уверенность в своей правоте.
— Да. Именно так, — отчеканил он. — Потому что это мой дом. И я здесь решаю, кто будет жить, а кто нет. Моя сестра будет жить здесь столько, сколько понадобится. А мнение твоё, — он сделал короткую паузу, вбивая гвоздь последней фразой, — меня не интересует.
Ира с детьми обрушилась на квартиру, как стихийное бедствие. Она влетела в прихожую, громыхая чемоданами, с порога обдав Кристину приторно-сладким запахом духов и потоком слов, не требующих ответа. За ней, словно два маленьких урагана, ворвались её сыновья, Миша и Саша, семи и пяти лет. Они немедленно принялись исследовать новую территорию с энергией вандалов, трогая всё руками, заглядывая во все углы и перекрикивая друг друга.
— Ой, Кристиночка, привет! А вот и мы! Вадик, ну помогай же, что стоишь! — щебетала Ира, вручая брату сумки и пакеты.
Вадим сиял. Он подхватывал племянников на руки, кружил их по коридору, громко смеялся и вёл себя так, будто в его жизнь наконец-то пришёл настоящий праздник. Кристина стояла посреди этого хаоса с натянутой улыбкой, чувствуя себя чужой и лишней в собственном доме. Комната, где ещё недавно так тихо жил Витя, мгновенно превратилась в шумный детский лагерь.
Первые дни были адом. Пол в гостиной, ещё вчера сверкавший чистотой, покрылся липкими пятнами от сока и россыпью мелких деталей от конструктора, острых, как зубы дракона. Телевизор с утра до ночи транслировал мультфильмы на оглушительной громкости. Ванная комната превратилась в филиал аквапарка с мокрыми полотенцами на полу и игрушками в раковине. Ира вела себя не как гостья, а как полноправная хозяйка. Она без спроса брала продукты, пользовалась косметикой Кристины и раздавала ей указания, будто нанятой прислуге.
— Кристин, ты бы супчика сварила, а то мальчишкам нужно горячее. И постирать бы надо, у нас вещи уже кончаются.
Вадим всего этого словно не замечал. Он умилялся проказам племянников, хвалил стряпню сестры (приготовленную из продуктов Кристины) и каждый вечер с гордостью заявлял: «Вот это я понимаю — семья! Дом полной чашей!»
Кристина перестала спорить. Она больше не кричала и не предъявляла претензий. Ярость, взорвавшаяся в ней в ту субботу, остыла и превратилась в холодный, твёрдый лёд. Она молча убирала разбросанные игрушки, готовила на пятерых и наблюдала. Она видела, как Вадим расцветает в роли главы большого клана, как ему льстит зависимое положение сестры, как он упивается своей властью. Она больше не была его женой, она стала функцией, бесплатным приложением к его комфорту.
Наступил день оплаты ипотеки. Обычно они переводили деньги в один день, каждый со своей карты. Вечером Вадим, развалившись на диване рядом с сестрой, лениво спросил, не отрываясь от телефона:
— Ты свою часть за ипотеку кинула? А то мне смс-напоминание пришло.
Кристина сидела в кресле и читала. Она медленно перевернула страницу, прежде чем ответить.
— Нет.
Вадим оторвал взгляд от экрана.
— В смысле нет? Забыла?
— Нет. Я не забыла, — она закрыла книгу, положила её на столик и посмотрела ему прямо в глаза. Её взгляд был спокойным и холодным, как зимнее небо. — Я не заплатила.
В комнате на несколько секунд стало тихо, даже мультики по телевизору, казалось, приглушили звук. Ира с любопытством переводила взгляд с брата на Кристину. Вадим медленно сел. Его лицо начало багроветь.
— Ты что творишь? — прошипел он так, чтобы слышала только она.
— Я ничего не творю. Просто следую твоей логике, — её голос был ровным, без единой дрогнувшей ноты. — Ты сказал, что это твой дом. Ты сказал, что ты здесь хозяин. Ты один решаешь, кто тут живёт, и моё мнение тебя не интересует. Я с этим согласна. Но хозяин дома не только решает, кто в нём живёт. Хозяин дом содержит. Полностью.
Он смотрел на неё, не веря своим ушам. Это был удар ниже пояса. Он прекрасно знал, что один он ипотеку не потянет. Его зарплаты едва хватало на его собственные нужды и теперь ещё на содержание сестры с детьми.
— Ты… ты…
Он не мог подобрать слов. А она продолжила, методично и беспощадно, как хирург скальпелем:
— Так что у тебя теперь есть выбор, Вадим. Очень простой. Либо ты, как полноправный хозяин, платишь за всё сам. За ипотеку, за еду на пятерых, за растущие счета. Либо ты, как хозяин, принимаешь другое решение. И просишь свою семью освободить помещение. Выбирай.
Вадим смотрел на жену так, будто видел её впервые. Не ту Кристину, что сглаживала углы и старалась сохранить мир, а незнакомую, холодную женщину с глазами из стали, которая только что поставила ему шах и мат на их общей семейной доске. Его лицо исказилось. Это был уже не гнев, а бессильная ярость загнанного в угол зверя. Собственная гордыня, которую он так лелеял, превратилась в капкан. Признать её правоту означало расписаться в собственной несостоятельности. Попросить сестру уехать — значит уронить себя в её глазах, в глазах племянников, да и в своих собственных.
— Ты пожалеешь об этом, — выплюнул он, поднимаясь с дивана. В нём всё клокотало.
Ира, почувствовав, что дело пахнет жареным, поспешно увела детей в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Вадим навис над Кристиной.
— Ты думаешь, я не справлюсь? Думаешь, я позволю тебе так со мной разговаривать в моём доме?
— Это не угроза, Вадим. Это факт, — спокойно ответила она, не отводя взгляда. — Я просто ставлю тебя перед последствиями твоих же решений. Ты хотел быть хозяином? Будь им.
Он выбрал сестру. Это было предсказуемо. Он не мог отступить, не мог показать слабину. Весь вечер он демонстративно игнорировал Кристину, громко обсуждая с Ирой планы на следующую неделю, словно ничего не произошло. Он хотел показать, что её ультиматум — пустой звук, что он всё контролирует. Но Кристина видела, как дёргается его щека и как он то и дело бросает на неё быстрые, злобные взгляды.
На следующее утро, пока все ещё спали, она молча собрала свои вещи. Не всё, только самое необходимое: одежду, ноутбук, документы. Она двигалась по квартире тихо, без суеты. Не было ни хлопанья дверцами шкафов, ни яростно брошенных на пол предметов. Её действия были выверенными и окончательными, как подписание приговора. Она вызвала такси и, когда машина уже ждала внизу, зашла в спальню. Вадим спал, отвернувшись к стене. Она положила на его подушку ключи от квартиры. Холодный металл тускло блеснул в утреннем полумраке.
Она уехала к подруге, отправив Вадиму одно-единственное сообщение: «Я подаю на раздел имущества. Квартира куплена в браке, ипотека платилась совместно. Можешь начинать искать деньги на мою долю».
Прозрение настигло Вадима не сразу. Первые пару дней он куражился. Рассказывал сестре, что Кристина просто устроила истерику и скоро приползёт обратно. Он наслаждался свободой и отсутствием её осуждающего взгляда. Но потом реальность начала вгрызаться в его самодовольство острыми зубами. Деньги на карте стремительно таяли. Постоянный шум, который устраивали племянники, перестал казаться ему милым и семейным. Он раздражал, бил по нервам, не давал сосредоточиться. Ира, оставшись без буфера в лице Кристины, начала обращаться со всеми своими проблемами и просьбами напрямую к нему.
— Вадик, у Саши сопли, надо бы в аптеку сбегать. Вадик, у нас молоко кончилось. Вадик, а ты не мог бы с Мишей посидеть, а то я хочу с подружкой встретиться?
Он приползал с работы уставший и злой, а дома его ждал не ужин и тишина, а вторая смена в роли аниматора и спонсора. Квартира, его крепость, превратилась в балаган, который высасывал из него последние силы и деньги. Сестра и племянники из символа его «полной чаши» превратились в обузу, в живое напоминание о той роковой ошибке, которую он совершил.
Финальный взрыв произошёл через неделю. Вадим вернулся домой, мечтая только об одном — запереться в ванной и постоять под горячим душем. Но ванная была занята. Оттуда доносились визги племянников и смех Иры. Он постучал.
— Ира, долго ещё?
— Ой, братик, мы тут купаемся! Ещё полчасика, наверное!
И в этот момент в нём что-то оборвалось. Полчаса. В его собственной ванной. В его собственном доме, который трещал по швам из-за его же тупости. Он больше не мог.
— Ира, выходи. Немедленно, — его голос был глухим и страшным.
Когда сестра вышла, закутанная в полотенце, она увидела его перекошенное от ярости лицо.
— Собирай детей. И свои вещи. Чтобы завтра утром вас здесь не было.
— Вадик, ты чего? Что случилось? — залепетала она, ничего не понимая.
— Случилось то, что твой отпуск закончился! — заорал он, и дети в комнате испуганно замолчали. — Всё! Праздник окончен! Убирайтесь!
На следующий день он остался один. В пустой, гулкой квартире, заваленной чужими вещами и остатками чужой жизни. Он сел на диван посреди этого хаоса. Тишина, о которой он так мечтал, теперь давила на уши, оглушала. Он проиграл. Проиграл всё: жену, семью, спокойствие, деньги. Он доказал, что он хозяин. Хозяин разрушенного мира, который он с таким упорством построил своими собственными руками. И возвращать Кристину было уже бесполезно. Он это знал. Некоторые вещи ломаются навсегда…
