— Ты хочешь, чтобы я взяла её к себе? — Татьяна посмотрела на дочь так, будто та предлагала ей усыновить бегемота.
— На пару часов, мам. Мне нужно всего лишь сходить по делам.
— Я устала. У меня выходной. И вообще, я уже своё отнянчила. Хочу пожить спокойно.
Эта фраза застряла у Лены где-то между горлом и сердцем. Она слышала это уже не раз, но всё равно было больно.
Мать Лены относилась к собственной внучке как к обузе.
Когда Алисе было три месяца, Лена ю свалилась в постель с температурой под сорок. Позвонила матери, попросила приехать хотя бы на пару часов, последить за внучкой, в ответ услышала:
— Лен, ты что, я же на работе. У меня тут и так целая группа детей.
— Мама, но это твоя внучка.
— Но ты ведь рожала для себя, у меня разрешения не спрашивала. Вот и справляйся как-нибудь.
Лена тогда плакала, закрывшись в ванной, чтобы Алиса не проснулась. Поняла: рассчитывать на мать не стоит.
Та с удовольствием репостит фото с внучкой в соцсетях и оставляет трогательные подписи, но вживую не может провести с ребёнком и полчаса. Как будто одной картинки достаточно, чтобы быть любящей бабушкой.
— Галина вчера принесла Алисе целую коробку печенья. И книжки, — однажды сказала Лена невзначай, надеясь достучаться до чужой совести.
— Ну так пусть свекровь и помогает вам, раз она такая хорошая, — отмахнулась мама, даже не оторвав взгляд от телевизора.
— Она и помогает. Просто ты же тоже бабушка, — почти прошептала дочь.
И тут же пожалела. Потому что Татьяна недовольно фыркнула и выпалила:
— Бабушка — это не должность. И не обязанность. Я вообще-то хочу пожить для себя. Я тебя вырастила и больше никому ничего не должна.
Первые годы Лена ещё надеялась. Звала, предлагала, старалась найти общий язык, но ничего не менялось.
Мама приходила по праздникам с цветами и коробкой конфет, обнимала Алису буквально на пороге, говорила дежурное: «Как же ты выросла!»
А потом — спешила уйти, как будто физически не могла оставаться рядом.
Галина же была совсем другой. Она могла прийти в любой момент с игрушками, блинами, свежим супом в контейнере и вагоном терпения.
Даже если у неё болела спина, она брала внучку на руки и качала. И Алиса чувствовала, тянулась, бежала к ней с радостью.
Ко второй бабушке же внучка относилась настороженно, с прохладным любопытством. Словно не до конца понимала, кто это вообще.
Лена не раз ловила себя на том, что сравнивает обеих бабушек. Невольно, без злого умысла. Она видела, где забота, а где просто формальность. Чувствовала, где человек идёт навстречу, а где только делает вид.
Лена начинала понимать: чужие дети в садике для мамы, к сожалению, интереснее своих. Для неё внучка — просто повод для разговоров, для постов в соцсетях, но не часть жизни.
Однако в какой-то момент у Лены появилась надежда. Татьяна неожиданно сама позвонила с просьбой.
— Я тут подумала… Может, привезёте ко мне Алису? Я соскучилась. Я же теперь на пенсии, времени полно.
Лена удивилась и растерялась. Может, у мамы наконец проснулись инстинкты, чувства к внучке?
— Ну… Хорошо. Мы как раз в субботу заняты. Сможешь с ней посидеть?
— Конечно!
В день поездки Лена тщательно подготовилась, чтобы не сильно утруждать «новобранца» в их добровольческих рядах. Она положила в дорожную сумку сменную одежду, любимую книжку Алисы, контейнеры с готовой едой.
Девочка поначалу обрадовалась.
— Я поеду к бабушке Тане? У неё будут игрушки?
— Будут, зайка. И, надеюсь, не только игрушки.
Когда Лена вернулась вечером, Алиса сидела на табуретке в той же одежде, в которой ушла утром.
Волосы спутались, на воротнике были какие-то жирные пятна. На столе стояли те самые контейнеры, всё ещё полные.
В раковине валялась чашка из-под чая и пустая тарелка с крошками.
— Мам, ты что, не покормила её? Я же всё оставила, — недоумевала Лена.
— Я ей чай налила и печенюшек дала. А она потом сказала, что голодная! — искренне возмутилась Татьяна.
— А нормальную еду ты ей не предложила? Я же оставила!
— Я предлагала! Она сказала, что не хочет. Я суп с сердечками и утиными шейками приготовила, налила ей, так она нос воротить начала. Ну я и не стала навязываться.
— Но он невкусный! — попыталась возразить девочка.
— Это дёшево и вкусно, если привыкнуть, — сухо отрезала бабушка.
— Мама! — Лена была готова схватиться за голову. — Я же привезла тебе готовую еду, осталось только разогреть!
— Я не ресторан, чтобы подстраиваться! Я предложила ей суп. Она отказалась. Значит, не голодная была!
Внутри что-то болезненно сжалось, ёкнуло. Лена прекрасно понимала дочь: она и сама не стала бы есть такое.
Глупо было ждать, что внезапный порыв Татьяны моментально возведёт мосты над многолетней пропастью. Та звала, но будто по инерции, чтобы отметиться. Чтобы показать, что она старается. Но за этой ширмой не было искреннего тепла.
Лена больше не спорила. Просто забрала Алису. На обратном пути дочь уснула у неё на плече, уставшая и голодная. А в голове у Лены звенела только одна мысль: «Неужели так тяжело было просто покормить ребёнка?»
После того неловкого визита Лена решила, что хватит. Алиса больше не поедет к бабушке одна. Ну её, эту показную заботу с печеньем вместо обеда и упрёками за каждый глоток воздуха.
Лена не стала звонить первой, Татьяна тоже не настаивала на общении.
Но прошло несколько недель, и судьба сама подкинула ещё один шанс. Лену с мужем пригласили на юбилей в другой город. Виновник торжества арендовал домики за городом на три дня, но предупредил, что мероприятие не рассчитано на детей. Свекровь уехала в санаторий, няню найти не успевали.
Отказываться от гуляний было неудобно. Юбиляр был не только другом, но и начальником мужа. Пришлось снова звонить матери.
— Мам, нам нужно уехать на три дня. Ты сможешь с Алисой посидеть?
— Ну, если наготовишь — пусть побудет у меня, — отозвалась Татьяна после короткой паузы. — Только чтобы без этих её капризов.
Лена завершила вызов с тяжёлым, щемящим в груди чувством. Она была вынуждена шагнуть навстречу, но не с доверием, а от безысходности.
Интуиция не подвела.
— Она каждый день в душе плескалась! — завозмущалась Татьяна с порога. — Ну сколько можно! Я что, водоканал? Что там мыть каждый день?
Лена едва успела войти, ещё не обняла дочь, как уже начались тирады. Алиса подбежала к двери растерянная, в мятых шортах и с растрёпанным хвостиком. С первого взгляда стало ясно: одежду не гладили, волосы не расчёсывали, за ребёнком особо не приглядывали. Только следили, чтобы стены не разнесла.
— Мам, ну лето же. Она, наверное, бегала весь день, вспотела… Конечно, ей хочется помыться, — голос Лены звучал натянуто, хотя она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие.
— Раз в два дня — за глаза, — отрезала Татьяна. — Я вот в детстве вообще по выходным мылась. И ничего, выросла человеком.
Лена лишь мысленно закатила глаза. Ладно, спорить по поводу душа бессмысленно. Но дело было не только в воде.
Контейнеры из-под еды почти нетронуты, как и в прошлый раз. Некоторые были даже не вскрыты. Лишь несколько судочков оказались пусты. Помыть их не удосужились.
— Мам, вы что, практиковали голодание? — попыталась отшутиться Лена, хотя горло сдавило липким страхом. — Алиса хоть что-то ела за всё это время?
— Я ей предлагала! — вскинулась мать. — А она нос воротит. Ей бы всё фрукты, каши да запеканки. Ишь какая! Я ей макароны сварила. Она сказала, что не хочет. Я что, отдельно ей готовить должна?
Лене захотелось накрыть лицо ладонью, но она лишь шумно выдохнула.
— Мам, я же всё приготовила заранее, причём по твоей просьбе. Тебе оставалось только разогреть.
— Ну разогревать — это тоже работа. Мне тут склад грязной посуды не нужен. Если грела себе, то грела и ей. А так — либо ешь то, что дают, либо нагуливай аппетит.
Лена медленно кивнула, но это не было знаком согласия. Она просто больше не хотела спорить. Это был не разговор, а выговор. Она слышала подобное от матери с детства. Лена до сих пор не знала, что хуже: слова или тон. Зато знала, что проще переждать это, как стихийное явление, а не упираться.
— Свет в комнатах оставляет включенным, продолжала Татьяна. — Ведёт себя как барыня. Сказала, что ты потом всё оплатишь. Что это за отношение?
— Хорошо. Мы оплатим. Сколько нужно? — Лена уже даже не злилась, просто хотела побыстрее отделаться.
— Вот и оплачивай, раз воспитала транжиру! — буркнула мать и пошла на кухню, громко гремя посудой.
Лена молча собрала одежду Алисы в пакет, закинула внутрь грязные контейнеры. Дочь стояла рядом, поникшая и притихшая. Она сжимала в руках рисунок, который, видимо, так и не решилась отдать. На нём — кривой домик с двумя человечками.
— Это бабушка и я, — понуро объяснила девочка.
Лена вздохнула и отправила лист в сумку.
Пока Лена шла, держа Алису за руку, женщина думала только об одном:
«Это был не уход за ребёнком. Это было выполнение неприятной обязанности».
Без заботы, без душевного участия. Из уст бабушки раздавались только претензии и упрёки.
В тот день внутри сломалось что-то важное. Наверное, вера в возможность быть полноценной семьёй.
Прошло чуть больше двух недель. Лена всё ещё вспоминала ту сцену: бабушка ворчит на Алису за душ, свет, за каждый её вдох, будто ребёнок — не человек, а источник убытков.
Злости уже не было. Осталось только осознание: Татьяна хочет быть формальной бабушкой, только на словах, только для знакомых и соседей, но не для внучки.
Лена перестала матери звонить и писать. Решила: хватит. Если мать соскучится — сама даст о себе знать. Но не прошло и месяца, как в телефоне мелькнуло сообщение.
— Может, Алису привезёте? — писала Татьяна. — А то скучаю. Пусто без детей.
Лена смотрела на экран с удивлением и недоверием. Как после такого можно ждать, что всё будет по-прежнему? Женщина набрала короткий ответ. Вежливый, но предельно ясный.
— Лучше ты приезжай к нам. Так всем будет проще.
Телефон молчал. Ни смайлика, ни «ладно», ни попытки пошутить. Татьяна притихла. Возможно, не ожидала отказа.
Может, решила, что внучка сама начнёт скучать и попросится к ней. Может, подумала, что это просто временный каприз.
Но Лена уже всё решила. Она больше не отдаст ребёнка туда, где подача готовой еды считается одолжением. Где нужно спрашивать разрешение на принятие душа. Где ребёнок — не желанный гость, а помеха.
Алиса больше не поедет в дом, в котором любовь измеряют по счётчикам воды и света.
Теперь девочка общалась только с теми, кто действительно ждал её с теплом и бежал открывать дверь, а не поджимал губы при виде грязных ботинок.
