— Да ладно, Лен, какая дача в такую погоду? Не смеши меня. Давай лучше в субботу к нам, Кирилл как раз стейки обещал сделать. Только ты своего предупреди, чтобы опять про политику не начинал, а то мой до утра не успокоится. Да, и вино бери то самое, которое…
Ольга смеялась, прижимая телефон плечом к уху и перебирая корешки книг на полке. Субботний день был ленивым и уютным. Кирилл уехал помочь отцу с гаражом, а его сестра, Маргарита, заскочившая «на чашечку кофе», тихо сидела в гостиной, листая глянцевый журнал. Или так Ольге казалось. Внезапно ей понадобился бальзам для губ, который она точно помнила, что оставила на прикроватной тумбочке.
— Лен, я перезвоню, — бросила она в трубку и, не дожидаясь ответа, направилась в спальню.
Дверь, которую она всегда плотно прикрывала, была приоткрыта. Из щели не доносилось ни звука. Ольга шагнула внутрь и замерла на пороге. Картина, открывшаяся ей, была настолько абсурдной и нелепой, что мозг на секунду отказался её обрабатывать. Маргарита стояла спиной к двери, перед их с Кириллом комодом. Верхний ящик, где Ольга хранила своё бельё, был выдвинут. Но это было не самое страшное. Золовка стояла перед большим зеркалом в полный рост и, накинув на свою плоскую футболку, прилаживала к груди кружевной бюстгальтер Ольги. Тот самый, дорогой, цвета шампанского, купленный для особого случая. Она поворачивалась то одним, то другим боком, критически оценивая, как чужое, интимное кружево смотрится на её фигуре.
Ольга не издала ни звука. Она просто стояла и смотрела, как её мир, её личное, сокровенное пространство, грубо и бесцеремонно вскрывают, как консервную банку. Маргарита, заметив движение в зеркале, обернулась. На её лице не было и тени смущения. Только досада, что её застали. Она небрежно скинула бюстгальтер на комод, рядом с разбросанными комплектами белья.
— Ой, а я тут… смотрю, — протянула она с кривой ухмылкой, словно это было самое обычное дело. — Думала, может, себе такой же фасон присмотреть. Где брала?
Вместо крика или гнева Ольга почувствовала, как внутри всё заледенело. Кровь отхлынула от лица, но голова оставалась ясной, а мысли — острыми, как осколки стекла. Она медленно, почти не мигая, оглядела развороченный ящик, брошенный на шёлковую обивку стула свой халат, на котором уже лежала её цепочка с кулоном, а затем перевела взгляд на Маргариту.
— Положила всё на место. И вышла отсюда, — голос Ольги был тихим и абсолютно ровным.
Маргарита фыркнула, её чувство безнаказанности, подкреплённое годами братской любви, взяло верх.
— Да что такого-то? Мы же семья. Не обеднеешь, если я посмотрю. Жалко, что ли?
Ольга сделала шаг вперёд. Она не приблизилась вплотную, сохраняя дистанцию, но этот шаг заставил Маргариту инстинктивно отступить.
— Я сказала — вышла. Вон.
Она не повышала голоса, но в каждом слове звенела сталь. Она развернулась, прошла мимо золовки в коридор, открыла входную дверь и встала рядом, ожидая. Это было унизительнее любого крика. Она не выгоняла её, а просто создавала условия, в которых оставаться было невозможно. Маргарита, поняв, что спектакля с извинениями не будет, нацепила на лицо маску оскорблённой невинности. Она прошествовала мимо Ольги, демонстративно вздёрнув подбородок.
— Я Кириллу всё расскажу! Про твою неадекватную реакцию! — бросила она уже с лестничной площадки.
Ольга молча закрыла дверь, повернув ключ в замке дважды. Она не пошла наводить порядок в спальне. Она знала, что это уже бесполезно. Вещи можно было сложить, но ощущение осквернения никуда бы не делось. Она прошла на кухню, налила себе стакан холодной воды и села за стол. Она не думала о том, что скажет мужу. Она просто ждала. Ждала неизбежного шторма, понимая, что тихая и уютная жизнь, которую она так тщательно выстраивала, закончилась в тот момент, когда чужие руки полезли в ящик с её бельём.
Она не засекала время. Час, может, полтора. За это время вода в стакане успела согреться, а лёд в её венах — окончательно застыть. Она не шевелилась, слушая, как тикают часы в гостиной, отмеряя последние минуты её прежней жизни. Когда в замке заскрежетал ключ, она даже не вздрогнула. Дверь распахнулась с силой, от удара о стену зазвенела вешалка в прихожей.
— Ты что себе позволяешь?!
Голос Кирилла, обычно мягкий и чуть усталый после работы, сейчас был чужим — резким и полным металла. Он не разулся. Прогрохотал по ламинату в грязных ботинках, оставляя на чистом полу уродливые следы. Он остановился в проёме кухни, огромный, чёрный от ярости. Его лицо было багровым, а желваки ходили ходуном. Маргарита поработала на славу. Быстро и эффективно.
Ольга медленно подняла на него глаза. Она не сказала ни слова. Просто смотрела, как её муж, человек, с которым она делила постель и планы на будущее, превращается в разъярённого зверя, защищающего свою стаю.
— Ты почему на неё наорала? Выгнала её! — он сделал шаг к ней, нависая над столом. — Она моя сестра! Она просто посмотреть хотела, а ты устроила скандал на ровном месте!
Он ждал ответа. Оправданий. Слёз. Чего угодно, что вписывалось бы в его картину мира, где его сестра — обиженная невинность, а жена — ревнивая мегера. Но Ольга молчала. И это молчание бесило его ещё больше, чем любой крик. Он обошёл стол и, схватив её за плечо, резко дёрнул на себя, заставляя встать. Его пальцы впились в плоть.
— Только попробуй ещё хоть раз нагрубить моей сестре и не сделать, что она просит! Я больше не буду тебя словами уговаривать! Разукрашу так, что тебя родная мать не узнает!
Он процедил эти слова ей прямо в лицо, обдавая запахом пота и бензина. В его глазах плескалась слепая, животная ярость. И в этот момент Ольга почувствовала не страх. Она почувствовала брезгливость. Острую, тошнотворную брезгливость, как от прикосновения к чему-то склизкому и гнилому. Последняя ниточка, связывавшая её с этим человеком, лопнула с сухим треском. Она посмотрела не на него, а сквозь него.
Она усмехнулась. Тихо, почти беззвучно, одними уголками губ.
— Разукрасишь? — её голос был спокоен до неестественности. — Ты?
Эта усмешка и этот тон сбили его с толку. Он ожидал чего угодно, но не этого ледяного презрения. Он ослабил хватку. Ольга высвободила плечо и, вместо того чтобы отступить, сделала шаг к нему. Прямо в его личное пространство, заставляя его инстинктивно попятиться.
— Ты, человек, который не может свою сестру-воровку на место поставить? Она рылась в моём белье, Кирилл. В моих самых интимных вещах. Она примеряла то, что предназначено только для тебя. А ты прибежал сюда, чтобы угрожать мне? Защищать её?
Она подошла вплотную. Теперь они стояли так близко, что она могла видеть каждую пору на его покрасневшем лице, каждую капельку пота на лбу. Её глаза были сухими и холодными, как два осколка льда.
— С этой секунды для меня ты не мужчина. Ты не муж. Ты просто приложение к своей сестре. Бесхребетное, слабовольное приложение. Живите вместе. Спите в одной кровати, раз она так любит твои вещи. Мне всё равно. Но ко мне. Больше. Не подходи.
Она не кричала. Она говорила тихо, почти шёпотом, но каждое слово было ударом. Она развернулась и пошла прочь из кухни, оставив его стоять посреди комнаты, посреди грязных следов от его же ботинок. Кирилл смотрел ей в спину, ошеломлённый. Он пришёл сюда судьёй и палачом, а через две минуты превратился в жалкого, униженного мальчишку. И он понял, что сейчас произошло нечто гораздо худшее, чем просто ссора. Он потерял её. Прямо здесь, на этой кухне. Безвозвратно.
Ольга не пошла в их общую спальню. Это пространство было отравлено. Она вошла в гостевую комнату, которую они с Кириллом превратили в уютный кабинет с большим диваном, и плотно закрыла за собой дверь. Щелчок замка прозвучал в мёртвой тишине квартиры как выстрел. Она не плакала. Она действовала с холодной, отстранённой методичностью хирурга. Открыла шкаф, достала чистое постельное бельё, плед. Вернулась в коридор, забрала с вешалки свой плащ и пару туфель. Из ванной — свою зубную щётку, шампунь, крем. Она переносила свой мир по частям, выстраивая баррикаду не из мебели, а из самой себя. Каждый её шаг был тихим, выверенным, и от этого безмолвного переселения веяло кладбищенским холодом.
Кирилл остался на кухне. Он несколько минут стоял неподвижно, оглушённый её последними словами. «Приложение к своей сестре». Эта фраза впилась в мозг, как заноза. Он посмотрел на грязные разводы, оставленные его ботинками на светлом ламинате. Уродливые, чужеродные следы в мире чистоты, который всегда поддерживала Ольга. С каким-то запоздалым, неуклюжим чувством вины он нашёл тряпку и принялся остервенело оттирать грязь, размазывая её ещё больше. Он не понимал, что произошло. В его голове была простая схема: сестра пожаловалась, он, как старший брат и мужчина, пришёл навести порядок, припугнуть зарвавшуюся жену. А вместо этого его самого втоптали в грязь, унизили и вычеркнули.
Он слышал её тихие шаги, скрип открывающихся и закрывающихся дверей. Эта методичная деятельность пугала его гораздо больше, чем крики и битьё посуды. Он хотел ворваться в гостевую, выломать дверь, доказать, кто в доме хозяин. Но что-то его останавливало. Воспоминание о её ледяных глазах, в которых не было ни капли любви или страха — только отвращение.
Прошёл час. Он сидел в гостиной, уставившись в тёмный экран телевизора. Дверь кабинета открылась. Ольга прошла на кухню с пустым стаканом. Она двигалась так, словно его не существовало в комнате. Не посмотрела в его сторону, не замедлила шаг. Она была рядом, в двух метрах, но ощущалась бесконечно далёкой. Это было невыносимо.
— Оль, — его голос прозвучал хрипло и неуверенно. Она не обернулась. — Ну, хватит дуться. Поговорить надо.
Она налила воды в стакан и так же молча пошла обратно. Он вскочил и преградил ей дорогу.
— Я с тобой разговариваю! Ты что, не слышишь?
Ольга остановилась и подняла на него взгляд. Тот же холод, та же пустота.
— Я всё сказала на кухне. Отойди.
Его снова захлестнула волна злости, смешанной с отчаянием. Он не мог пробить эту стену.
— Да что ты упёрлась! Ну, залезла Ритка в твой ящик, ну, посмотрела лифчик! Трагедия вселенского масштаба! Мы же семья! Она просто из любопытства! Надо быть умнее, проще к этому относиться! Возьми и извинись перед ней для вида, и замнём эту историю!
Он сам не понял, что сказал. Слова вылетели сами собой, продиктованные желанием поскорее вернуть всё как было, потушить этот непонятный пожар. И именно эти слова стали последним гвоздём в крышку гроба их брака.
Ольга смотрела на него несколько долгих секунд. На её лице не отразилось ничего, кроме лёгкого, почти незаметного удивления. Удивления глубине его предательства.
— Ты меня не слышишь, да? — тихо спросила она, но это был не вопрос, а констатация факта.
Она обошла его, как обходят столб, вошла в комнату и снова закрыла дверь на замок. Кирилл остался стоять в коридоре, чувствуя себя полным идиотом. Он предложил ей извиниться. Ей. За то, что в её белье рылись.
А Ольга села на диван, достала телефон и набрала номер.
— Мам, привет.
— Привет, дочка. Что-то случилось? Голос у тебя… странный.
Ольга не стала вдаваться в унизительные подробности про нижнее бельё. Это было уже неважно.
— У нас с Кириллом проблемы. Серьёзные. Он угрожал мне из-за своей сестры.
На том конце провода повисла короткая пауза. Её мать, Антонина Павловна, женщина старой закалки, не тратила время на причитания.
— Он тебя тронул?
— Нет. Только словами. Но такими, после которых вместе не живут.
— Понятно. Я завтра буду. Утром.
— Мам, не надо, мы сами…
— Я сказала, я буду, — отрезала Антонина Павловна тоном, не терпящим возражений. — Пусть и сестрица его там будет. Поговорим по-семейному.
Ольга отключила звонок. Она не хотела впутывать мать, но сейчас поняла — она сделала всё правильно. Эта война вышла за рамки спора мужа и жены. Это была война кланов. И завтра на её стороне появится тяжёлая артиллерия.
Дверной звонок разрезал напряжённую утреннюю тишину двумя короткими, деловыми трелями. Кирилл, всю ночь проворочавшийся на их супружеской кровати, ставшей вдруг огромной и холодной, дёрнулся. Он уже час сидел на кухне с Маргаритой, которую вызвал с утра пораньше, чтобы «окончательно расставить все точки». Сестра, приехавшая в боевой раскраске и с видом мученицы, пила уже третью чашку кофе и жаловалась на бессонную ночь и «нервный стресс».
Ольга вышла из гостевой комнаты, уже одетая в простое тёмное платье. Она спокойно открыла дверь. На пороге стояла её мать, Антонина Павловna, невысокая, подтянутая женщина с короткой стрижкой и внимательными, ничего не пропускающими глазами. Она не стала обнимать дочь. Лишь кивнула ей, как старому товарищу, и прошла в квартиру, принеся с собой запах морозного воздуха. Её взгляд скользнул по Кириллу, задержался на Маргарите с нечитаемым выражением и остановился на дочери.
— Ну что, семейный совет? — спросила она без тени иронии, снимая элегантное пальто.
Кирилл вскочил, изображая радушного хозяина.
— Антонина Павловна, проходите, здравствуйте. Вот и отлично. Все в сборе. Давайте спокойно, без нервов, всё обсудим и решим.
Они разместились в гостиной. Кирилл и Маргарита на диване, единым фронтом. Ольга села в кресло чуть поодаль, а её мать осталась стоять, оперевшись о книжный шкаф. Она предпочла позицию наблюдателя.
— Я вообще не понимаю, из-за чего весь этот концерт, — начала Маргарита, едва Кирилл успел открыть рот. — Я зашла к брату в дом, я не чужой человек. Увидела красивую вещь, да, посмотрела. Я что, украла её? Или испортила? Ольга повела себя абсолютно неадекватно, набросилась на меня, как дикая кошка!
Антонина Павловна медленно повернула голову в её сторону.
— Девочка моя, — её голос был тихим и ровным, но от него по спине Маргариты пробежал холодок. — Любопытство — это когда книгу с полки берут, чтобы посмотреть автора. А когда взрослая женщина лезет в комод к жене своего брата и примеряет её нижнее бельё — это уже не любопытство. У этого есть другие названия. Менее приятные.
Маргарита вспыхнула.
— Я не примеряла! Я просто приложила! И вообще, не вам меня судить!
— Судить? — Антонина Павловна едва заметно усмехнулась. — Зачем? Тут и так всё ясно. Вопрос в другом. — Она перевела взгляд на Кирилла, который нервно ёрзал на диване. — А ты, зятёк, меня поражаешь. Твоя сестра ведёт себя в твоём доме, как мелкая лавочница на чужом складе. А ты, вместо того чтобы объяснить ей элементарные вещи, прибегаешь и угрожаешь своей жене, что разукрасишь ей лицо. Я правильно поняла хронологию событий?
Кирилл вжался в диван. Он ожидал женских разборок, слёз, взаимных упрёков. А получил холодный, беспристрастный анализ, от которого чувствовал себя голым и жалким.
— Я… я погорячился. Сказал на эмоциях. Но Рита — моя сестра, я должен её защищать!
— Защищать? — переспросила Антонина. — От чего? От кружевного бюстгальтера? Или от последствий её собственного хамства? Настоящий мужчина, Кирилл, защищает свой дом. Свою семью. Свою жену. А ты защищаешь капризы избалованной девицы. Ты выбрал сторону.
Это было сказано просто, как сводка погоды. И от этой простоты Кириллу стало дурно. Он посмотрел на Ольгу, ища поддержки, но она смотрела в окно, словно всё происходящее её больше не касалось. Отчаяние толкнуло его на последнюю глупость. Он вскочил и шагнул к тёще.
— Антонина Павловна, да скажите вы своей дочери! Объясните ей, что так нельзя! Что нужно быть мудрее, гибче! Семью рушит!
Антонина Павловна посмотрела ему прямо в глаза. Долго, изучающе.
— Я ей уже всё сказала, Кирилл. Ещё вчера по телефону. Я ей сказала, что приеду и заберу её из этого… — она сделала короткую паузу, оглядев комнату, — …места.
Ольга встала. Она впервые за всё время посмотрела на мужа. Но в её взгляде не было ничего — ни ненависти, ни сожаления. Просто пустота.
— Она права. Мы уходим.
Она подошла к матери, та подала ей пальто. Они молча, не сговариваясь, двинулись к выходу. Кирилл смотрел им в спину, не в силах вымолвить ни слова. На пороге Ольга обернулась и сказала Маргарите, которая так и сидела на диване с открытым ртом:
— Можешь забрать тот бюстгальтер. Теперь он тебе впору.
Дверь за ними закрылась. Кирилл и Маргарита остались одни в оглушительной тишине гостиной. На столе стояли недопитые чашки с остывшим кофе. В воздухе ещё витал тонкий аромат чужих духов. Брат и сестра посмотрели друг на друга, и впервые в глазах Маргариты мелькнул не триумф, а страх. Они победили. Только приз в этой войне оказался им не по зубам. Они остались вдвоём в чужой, опустевшей квартире, которая в один миг перестала быть домом…
