— Ну что, ты не передумала? Может, ну её, эту картошку? Спина же трещит, я же вижу.
Коля стоял в дверях спальни, прислонившись к косяку, и смотрел на Ларису с выражением такого искреннего сочувствия, что на секунду ей и вправду захотелось всё отменить. Она как раз пыталась застегнуть молнию на спортивной сумке, но каждое неловкое движение отдавалось тупой, ноющей болью в пояснице. Проклятый остеохондроз обострился в самый неподходящий момент. Мать звонила уже неделю, причитая, что урожай пропадает, а помощников нет.
— Не передумала, Коль. Мама одна не справится, — Лариса наконец справилась с молнией и, кряхтя, выпрямилась. — Да я и не собираюсь там рекорды ставить. Пару вёдер выкопаю, помогу в погреб спустить, и всё. Завтра к вечеру уже вернусь.
Он подошёл к ней, мягко обнял за плечи и поцеловал в макушку. От него пахло кофе и заботой.
— Умничка ты моя. Героиня. Я бы поехал с тобой, ты же знаешь, но эта конференция в субботу… Чёртов начальник, ни минуты покоя.
Лариса знала про конференцию. Вернее, она знала то, что он ей рассказал: важное мероприятие, явка обязательна, повышение на горизонте. Она вздохнула. Конечно, было бы лучше, если бы они поехали вместе. Вдвоём управились бы за несколько часов. Но работа есть работа.
— Я тут без тебя совсем затоскую, — продолжал он, заглядывая ей в глаза. — Буду ходить по пустой квартире и ждать свою хозяюшку.
Она усмехнулась.
— Не преувеличивай. Найдёшь чем заняться. Кран в ванной, например, уже не просто капает, а скоро начнёт с нами разговаривать. Обещал же на выходных сделать.
Лицо Коли тут же приняло серьёзное, деловитое выражение. Он даже легонько стукнул себя кулаком по лбу.
— Точно! Кран! Лар, вот клянусь, всё сделаю! В субботу после конференции сразу в магазин за прокладками, и к вечеру будет как новенький. Даже отвлекать никто не будет. Устрою себе трудовые выходные. Тишина, покой, я и инструменты.
Он говорил так убедительно, с таким энтузиазмом, что последние остатки сомнений у неё улетучились. Она оглядела их гостиную, залитую утренним солнцем. Их гнёздышко. Ремонт закончили всего полгода назад. Делали всё для себя, вкладывали каждый рубль, каждую свободную минуту. Светлые обои, новый ламинат, а главное — он, её мечта, её гордость — огромный угловой диван молочно-белого цвета. Она выбирала его три месяца, объездив все мебельные салоны города. Мягкий, уютный, идеальный. Коля сначала ворчал, что белый цвет — это непрактично, но потом сдался. Теперь на этом диване они проводили все вечера, смотря фильмы и обнявшись.
— Только, пожалуйста, ничего не испачкай, — она кивнула в сторону дивана. — Особенно на кухне. И если вдруг решишь заказать пиццу, ешь за столом. А то я знаю тебя.
— Ларис, ты за кого меня принимаешь? — он картинно обиделся. — Я буду самым примерным мужем на свете. Приедешь — кран не капает, в квартире идеальный порядок, а я жду тебя с ужином.
Она улыбнулась и поцеловала его. Ну как на него можно было злиться или в чём-то подозревать? Заботливый, любящий, свой. Боль в спине на время отступила, вытесненная волной нежности.
Проводив её до маршрутки и помахав рукой на прощание, Коля ещё несколько минут постоял на остановке, провожая взглядом удаляющийся автобус. Затем его лицо медленно изменилось. Озабоченная маска сползла, уступая место хитрой, предвкушающей ухмылке. Он достал из кармана телефон, нашёл в списке контактов номер «Петрович» и нажал на вызов.
— Петрович, здорово! План «Свобода» в действии! Моя на дачу укатила, картошку спасать, — Коля рассмеялся в трубку. — Да, до завтрашнего вечера минимум. Так что бери парней, закупайтесь по полной программе, и ко мне. Сегодня у нас будет финал Лиги чемпионов! Да, прямо у меня, на большом экране. Места всем хватит, не переживай. Диван у меня теперь — аэродром!
Дачная эпопея Ларисы закончилась, толком и не начавшись. Уже через час после приезда, попытавшись выкопать первый куст картошки, она поняла всю тщетность своей затеи. Каждый наклон превращался в пытку, спину простреливало так, что темнело в глазах. Мать, увидев её серое от боли лицо, только всплеснула руками и, вместо того чтобы настаивать на помощи, силой усадила её на веранду, вручив кружку с травяным чаем и банку с какой-то ядрёной, пахнущей скипидаром мазью.
— Да куда ж ты такая ехала, доченька? Лежать тебе надо, а не грядки штурмовать. Возвращайся в город, ложись в постель и не дёргайся. Справлюсь я тут как-нибудь. Соседку попрошу, в конце концов.
Промучившись ещё пару часов на жёсткой дачной кушетке и поняв, что без нормальных обезболивающих и своего ортопедического матраса она просто сойдёт с ума, Лариса приняла единственно верное решение. Обратная маршрутка была почти пустой. Глядя на проплывающие мимо унылые осенние пейзажи, она несколько раз пыталась дозвониться до Коли, чтобы обрадовать его своим скорым возвращением, но телефон мужа был упорно вне зоны доступа. «На конференции, наверное, попросили отключить звук», — подумала она без всякой тревоги. Даже испытала лёгкую гордость за своего такого делового и ответственного супруга.
Она представляла, как тихо войдёт в квартиру, застанет его, уставшего после работы, но довольного, с инструментами в руках у починенного крана. Она примет горячий душ, намажет спину спасительной мазью, и они вместе улягутся на свой чудесный белый диван смотреть какой-нибудь лёгкий фильм. Эта мысль грела её и помогала не обращать внимания на противную боль.
Поднявшись на свой этаж, она заметила, что дверь в квартиру не заперта на нижний замок. «Растяпа, — с нежной укоризной подумала она о муже. — Совсем один расслабился». Она тихо провернула ключ в верхнем замке и толкнула дверь, стараясь не шуметь, чтобы сделать сюрприз. Но вместо тишины на неё обрушилась какофония звуков. Из гостиной доносился рёв комментатора, перекрываемый громкими мужскими криками, пьяным смехом и звоном стекла. А в нос ударил такой густой, осязаемый смрад, что Лариса на секунду задохнулась. Это была гремучая смесь дешёвого табачного дыма, перегара, запаха пота и чего-то жирного, жареного, кажется, курицы из ближайшей забегаловки.
Сердце неприятно ухнуло. Она медленно, как во сне, прошла по коридору и заглянула в гостиную. То, что она увидела, было хуже любого ночного кошмара. Её уютное, вылизанное до блеска гнёздышко превратилось в филиал привокзальной пивной. Посреди комнаты, прямо на её любимом белом шерстяном ковре, расползалось огромное, уродливое пятно от красного вина, в котором уже плавали раскрошенные чипсы. На журнальном столике высились горы из грязных пластиковых тарелок, куриных костей и пустых бутылок из-под пива.
Но главным центром этого апокалипсиса был диван. Её белоснежный, идеальный диван. На нём, развалившись в самых непринуждённых позах, восседали Коля и трое его дружков, включая вечного собутыльника Петровича. Все были в уличной обуви. Они орали что-то в сторону телевизора, где двадцать два мужика гоняли мяч, и стряхивали пепел от сигарет прямо на пол. На подлокотнике дивана виднелся жирный тёмный след, видимо, от грязных джинсов одного из гостей. Сам Коля, её заботливый и любящий Коля, сидел с осоловевшим взглядом, держа в одной руке бутылку пива, а другой обнимая за плечи Петровича. Он был пьян. Безнадёжно, вульгарно пьян.
Лариса стояла на пороге, и мир вокруг неё медленно сужался до размеров этой осквернённой комнаты. Боль в спине исчезла, растворившись в волне обжигающего, ледяного гнева. Она смотрела на мужа, на его друзей, на то, во что они превратили её дом за несколько часов, и понимала, что только что в её жизни что-то сломалось. Безвозвратно.
Несколько секунд Лариса просто стояла и смотрела. Она была похожа на статую, высеченную из камня. Шумная компания в эйфории футбольного матча её даже не заметила. Первым обернулся Петрович, который потянулся за очередной бутылкой пива, стоявшей на полу. Его взгляд наткнулся на застывшую в дверном проёме Ларису, и его круглое, потное лицо на мгновение вытянулось от удивления. Он неуклюже толкнул Колю локтем в бок.
— Колян, гляди-ка… Кажется, твоя вернулась.
Коля медленно, с трудом сфокусировав взгляд, повернул голову. Увидев жену, он не проявил ни страха, ни смущения. На его лице отразилось лишь тупое, пьяное раздражение, как будто назойливая муха помешала ему наслаждаться моментом. Он лениво помахал ей рукой.
— О, Лариска! А ты чего так рано? Картошку всю выкопала? — он икнул и расплылся в глупой ухмылке. — Присоединяйся к культурному отдыху! Пиво будешь?
Двое других его дружков, чьих имён Лариса даже не знала, обернулись и загоготали, оценив «шутку». Один из них, худой и длинный, как жердь, в этот самый момент с абсолютно невозмутимым видом стряхнул длинный столбик пепла от своей сигареты прямо в горшок с её любимой орхидеей, которую она выхаживала почти год. Этот жест, такой будничный и равнодушный, стал для Ларисы спусковым крючком. Лёд внутри неё треснул, высвободив наружу раскалённую лаву ярости.
Она сделала шаг в комнату. Её голос, когда она заговорила, был на удивление спокоен, но в этой ледяной ровности таилось больше угрозы, чем в самом громком крике.
— Что здесь происходит, Коля?
Муж отмахнулся, его внимание снова переключилось на экран телевизора, где разворачивалась какая-то острая игровая ситуация.
— Лар, ну не начинай, а? Видишь же, пацаны в гости зашли, футбол смотрим. Расслабляемся. Ты это… не мешай, иди пока на кухню, чай попей. Или в коридоре подожди, тут самый напряжённый момент. Весь кайф ломаешь.
Эта фраза — «весь кайф ломаешь» — прозвучала как пощёчина. Он не просто не извинялся. Он считал себя вправе указывать ей, хозяйке дома, где ей ждать, пока они закончат свой шабаш. Он предлагал ей постоять в коридоре собственной квартиры, которую она отмывала до блеска, в которой каждая вещь была куплена на её, Ларисины, деньги, заработанные тяжёлым трудом.
И тут её прорвало. Спокойствие слетело, как дешёвая позолота, обнажив чистую, незамутнённую ярость. Её голос зазвенел от гнева, заполняя собой всю квартиру, перекрывая рёв комментатора и пьяные выкрики.
— То есть ты отправил меня к маме на дачу копать картошку, чтобы самому в моей квартире устроить притон со своими дружками? Я вернулась раньше и увидела, во что вы превратили мой новый диван! Собирай своих алкашей и проваливай, пока я не спустила вас всех с лестницы!
На секунду в комнате стало тише. Дружки Коли растерянно переглянулись. Но сам Коля, чья пьяная отвага граничила с полным отсутствием инстинкта самосохранения, лишь презрительно фыркнул. Он демонстративно отхлебнул пива прямо из горла и с вызовом посмотрел на жену.
— Ты чего разоралась-то? Истеричка. Ничего с твоим диваном не случится, химчистку вызовем. Пацаны мои — нормальные мужики, не алкаши. А командовать тут не надо. Я тоже в этой квартире живу, между прочим. Имею право гостей позвать.
Петрович, желая поддержать друга, согласно кивнул и добавил, уже теряя остатки осторожности:
— Да ладно тебе, Ларис. Ну посидим часок, досмотрим, и уйдём. Что ты как неродная?
Лариса перевела взгляд с мужа на Петровича, потом на двух остальных. В их глазах она не увидела ни стыда, ни раскаяния. Только пьяное высокомерие и уверенность в своей безнаказанности. Они не считали, что сделали что-то не так. Для них это была норма. И в этот момент она поняла, что слова здесь бессильны. Абсолютно. Она молча развернулась и решительным, твёрдым шагом направилась на кухню. Но не за чаем.
Когда Лариса вышла из гостиной, компания восприняла это как тактическую победу. Коля победоносно ухмыльнулся и поднял бутылку, чокаясь с Петровичем.
— Вот видишь? Поорала и успокоилась. Бабы — они такие. Им надо пар выпустить. Сейчас посидит на кухне, поостынет и вернётся шёлковая.
Петрович одобрительно хмыкнул, а двое других дружков снова уставились в телевизор, где судья назначил пенальти. Их внимание полностью переключилось на экран. Они были настолько поглощены игрой и алкоголем, что не услышали, как на кухне что-то глухо стукнуло, а потом послышался плеск воды. Они не заметили, как Лариса вернулась в коридор, держа в руках тяжёлое пластиковое ведро. То самое ведро, которое она с утра наполнила водой и оставила у двери, собираясь наконец вымыть вечно грязный пол на лестничной клетке. Вода в нём была уже не свежей, мутноватой, с плавающими на поверхности пылинками и каким-то мелким сором.
Её лицо было абсолютно непроницаемым, как у игрока в покер, идущего ва-банк. Ни гнева, ни обиды — только холодная, стальная решимость. Она вошла в гостиную, сделала несколько быстрых шагов и, не говоря ни слова, с широкого замаха опрокинула всё содержимое ведра прямо на диван, на котором сидела весёлая компания.
Десять литров грязной, ледяной воды обрушились на них с оглушительным всплеском. Это было похоже на взрыв. Вода залила всё: белоснежную обивку дивана, спины и головы Коли, Петровича и одного из их друзей. Второй успел инстинктивно отскочить, но и его окатило с ног до головы. На мгновение воцарилась оглушительная тишина, прерываемая лишь звуком стекающей на пол воды. Рёв комментатора из телевизора показался далёким и неуместным.
Первым очнулся Петрович. С диким, нечеловеческим воем он подскочил, стряхивая с себя воду и прилипшие к лицу окурки, которые, видимо, плавали в ведре.
— Ты что творишь, ведьма?! Охренела совсем?! — завизжал он, пятясь к выходу. Двое других, извергая потоки отборного мата, последовали его примеру. Они вылетели из квартиры как ошпаренные, оставляя за собой мокрые следы и запах перепуганного стада. Через секунду на лестничной клетке послышался грохот их торопливых шагов.
А Коля так и остался сидеть. Он сидел посреди огромной грязной лужи, которая теперь расползалась по его любимому дивану. Мокрые волосы прилипли ко лбу, с подбородка стекали струйки мутной воды. Он смотрел на Ларису расширенными, неверящими глазами, в которых пьяный угар сменился полным ступором. Он медленно поднял руку и провёл по мокрому лицу, словно пытаясь убедиться, что всё это не сон.
— Лариса… Ты… Ты что наделала?
Но Лариса его уже не слышала. Она молча прошла мимо него, проигнорировав и его самого, и тот хаос, что она устроила. Она вышла на балкон, распахнула створки и, не раздумывая, сгребла в охапку его вещи, которые аккуратной стопкой лежали на стуле, приготовленные на завтрашний день: джинсы, свитер, чистые носки, нижнее бельё. Всё это полетело вниз, во двор, разлетаясь в воздухе и приземляясь на мокрый от недавнего дождя асфальт.
Коля, наконец осознав масштаб катастрофы, вскочил с дивана.
— Ты с ума сошла?! Что ты делаешь?! Это же мои вещи!
Она вернулась с балкона и остановилась напротив него. Её взгляд был твёрдым и беспощадным.
— У тебя ровно одна минута, чтобы собрать свои шмотки во дворе и исчезнуть из моей жизни. Если через минуту твоего духу здесь не будет, — она сделала паузу, и её голос стал совсем тихим и оттого ещё более страшным, — я так же с балкона вышвырну твой паспорт. А потом залью его водой. Понял?
Он смотрел на неё, и до него наконец начало доходить. Это был не очередной скандал. Это был конец. В её глазах он не видел ничего, кроме выжженной пустыни. Он что-то мямлил про то, что она не имеет права, что это и его квартира тоже, но осекся под её немигающим взглядом. Он понял, что она не шутит. Ни единой секунды.
Спотыкаясь, он бросился в коридор, на ходу натягивая ботинки на мокрые носки, и выскочил за дверь. Лариса, не оборачиваясь, подошла к двери, захлопнула её и повернула ключ в обоих замках.
Она подошла к окну. Внизу, в свете уличного фонаря, металась жалкая, мокрая фигурка. Коля бегал по двору, торопливо собирая с грязного асфальта свои разбросанные вещи. Вот он поднял носок, вот — свитер. Он что-то кричал, глядя наверх, на окна их квартиры, но стёкла надёжно глушили его вопли. Лариса смотрела на это унизительное зрелище несколько минут, совершенно не чувствуя ни злорадства, ни жалости. Она не чувствовала ничего. Потом она отошла от окна и, не обращая внимания на лужи в гостиной и разорённый диван, прошла в спальню. Дверь в её прежнюю жизнь была закрыта на два замка. Навсегда…
