— Игорь, это что?
Голос Ольги был на удивление ровным, лишённым всяких эмоций. Он просто прозвучал в утренней тишине кухни, залитой ярким апрельским солнцем. На столе, покрытом праздничной скатертью, рядом с вазой с её любимыми тюльпанами и ещё не тронутым тортом, стояла большая картонная коробка. Только что Игорь с самодовольной улыбкой поставил её перед женой, объявив: «С днём рождения, любимая!». Внутри, на подушке из пенопласта, лежало нечто чёрное, массивное и абсолютно неромантичное.
— Сковорода. Чугунная. Настоящая, не то что эти ваши тефлоновые поделки. Вещь! — он с гордостью похлопал по картонному боку коробки, словно представлял публике восьмое чудо света.
Ольга молча смотрела на тяжёлый круг чёрного чугуна с короткой, такой же литой ручкой. Она чувствовала его вес даже на расстоянии. Он был тяжёлым, как якорь. Как надгробная плита на её мечтах о лёгком, тонком планшете с серебристым яблоком на крышке, ссылки на который она так ненавязчиво, как ей казалось, отправляла мужу последний месяц.
— Это тебе, чтобы готовила ещё лучше, — добавил Игорь, окончательно разрушая хрупкую утреннюю идиллию. — Так сказать, стимул. На ней стейки получаются — огонь!
Стимул. Это слово ударило её под дых. Ей сегодня тридцать. Не девятнадцать, не двадцать. Тридцать. Рубеж, после которого жизнь, как говорят, только начинается. И в начало этой новой жизни муж торжественно вручал ей стимул. Стимул стоять у плиты. Стимул готовить ему стейки. Он даже не понял, что только что сказал. Он смотрел на неё с искренним ожиданием восторга, как ребёнок, подаривший маме нарисованную каляку-маляку.
— Ты серьёзно? — она наконец подняла на него глаза. В них не было обиды или разочарования. В них был холодный, аналитический интерес исследователя, изучающего доселе неизвестный вид насекомого. — Ты правда считаешь, что на тридцать лет, на юбилей, лучший подарок женщине — это кухонная утварь?
Игорь тут же насупился. Он не привык к такому тону. Он ожидал благодарности, поцелуев, радостных восклицаний.
— Ну началось. Это не просто утварь! Это инвестиция! В наш быт, в наш уют. Я о тебе забочусь, чтобы ты ела вкусную и здоровую пищу. А ты всё воспринимаешь в штыки.
— Заботишься? — усмешка тронула её губы, но получилась злой. — Ты прекрасно знал, чего я хочу. Я тебе десять раз показывала этот планшет. Десять! Я объясняла, для чего он мне нужен — для работы, для эскизов, для всего. А ты покупаешь мне… вот это.
Она махнула рукой в сторону коробки, не желая даже называть предмет по имени. И тут её словно прорвало. Спокойствие исчезло, сменившись ледяной, концентрированной яростью.
— То есть я тебе должна дарить дорогущий проигрыватель на день рождения, а ты не мог купить мне планшет?! Вместо него ты даришь мне вот эту ерунду?!
— Ну, а что? Я для тебя старался и, знаешь, вот эти свои капризы…
— Ты решил, что моё желание — это каприз, а твоё — жизненная необходимость?
— Не сравнивай! Проигрыватель — это для души, это культура! А твой планшет — очередная игрушка, чтобы в интернете сидеть! И вообще, я не понимаю, чего ты бесишься? Подарок хороший, практичный. Тебе не угодишь!
Он повысил голос, пытаясь перекричать её логику своей обидой. Но Ольга уже не слушала. Она взяла в руки свой телефон, который лежал рядом с тортом. Её пальцы быстро заскользили по экрану, открывая список контактов.
— Что ты делаешь? — настороженно спросил Игорь.
— Отменяю праздник, — не поднимая головы, ответила она. Её голос снова стал спокойным, но теперь в нём звучал металл. — Звоню гостям. Говорю, что всё отменяется. По техническим причинам.
Она нашла номер своей подруги и нажала на вызов. Игорь смотрел на неё, на торт, на одинокие тюльпаны, на уродливую коробку со сковородой. Он хотел что-то крикнуть, возразить, но вдруг понял, что говорить нечего. Праздник был мёртв, так и не начавшись. Он был убит полутора килограммами чёрного чугуна. Ольга говорила в трубку ровным голосом, извинялась, что-то придумывала про внезапно заболевшего родственника. Закончив один звонок, она тут же начинала другой. Она методично, одного за другим, вычёркивала людей из своего дня рождения, оставляя в комнате только его, себя и этот чёртов стимул для улучшения кулинарных навыков.
Следующие три дня квартира была похожа на арктическую станцию, где двое полярников смертельно друг друга ненавидят, но вынуждены делить одно пространство. Они не разговаривали. Ольга спала на диване в гостиной, Игорь — в спальне. Их пути пересекались на кухне, где они молча готовили себе еду, демонстративно не замечая друг друга, как призраки. Игорь несколько раз пытался заговорить, начиная с дежурного «Надолго ты дуться собралась?», но натыкался на абсолютно непроницаемую стену её молчания. Он не извинялся. Он считал себя правым, а её реакцию — неадекватной женской истерикой, которая пройдёт сама собой.
На четвёртое утро он вышел из спальни с собранной дорожной сумкой. Командировка в Питер, о которой они договаривались месяц назад.
— Я поехал, — бросил он, обуваясь в прихожей.
— Хорошо, — ответила Ольга с кухни, не отрываясь от мытья чашки.
Он помедлил, ожидая хоть какой-то реакции — «позвони, как доберёшься», «удачи», чего угодно. Но в ответ была только звенящая работа воды из крана. Он фыркнул, посчитав это очередным проявлением её упрямства, и вышел. Звук повернувшегося в замке ключа стал для Ольги стартовым выстрелом.
Она не стала плакать или бить посуду. Она домыла чашку, вытерла её насухо и поставила на полку. Затем сварила себе большую кружку крепкого чёрного кофе и села за кухонный стол, глядя на пустой стул мужа. В её голове уже созрел план. Холодный, чёткий и абсолютно беспощадный. Она допила кофе, сполоснула кружку и прошла в гостиную.
Сердцем их квартиры, её алтарём и главным местом силы Игоря была его коллекция. Три массивных стеллажа из тёмного дерева, от пола до потолка заставленные виниловыми пластинками. Он собирал их почти пятнадцать лет. Это не было просто хобби, это была его вторая жизнь, его отдушина, его гордость. Каждая пластинка была найдена, выстрадана, куплена на аукционе или выменяна у таких же одержимых. Он знал историю каждой обложки, каждого лейбла. Он мог часами рассказывать про первое английское издание Pink Floyd или редкий японский пресс Майлза Дэвиса. Это было его сокровище.
Ольга подошла к стеллажам. Она провела пальцем по корешкам конвертов. Пыли не было — Игорь протирал свою коллекцию специальной тряпочкой дважды в неделю. Она не испытывала ненависти к этим пластинкам. Они были лишь инструментом. Вещью, ценность которой для мужа она знала лучше, чем кто-либо другой.
Она принесла из спальни большой белый пододеяльник и расстелила его на полу, создав импровизированный фон. Затем она начала. Методично, секция за секцией, она доставала пластинки. Она не торопилась. Каждую она аккуратно извлекала из конверта, клала на белую ткань и фотографировала на телефон. Сначала обложку. Потом обратную сторону. Потом сам винил, крупным планом захватывая «яблоко» — круглую этикетку в центре пластинки. Она знала от Игоря, что для коллекционеров важны все эти детали: матричный номер, состояние конверта, отсутствие царапин. Она работала как профессиональный оценщик. Спокойно, сосредоточенно и эффективно.
Вот она фотографирует первый пресс «Led Zeppelin IV» с редким внутренним конвертом. Вот — лимитированное издание Дэвида Боуи с постером. Вот — целая полка джаза на лейбле Blue Note, каждая пластинка из которой стоила как половина её месячной зарплаты. Она не вслушивалась в названия, не думала о музыке. Она видела лишь товар. Актив. Она открыла ноутбук, зашла на известный форум коллекционеров, где Игорь проводил вечера, и начала составлять объявление. Никаких эмоций. Только сухие факты: «Продаётся полная коллекция. Около тысячи пластинок. Рок, джаз, блюз. Много редких первых изданий (USA, Japan). Состояние от Excellent до Near Mint. Фото основных позиций прилагаются. Продаётся только целиком. Самовывоз». В графе «Причина продажи» она на секунду задумалась, а потом напечатала фразу, отточенную и холодную, как лезвие гильотины: «Смена жизненных приоритетов». Установив цену, основанную на беглом анализе похожих предложений, она нажала кнопку «Опубликовать».
Ответ на объявление пришёл немедленно, в течение получаса. Короткое сообщение на форуме от пользователя с ником «Коллекционер74»: «Добрый день. Заинтересован. Цена устраивает. Готов приехать завтра утром и забрать всё. Оставьте номер телефона». Стиль был деловым, без лишних сантиментов, что Ольге сразу понравилось. Она отправила свой номер и уже через пять минут телефон зазвонил. Мужской, низкий, спокойный голос подтвердил намерения. Договорились на одиннадцать утра.
Она не спала всю ночь. Не от волнения или раскаяния. Её мозг, словно мощный процессор, просчитывал варианты, готовился к предстоящей встрече. Она думала, что скажет, как будет себя вести. Она приняла душ, надела строгие чёрные брюки и простую серую кашемировую водолазку. Никакой домашней одежды, никакого намёка на расслабленность. Это была деловая встреча.
Ровно в одиннадцать в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в строгом тёмно-синем пальто и с дорогим кожаным портфелем в руках. Очки в тонкой металлической оправе, ухоженная седина на висках, спокойный, оценивающий взгляд. Он не был похож на суетливого барыгу с блошиного рынка. Он выглядел как профессор университета или топ-менеджер крупной компании.
— Виктор, — представился он, коротко кивнув.
— Ольга. Проходите.
Она провела его в гостиную. Виктор остановился на пороге комнаты и на мгновение замер. Его взгляд скользнул по трём стеллажам, и Ольга увидела в его глазах то, чего никогда не видела у Игоря — не просто собственническую гордость, а благоговение ценителя перед произведением искусства. Он медленно, почти не дыша, подошёл к стеллажам.
— Да… — выдохнул он. — Впечатляет. По фотографиям было понятно, что уровень высокий, но вживую…
Он не стал бесцеремонно хватать пластинки. Он снял пальто, аккуратно повесил его на спинку кресла, открыл свой портфель и достал оттуда пару тонких белых перчаток. Надев их, он с хирургической точностью извлёк первую попавшуюся пластинку — это был какой-то старый джазовый альбом. Он бережно вынул виниловый диск из внутреннего конверта, держа его за края. Повернул к свету, изучая поверхность на предмет царапин. Затем его взгляд сфокусировался на «яблоке», он что-то прочёл там про себя, кивнул и так же аккуратно вернул всё на место.
Ольга молча наблюдала за этим ритуалом со стороны. Она не предлагала кофе, не пыталась завести светскую беседу. Она была продавцом, он — покупателем. Всё остальное было лишним.
— Ваш муж… — начал было Виктор, но тут же осекся, поняв неуместность вопроса. Он прокашлялся и сменил тему. — Состояние действительно превосходное. Видно, что за коллекцией ухаживали.
Он выборочно проверил ещё десяток пластинок из разных секций, уделяя особое внимание тем, которые Ольга помечала как самые редкие. Его движения были точны и экономичны. Ни одного лишнего жеста. Наконец, он снял перчатки, убрал их в портфель и повернулся к Ольге.
— Я беру всё. Вопрос цены не обсуждается, она абсолютно адекватна. У меня с собой наличные. Вам удобно?
— Вполне, — ровно ответила она.
Виктор достал из портфеля большой невзрачный конверт из плотной бумаги и протянул ей. Ольга взяла его. Он был тяжёлым, плотно набитым. Она не стала пересчитывать деньги при нём. Она просто положила конверт на комод.
— Мои помощники ждут внизу. Нам понадобятся коробки и примерно час времени, чтобы всё упаковать.
— Без проблем.
Через пять минут в квартире появились двое молодых парней в спецовках. Они внесли стопки специальных картонных коробов для винила и под руководством Виктора начали методично опустошать стеллажи. Ольга сидела в кресле и смотрела, как исчезает мир её мужа. Пластинка за пластинкой, полка за полкой. Святилище разбирали на части, как старый сарай перед сносом. Парни работали быстро и молча. Звук скотча, которым заклеивали коробки, был единственным шумом в комнате.
Когда последняя пластинка легла в коробку, и последний короб унесли, в гостиной стало непривычно тихо и пусто. Звук в комнате изменился, стал гулким, безжизненным. Стеллажи из тёмного дерева зияли пустыми проёмами, как выбитые глазницы в черепе. Пыльные прямоугольники на полках были единственным напоминанием о том, что здесь когда-то хранилось сокровище. Виктор в последний раз окинул взглядом пустые полки, надел пальто и подошёл к Ольге.
— Спасибо за сделку. Если вдруг появится что-то ещё, вы знаете, как меня найти.
Он кивнул и вышел. Ольга осталась одна посреди разгромленной вселенной Игоря. Она подошла к комоду, взяла тяжёлый конверт. В нём была её свобода. Или её приговор. Она ещё не решила.
Игорь вернулся из командировки через два дня, вечером. Он был в прекрасном настроении. Сделка в Питере прошла успешно, а разлука, как он считал, должна была пойти им на пользу — дать Ольге время остыть и осознать свою неправоту. Он даже заехал в её любимую кондитерскую и купил коробку фисташковых макарунов — небольшой жест примирения. Войдя в квартиру, он с порога весело крикнул:
— Оля, я дома! Смотри, что я тебе принёс!
В ответ — тишина. Он прошёл в коридор, поставил сумку и коробку на тумбочку. Что-то было не так. Воздух в квартире казался другим — разреженным, гулким. Ольга вышла из кухни. Она была одета так же, как и в день сделки: чёрные брюки, серая водолазка. В её руках ничего не было, но её поза была воплощением готовности.
— Привет, — сказала она без всякого выражения.
— Привет… А что так тихо? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.
Он прошёл мимо неё в гостиную и замер на пороге. Его мозг на долю секунды отказался обрабатывать информацию, поступающую от глаз. Он видел стеллажи. Его стеллажи. Но они были пусты. Чёрные прямоугольные дыры зияли там, где ещё три дня назад стояли плотные ряды его сокровищ. Он сделал шаг вперёд, словно в замедленной съёмке, и провёл пальцем по одной из полок. Палец оставил тёмную полосу на слое пыли, нарушив идеальный прямоугольник, оставшийся от конверта пластинки.
— Что это? — его голос был хриплым шёпотом. — Это… шутка какая-то? Ограбление?
Он обернулся к Ольге. Её лицо было спокойным и непроницаемым, как у игрока в покер, которому только что сдали королевский флеш. Она молча вошла в комнату, подошла к комоду, взяла толстый бумажный конверт и протянула ему. Игорь смотрел то на конверт, то на её лицо, ничего не понимая.
— Вот, — сказала она ровным, лишённым всяких интонаций голосом. — Теперь ты можешь купить себе тот дорогущий проигрыватель, который так хотел.
Игорь тупо взял конверт. Он почувствовал его вес, толщину спрессованных внутри купюр. Холод начал расползаться от его желудка по всему телу, и в этот момент Ольга нанесла последний, смертельный удар.
— Только вот слушать на нём тебе больше нечего.
Эти слова подействовали как химический реагент, мгновенно превративший его шок в чистую, незамутнённую ярость. Он смотрел на неё, и в его глазах отражалось понимание всей чудовищности произошедшего. Это было не о деньгах. Это было не о пластинках. Она взяла то, что составляло его суть, его историю, его страсть, и превратила это в пачку бездушных бумажек.
Конверт с деньгами выпал из его ослабевших пальцев и глухо шлёпнулся на ковёр. Игорь издал какой-то странный, сдавленный звук, нечто среднее между рычанием и стоном. А потом его мир взорвался. Он схватил тяжёлый дубовый журнальный столик и с нечеловеческой силой перевернул его. Книги и пульт от телевизора разлетелись по полу. Он метнулся на кухню. Ольга не отступила ни на шаг, она просто стояла и смотрела. Он сгрёб со столешницы всё, что там стояло — вазу с фруктами, подставку с ножами, баночки со специями. Всё это с грохотом полетело на пол. Он пнул кухонный стул, и тот, пролетев через всю кухню, с треском ударился о холодильник.
— Ты… ты что наделала?! — наконец прорвался его голос, срывающийся и неузнаваемый. — Ты же знала… Ты всё знала!
Он ворвался обратно в гостиную, его взгляд был безумным. Он подбежал к дивану и начал срывать с него подушки, швыряя их в пустые стеллажи. Он не бил ничего ценного, он уничтожал уют. Он вымещал свою боль на самой ткани их совместной жизни.
— Это даже не предательство! — кричал он, глядя на неё горящими глазами. — Если бы ты с кем-то переспала, это было бы не так! Понимаешь? Не так! Ты мою душу продала! Взяла и продала за бумажки!
Внезапно он замер посреди комнаты, тяжело дыша. Хаос вокруг него был идеальным отражением хаоса внутри. Он обвёл взглядом разгромленную гостиную, кухню, пустые полки. Потом его взгляд остановился на Ольге. Она по-прежнему стояла на том же месте, спокойная и неподвижная. И в этом её ледяном спокойствии он увидел окончательный приговор их браку.
Молча, не говоря больше ни слова, он развернулся и пошёл в спальню. Через минуту он вышел оттуда с дорожной сумкой, в которую были наспех брошены какие-то вещи. Он прошёл мимо неё к выходу. В прихожей он остановился, но не обернулся.
— Жить с тобой я больше не могу.
Он открыл дверь, вышел на площадку и тихо прикрыл её за собой. Глухой щелчок замка прозвучал в разрушенной квартире как выстрел. Ольга осталась одна. Она стояла посреди хаоса, который сама же и создала. Медленно, словно нехотя, она опустила взгляд на пол, на тяжёлый конверт с деньгами, лежавший у её ног…
