— Серёж, я, кажется, выбрала…
Голос Аллы, ленивый и мурлыкающий, выдернул его из мерного потока цифр и отчётов. Он оторвал взгляд от светящегося экрана ноутбука и посмотрел на неё. Алла полулежала на широком диване, подложив под голову шёлковую подушку. В её руке был плотный глянцевый прямоугольник — каталог одного из тех автомобильных салонов, где ценники скромно прячут в самом низу страницы, будто извиняясь за свою дерзость. Она небрежно, скользящим движением, бросила его на низкий журнальный столик из тёмного дерева. Каталог шлёпнулся с дорогим, приглушённым звуком.
— Вот, посмотри. Страница сорок два. Красненькая. Мне кажется, она идеально мне подойдёт. Адрес салона, если что, на обратной стороне.
Сергей молча отставил ноутбук в сторону. В квартире было тихо, слышалось только едва уловимое гудение системного блока и тиканье старых настенных часов в коридоре — единственной вещи, которая переехала с ними из его холостяцкой квартиры. Он взял в руки тяжёлый журнал, ощутив пальцами холодную гладкость мелованной бумаги. Открыл на нужной странице. На него смотрел ярко-красный, хищный и абсолютно непрактичный городской автомобиль, замерший вполоборота на фоне какого-то футуристического пейзажа. Он был похож на дорогую игрушку, на блестящую конфету в яркой обёртке. Сергей провёл взглядом ниже, мимо восторженных описаний динамики и комфорта, и нашёл то, что искал. Цифра с шестью нулями. Его бровь медленно, но неумолимо поползла вверх.
— Неплохо, — произнёс он ровным, почти ленивым голосом, не отрывая взгляда от страницы. — Весьма неплохой выбор. Для подарка на день рождения — просто отлично. А ты мне не напомнишь, что ты присмотрела для меня на мой? Вроде в прошлом месяце обсуждали.
Он перевёл на неё взгляд. В его глазах ещё не было злости, только чистое, беспримесное любопытство исследователя, столкнувшегося с новым, непонятным ему видом живого существа.
Алла фыркнула, поправляя выбившийся из причёски локон. Она восприняла его слова не как упрёк, а как неуместную шутку.
— Серёжа, ну не сравнивай. Это же совершенно разные вещи. Какая-то удочка и… вот это.
Она кивнула на глянцевую картинку, словно разница была очевидна даже ребёнку. Она не видела в его взгляде ничего, кроме лёгкой иронии, которую привыкла списывать на его «сложный характер». Для неё всё было просто. Есть мир мужских увлечений — рыбалка, гараж, какие-то железки. А есть мир женских желаний — красивый, блестящий и дорогой. И эти миры не пересекались. Мужской мир должен был оплачивать существование женского. Это была простая и понятная ей аксиома, не требующая доказательств.
— Ах, да. Разные вещи, — медленно повторил Сергей, закрывая каталог. Звук схлопнувшихся страниц был сухим и окончательным. — То есть, это не просто разные вещи. Это разные весовые категории. Разные вселенные. Я правильно понимаю логику?
Он положил журнал обратно на столик, ровно по центру, выравнивая его по краю. Это было аккуратное, почти педантичное движение. Он не повышал голоса. Он вообще говорил очень тихо, и от этого его слова становились весомее. Вся леность и расслабленность исчезли из его позы. Он сидел прямо, глядя на неё в упор. Его лицо, до этого сосредоточенное на работе, будто отлили из металла. Черты заострились, а в глазах погас тот ироничный огонёк, который она так привыкла видеть. Вместо него появилось что-то другое. Холодное, внимательное и очень твёрдое. Алла впервые за весь вечер почувствовала, как по спине пробежал едва заметный холодок. Воздух в комнате перестал быть тёплым и уютным. Он стал плотным и колким.
— Что с тобой такое? Я не понимаю твоего тона, — Алла наконец села, спустив ноги с дивана. Её лицо выражало лёгкое раздражение, как у человека, которому мешают наслаждаться заслуженным отдыхом. — Если дело в деньгах, то мог бы просто сказать. Мы бы что-то придумали. Можно взять в кредит, в конце концов.
Она произнесла это так, будто предлагала самое очевидное и простое решение, и только его странная упёртость мешала им обоим быть счастливыми. В её мире проблемы решались просто: если не хватает денег, их нужно взять. Если чего-то хочется, это нужно получить.
— В кредит, — повторил он, но это был не вопрос. Он просто пробовал слово на вкус, и оно оказалось пресным и фальшивым. — Нет, Аля. Дело не в деньгах. И уж точно не в кредите. Дело в математике. В простой, элементарной арифметике.
Он посмотрел на неё, и его взгляд был абсолютно лишён эмоций. Он смотрел на неё, как инженер смотрит на чертёж, в котором обнаружил фундаментальную ошибку.
— Есть определённые вещи, Серёжа. Статус. Уровень, — она начала терять терпение. Её голос стал более настойчивым, поучающим. — Ты успешный мужчина. Ты работаешь, ты зарабатываешь. Я — твоя женщина. Я украшаю твою жизнь, создаю уют. Я — твоя визитная карточка, если хочешь. И эта визитная карточка должна выглядеть соответственно. Когда мы приходим куда-то вместе, люди смотрят на меня и делают выводы о тебе. Это же так просто.
Она говорила это с непоколебимой уверенностью, как диктор, зачитывающий сводку новостей. Для неё это была незыблемая истина, закон природы. Но Сергей услышал в её словах нечто совсем другое. Он услышал не философию, а коммерческое предложение.
— Украшаешь? — он произнёс это слово так, будто оно было чужим, иностранным. — Значит, у этого «украшения» есть цена? Ценник. Вот этот, на сорок второй странице глянцевого журнала. Это он? Твой ценник на этот год?
Алла вздрогнула. В её глазах мелькнуло искреннее оскорбление.
— Ты сейчас что сказал? Ты меня с кем-то путаешь? Я говорю об отношениях, о том, как должно быть между мужчиной и женщиной!
— Вот и я говорю об отношениях! — его голос впервые обрёл жёсткость, но не громкость. Он не повышал тон, он просто убрал из него весь воздух, оставив только металл. — В моих отношениях люди дарят друг другу подарки, потому что хотят доставить радость. Потому что знают, о чём мечтает другой. Я помню, как ты радовалась, когда я подарил тебе ту поездку в Италию, потому что ты сто раз говорила, как хочешь увидеть Флоренцию. А я помню, как три месяца назад показывал тебе эту удочку. Рассказывал про неё. Мне казалось, ты слушала.
Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
— А сейчас получается, что это была не просьба о подарке. Это была заявка. Счёт-фактура. Я тебе — услугу по приобретению автомобиля. А ты мне — услугу по покупке удочки. Только вот прайс у нас почему-то разный.
Его спокойствие пугало её гораздо больше, чем если бы он начал кричать. Она встала, её лицо окаменело от обиды и праведного гнева. — Я не собираюсь это слушать. Ты просто жмот, который пытается подвести под свою жадность какую-то философию.
Сергей медленно кивнул, будто соглашаясь с каким-то своим выводом. Он тоже поднялся.
— То есть, я тебе на день рождения должен подарить машину, а ты мне удочку? Милая моя, а ты ничего не перепутала? Может, ты пойдёшь найдёшь себе другого спонсора? Только сюда потом не возвращайся больше!
Он сказал это так же ровно и буднично, как до этого обсуждал с ней кредит. В его словах не было угрозы. Это был сухой остаток, итог его вычислений. Результат, выведенный на экран.
Алла смотрела на него несколько секунд, ожидая, что он сейчас опомнится, извинится, возьмёт свои слова назад. Но он молчал. Он просто смотрел на неё, и в его взгляде она была уже чужой. С непроницаемым лицом она взяла с дивана свою сумочку и телефон. Не говоря ни слова, она пошла к выходу. Она шла с прямой спиной, гордо подняв голову. Она не убегала. Она уходила от человека, который её не оценил. Щёлкнул замок. Сергей остался стоять посреди гостиной, глядя на журнальный столик, где всё ещё лежал глянцевый каталог с красной машиной на сорок второй странице. Впервые за долгое время в квартире стало по-настоящему тихо.
Первый вечер прошёл в непривычной, почти оглушительной тишине. Тишина была не тяжёлой или давящей, а наоборот — просторной. Освободившейся. Сергей сидел в кресле, ноутбук был закрыт, и он вдруг осознал, что уже несколько месяцев не слышал, как тикают часы в коридоре. Их звук всегда тонул в фоновом шуме работающего телевизора, из которого лились бесконечные модные показы, интервью с пустыми знаменитостями или реалити-шоу, где люди строили отношения по заранее прописанному сценарию. Теперь же каждый щелчок маятника отдавался в пространстве квартиры чётко и весомо, отмеряя новое, незамутнённое время.
На следующий день он начал прибираться. Не потому что был беспорядок — Алла была одержима чистотой, но её порядок был чужим. Он был выставочным, глянцевым, как страницы тех каталогов, что он собрал со столика. Он сложил их в аккуратную стопку — журналы о дизайне интерьеров, где не было места для его книг, каталоги ювелирных украшений, проспекты спа-салонов. Всё это он без сожаления отнёс в мусорный бак у подъезда. Эти вещи выглядели в его руках как артефакты забытой, шумной и совершенно чуждой ему цивилизации. Он не злился, он просто наводил порядок. Не в квартире — в своей жизни.
Вечером он полез на антресоли. Там, в дальнем углу, в длинном брезентовом чехле, лежала она. Удочка. Он достал её, расстегнул молнию и аккуратно извлёк секции из тёмного углепластика. Он помнил, как выбирал её. Как читал обзоры, сравнивал вес, строй, фурнитуру. Это была не просто палка с леской. Это был элегантный образец инженерной мысли, предмет, честный в своём предназначении. Он протёр каждую секцию мягкой тканью, проверил кольца, катушкодержатель. Он не собирался на рыбалку. Этот ритуал был для него чем-то иным. Он был не уборкой в квартире, а восстановлением равновесия внутри себя. Каждое движение было спокойным и выверенным. Он вернул в свой мир вещь, имеющую для него смысл, ценность, не выраженную в нулях на ценнике.
В это же время Алла пила просекко в безупречно белой и стерильной кухне своей подруги Кати. — Он просто в шоке, вот и всё, — авторитетно заявила Катя, подливая себе в бокал. — Они все так реагируют, когда понимают, что ты знаешь себе цену. Он посидит один пару дней, походит по пустой квартире, поест свои пельмени из пачки и приползёт. Главное — не звони первой. Ни в коем случае. Ты должна показать ему, что тебе и без него прекрасно. Сходи в ресторан, выложи пару фоток с цветами. Пусть понервничает. Мужики как дети, их надо дрессировать.
Алла слушала и кивала, хотя на душе было смутно и тревожно. Советы Кати звучали логично, они укладывались в её картину мира. Но что-то в холодном спокойствии Сергея не давало ей покоя. Она вспомнила его взгляд — не злой, не обиженный, а какой-то… окончательный. Но она гнала эти мысли прочь. Катя права. Он просто блефует.
Прошло три дня. Сергей не звонил. Алла, следуя совету, отправила несколько сообщений другому своему давнему поклоннику, владельцу небольшой строительной фирмы. Ответ пришёл почти сразу.
— Аллочка, привет! Какие планы на вечер? Может, заскочим ко мне? У меня новое вино из Тосканы.
Её пальцы набрали сообщение, полное лёгких намёков и игривого недовольства: «Хотела покататься на новой машине, но кто-то не хочет мне её дарить». Она отправила и стала ждать. Ответ пришёл через полчаса и был коротким. — Машина? Девочка моя, ты с утра шампанского выпила? Я говорю про вечер, а не про ипотеку.
Её лицо застыло. Она перечитала сообщение несколько раз. Холодная, унизительная простота этого ответа ударила её сильнее, чем любая ссора с Сергеем. Мир, который казался ей таким понятным, где её красота была универсальной валютой, вдруг показал ей свой истинный, грубый и неприкрытый прайс-лист. В нём не было места для дорогих подарков просто так. Была только прямая, почти оскорбительная сделка.
К концу недели она жила всё у той же Кати, и её безупречная белая кухня начала казаться тюремной камерой. Она поняла страшную вещь. Сергей, со своей «жадностью» и «нудными» разговорами, никогда не говорил с ней так. Он мог спорить, мог иронизировать, но он никогда не ставил её на один уровень с бутылкой вина на один вечер. Он, как ни странно, уважал её. Его «ценник», как он выразился, включал в себя дом, стабильность, будущее. А рынок, на который она так стремилась выйти, предлагал ей лишь краткосрочную аренду с почасовой оплатой. Осознание этого было не сентиментальным, а холодным и деловым. Она проиграла. Она сделала неверную ставку. И теперь ей нужно было вернуться за стол переговоров. Она не готовила извинение. Она готовила новую бизнес-презентацию о собственной незаменимости.
Звонок в дверь прозвучал резко, инородным телом вклинившись в новую, упорядоченную ткань его вечера. Сергей сидел в кресле, на коленях лежал открытый ноутбук, но он не работал. Он читал. Рядом, на журнальном столике, где раньше громоздились глянцевые вестники чужой красивой жизни, теперь лежали три книги и стоял стакан с виски. В углу, прислонённая к стене, стояла собранная удочка — тёмная, элегантная и молчаливая, как часовой на посту. Звонок повторился — короткий, настойчивый. Он не ждал гостей. С лёгким вздохом он закрыл ноутбук, поставил его на пол и пошёл открывать.
На пороге стояла Алла. Прошла всего неделя, но она изменилась. Нет, она всё ещё была одета в дорогие, идеально сидящие вещи, её волосы были уложены, а на лице был макияж. Но это была работа художника-реставратора, пытающегося скрыть трещины на старом полотне. Исчезла та ленивая, самодовольная уверенность во взгляде. Её дорогой лоск слегка потускнел, будто с него стёрли верхний, самый блестящий слой. В глазах, которые так привыкли повелевать и оценивать, теперь плескалась плохо скрытая усталость и тревога. Она держала свою сумочку перед собой обеими руками, словно это был последний рубеж обороны.
— Серёжа…
Её голос был тихим и выверенным. Она явно репетировала эту сцену, прокручивала её в голове десятки раз. Она сделала небольшой шаг вперёд, но он не сдвинулся с места, перекрывая ей проход.
— Прости меня. Я была дурой. Полной дурой. Я наговорила тебе ужасных вещей, и мне нет прощения.
Она говорила правильно, произнося слова, которые, по её расчётам, должны были сработать. Она взяла на себя всю вину, признала ошибку, как учат в книгах по разрешению конфликтов. Она ждала от него реакции — смягчения, вопроса, упрёка, любого знака, что диалог возможен. Но Сергей просто смотрел на неё.
— Я всё поняла, — продолжила она, так как его молчание становилось невыносимым. — Эту неделю… я думала. Много думала. И я поняла, что никто… никто и никогда не будет любить меня так, как ты. Все эти вещи, машины… это такая пыль, такая ерунда. Я была слепой, я не видела главного. А главное — это мы. То, что между нами. Я готова на всё, чтобы это вернуть.
Она закончила свою речь. Это была её лучшая попытка. Искреннее, чем она могла, она уже не сыграла бы. Она замолчала, и в этой паузе на лестничной клетке было слышно, как где-то внизу открылся и закрылся лифт. Она смотрела на него с отчаянной надеждой, как утопающий смотрит на проходящий мимо корабль.
Сергей молчал. Он не хмурился, не улыбался, не выказывал ни злости, ни торжества, ни жалости. Его лицо было абсолютно спокойным, как гладь озера в безветренную погоду. Он не видел перед собой раскаявшуюся женщину, которую любил. Он видел перед собой менеджера по продажам, чей товар оказался невостребованным на другом рынке. Он слушал её продуманную, грамотно выстроенную речь и понимал её истинную причину. Дело было не в любви. Дело было в том, что её бизнес-модель дала сбой. Её расчёты оказались неверны. И она просто пришла туда, где её инвестиции когда-то приносили стабильный доход. Он не чувствовал ничего. Ни обиды, ни злорадства. Вообще ничего. Пустота. Так смотрят на прошлогодний отчёт, в котором все цифры уже не имеют никакого значения.
Он не сказал ни слова. Не было ни обвинений, ни прощальных фраз. Просто его рука, спокойно лежавшая на дверной ручке, начала движение. Медленно, плавно, без единого резкого рывка, он начал закрывать дверь. Алла смотрела на сужающуюся щель, и в её глазах сначала мелькнуло недоумение, а затем — настоящий, животный ужас. Она хотела что-то сказать, сделать шаг, выставить руку, но её тело будто парализовало. Она не была готова к такому. Она была готова к крикам, к скандалу, к условиям, но не к этому безмолвному, равнодушному вычёркиванию.
Дверь закрылась с тихим, мягким щелчком. Звук замка, поворачивающегося в скважине, был окончательным и бесповоротным, как удар судейского молотка. Сергей развернулся и пошёл обратно в гостиную. Он взял свой стакан, сделал глоток и снова сел в кресло. Взял с пола ноутбук и открыл его на той же странице, где остановился. Тиканье часов в коридоре снова стало единственным звуком в его тихой, упорядоченной вселенной. Он не обернулся и не прислушивался к шагам на лестнице. Человека за дверью для него больше не существовало…
