— Ириш, ну что ты как неродная? Сейчас всё уберём, будет чистота, как в операционной, — Кирилл с натужной бодростью махнул тряпкой в сторону стола, на котором сиротливо застыл липкий след от пивной бутылки. — Делов-то на пять минут.
Ирина не ответила. Она стояла посреди гостиной и смотрела не на стол. Её взгляд был прикован к светло-бежевой обивке кресла, их нового, купленного всего полгода назад кресла, на котором теперь расплывалось жирное, отвратительно-блестящее пятно размером с мужскую ладонь. Она молча подошла и ткнула в него пальцем, не касаясь, просто указывая.
— Вот это, Кирилл. Что это?
Он подошёл, заглянул ей через плечо. На его лице отразилась секундная паника, которая тут же сменилась привычной беззаботностью.
— А, это… Наверное, Слава уронил что-то. Он парень неловкий, ты же знаешь. Сейчас замылим, и следа не останется. Да ладно тебе, солнце, это ж ерунда.
Запах вчерашнего веселья — смесь табака, перегара и чего-то кисло-сладкого от пролитого энергетика — всё ещё стоял в воздухе, несмотря на настежь открытое окно. Ирина медленно повернула к нему голову. В её глазах не было злости. Было что-то хуже — холодная, почти клиническая усталость.
— Он не заметил? Он сидел в этом кресле пять часов. Он сросся с ним. Как можно было не заметить, что у тебя из рук вывалился жирный чебурек? Или что это было?
Кирилл виновато пожал плечами.
— Ир, ну я не знаю… Мы разговаривали, смеялись. Я за всем уследить не могу. Они же мои друзья.
— Они твои друзья, — ровным тоном повторила она, как эхо. — А это мой дом. Мой, Кирилл. И твой. Дом, в котором я хочу отдыхать, а не отмывать следы жизнедеятельности твоих друзей.
Она не повышала голоса. Она говорила тихо, и от этого её слова впивались в сознание Кирилла, как тонкие ледяные иглы. Он уже начал понимать, что привычные отговорки сегодня не сработают. Он взял губку, намочил её и принялся с остервенением тереть несчастное пятно, только размазывая жир по обивке ещё сильнее. Ирина молча наблюдала за его бессмысленными усилиями пару минут, затем так же молча пошла на кухню. Кирилл подумал, что буря миновала. Он ошибся.
Она вернулась через минуту. В руке она держала маленький, с ноготь мизинца, оплавленный кусочек линолеума. Она протянула его Кириллу на раскрытой ладони, как неопровержимую улику.
— А это, я полагаю, оставил Олег. Он любит стряхивать пепел куда придётся. Прямо на пол, рядом с мусорным ведром. Не донёс сантиметров десять. Как думаешь, чем теперь закрыть эту дырку в полу? Ковриком? Или просто сделаем вид, что так и было задумано?
Кирилл посмотрел на чёрный кругляш на её ладони, потом на её лицо. Его собственная улыбка давно сползла. Он почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Это был не обычный нагоняй. Это было что-то другое. Предъявление счёта.
— Ир, ну прости. Я не уследил… Замотался… Я поговорю с ними. Честное слово, я им так вставлю, что они…
— Не надо, — прервала она его. — Не надо ни с кем говорить. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной. Ты даёшь мне слово, что подобного в этом доме больше не будет? Что когда я прихожу домой, я прихожу в дом, а не в привокзальный кабак после облавы?
Он смотрел на неё, на её спокойное лицо, на котором не дрогнул ни один мускул, и понимал, что это не просьба. Это черта, за которую ему предлагают не заступать.
— Даю, — твёрдо сказал он. — Клянусь, Ириш. Это был самый последний раз. Я лично буду за ними ходить и подтирать. Зуб даю.
Она молча смотрела на него ещё несколько секунд. Затем подошла, забрала у него из рук бесполезную губку, пошла в ванную за специальным чистящим средством и, вернувшись, принялась сама методично, без единого лишнего движения, выводить пятно с кресла. Она не приняла его помощь. Она просто приняла его капитуляцию.
— Ты просто сделай так, Кирилл, — сказала она, не поворачивая головы, — чтобы этого больше не было. Никогда.
Неделя прошла в стерильном, почти неестественном мире. Кирилл был образцовым мужем. Он мыл за собой посуду сразу после еды, пылесосил в среду, как было заведено, и даже собственноручно протёр пыль на верхних полках книжного шкафа, куда Ирина со своим ростом обычно не дотягивалась. Он не задерживался после работы, не пил пива перед телевизором и общался с друзьями исключительно по телефону, короткими, деловыми фразами. Ирина наблюдала за этим с той же отстранённой внимательностью, с какой учёный следит за ходом эксперимента. Она не хвалила его и не благодарила. Она просто фиксировала факты. Перемирие было заключено, но мир не наступил.
В субботу днём она, уставшая после тяжёлой недели, собиралась на ночное дежурство.
— Я приеду завтра утром, часов в девять. Постараюсь выспаться на работе, если получится, — сказала она, застёгивая форменную куртку. — Не скучай тут один.
Кирилл кивнул, поцеловал её в щёку. Поцелуй получился сухим, обязательным. Как подпись в ведомости.
— Хорошей смены. Буду ждать.
Дверь за ней закрылась, и квартира мгновенно погрузилась в тишину. Сначала эта тишина казалась Кириллу благом. Он включил фильм, который давно хотел посмотреть, открыл пачку чипсов. Но уже через полчаса он поймал себя на том, что бездумно листает ленту в телефоне, не вникая в сюжет. Тишина начала давить. Она была не умиротворяющей, а пустой. Ему стало откровенно скучно. Обещание, данное Ирине, ощущалось не как проявление заботы, а как поводок, который вдруг стал слишком коротким.
В этот самый момент, будто почувствовав его настроение, завибрировал телефон. На экране высветилось: «Олег». Кирилл ответил.
— Кирюха, здорово! Ты сидишь? Лучше сядь! — заорал в трубку радостный голос друга. — Я озолотился! Помнишь, я на наших ставил? Так вот, они выиграли! С диким коэффициентом! У меня на руках куш, который надо срочно обмыть! Собирай поляну, мы со Славой летим к тебе!
Кровь ударила Кириллу в голову. Часть его сознания уже представляла запотевшие бутылки, гору пиццы и громкий дружеский смех. Но другая, более трезвая часть, вспомнила холодный взгляд Ирины и кусочек прожжённого линолеума на её ладони.
— Олеж, не вариант. Вообще никак, — твёрдо ответил он. — Ирка на смене, но я ей слово дал. Никаких посиделок.
В трубке на секунду повисла недоумённая тишина.
— Ты чего? — голос Олега из радостного стал насмешливым. — Какое слово? Она что, тебе запретила с друзьями видеться? Ты в своём уме? Мы же по-тихому! По паре пива — и по домам. Слава, ты слышишь? Наш Кирилл теперь подкаблучник, жена ему запрещает дышать!
На заднем плане раздался ехидный смешок Славы. Этого Кирилл вынести не мог. Одно дело — дать обещание жене, другое — стать посмешищем для лучших друзей. Это был удар ниже пояса.
— Да не подкаблучник я, придурки! — вскипел он. — Просто были проблемы, не хочу их снова.
— Какие проблемы? — не унимался Олег. — Что мы, свиньи какие-то, нагадим и уйдём? Да мы за собой так вылижем, что Ирка твоя и не заметит, что кто-то был! Не будь занудой, Кирюх! Мы культурно отдохнём. Не бросай друзей в такой великий день!
Кирилл замолчал, глядя в окно на пустой вечерний двор. В его голове боролись два образа: холодное, осуждающее лицо Ирины и весёлые, насмешливые лица друзей. И второй образ, обещавший веселье, лёгкость и признание его «своим парнем», начал медленно, но уверенно побеждать. Он сам не заметил, как начал торговаться с собственной совестью. «Ну а что такого? Мы ведь и правда тихо. Всего на пару часов. Возьмём пиццу в коробках, чтобы ничего не пачкать. Обувь снимем прямо у порога. Я прослежу. Я же обещал следить. Вот и прослежу. Она даже не узнает».
— Ладно, черти, — выдохнул он в трубку. — Приезжайте. Только, бога ради, тихо! И чтобы обувь сняли в прихожей, я понятно объясняю?
— Будет сделано, командир! — радостно прокричал Олег. — Летим!
Кирилл положил трубку и почувствовал одновременно и облегчение, и подступающую тревогу. Он успокоил себя тем, что полностью контролирует ситуацию. Он сдержит слово. Просто сделает это по-своему.
Восемь утра. Холодный, безрадостный рассвет едва пробивался сквозь серую пелену облаков. Ирина повернула ключ в замке. Механизм щёлкнул устало, по-стариковски. Она вошла в прихожую, мечтая только об одном: сбросить с себя тяжёлую форменную куртку, пропитанную запахом больничных антисептиков, встать под горячие струи душа и рухнуть в кровать. Тело гудело от напряжения после бессонной ночи, в голове стоял туман. Она предвкушала тишину и покой их маленькой, уютной квартиры.
Но первый же вдох разрушил эту иллюзию. Воздух был густым, спертым, тяжёлым. Он пах не домом. Он пах дешёвым пивом, остывшей пиццей, едким табачным дымом и перегаром — этим безошибочным ароматом мужского веселья, перешедшего все границы. Ирина замерла на пороге, и усталость с неё слетела, как ненужная шелуха. На смену ей пришла абсолютная, кристальная ясность.
Она сделала шаг вперёд и заглянула в гостиную. Картина, представшая перед её глазами, была хуже любого скандала. Она была банальна в своей убогости. На новом диване, за который они ещё не до конца выплатили кредит, раскинулись два тела. Олег и Слава. В уличных ботинках, грязные подошвы которых оставили тёмные следы на светлой обивке. Олег лежал на спине, запрокинув голову, его рот был приоткрыт в беззвучном храпе. Рука Славы безвольно свисала вниз, почти касаясь пола, где валялась перевёрнутая пепельница, извергнувшая из себя гору окурков прямо на ковёр. На журнальном столике и вокруг него громоздились пустые бутылки, коробки из-под пиццы со слипшимися остатками еды и пластиковые стаканчики.
А в центре всего этого хаоса, на полу, прислонившись спиной к дивану, спал её муж. Кирилл. Он сидел в нелепой позе, обнимая пустую двухлитровую бутылку из-под пива, как плюшевого медведя. Его лицо было одутловатым, волосы растрёпаны. Он выглядел жалко.
В Ирине ничего не всколыхнулось. Ни ярости, ни обиды, ни желания закричать или что-то разбить. Внутри будто щёлкнул тумблер, отключая все эмоции. Она почувствовала не боль, а холод. Холод хирурга, который смотрит на поражённый гангреной орган и понимает, что лечить его бесполезно. Только ампутация.
Она не стала их будить. Она молча сняла куртку, повесила её на вешалку. Аккуратно, будто боясь потревожить чужой покой, обошла спящие тела, не поморщившись, перешагнула через липкую лужицу на полу. Она прошла в спальню. Их спальню. Здесь воздух был чистым. Здесь всё ещё пахло её духами и свежим постельным бельём. Этот контраст был оглушительным.
Ирина открыла шкаф. Достала с верхней полки дорожную сумку Кирилла — ту, с которой он ездил в командировки. Она положила её на кровать и начала действовать. Чётко, быстро, без суеты. Она взяла с полки две пары его джинсов, аккуратно свернула их. Достала три футболки — не любимые, не те, что она ему дарила, а просто первые попавшиеся. Сложила их ровной стопкой. Носки, нижнее бельё. Затем прошла в ванную, взяла его зубную щётку, тюбик пасты, бритву. Упаковала всё в боковой карман сумки. Она не рылась в его вещах, не выбирала. Она просто делала то, что должна. Процедура была завершена.
Застегнув молнию, она взяла сумку и вернулась в гостиную. Поставила её на пол, у ножек кресла. Того самого кресла. Затем прошла на кухню, налила себе стакан холодной воды из фильтра. Выпила его залпом, до последней капли. Вернулась и села в кресло. Прямо напротив спящего мужа.
Солнце поднималось всё выше, его лучи начали пробиваться в комнату, высвечивая пылинки, кружащиеся в затхлом воздухе. Они освещали застывшие лица спящих, делая их похожими на восковые фигуры. А Ирина просто сидела. Она не смотрела в телефон, не читала книгу. Она смотрела на Кирилла. И ждала. Она была абсолютно спокойна. Приговор был вынесен. Оставалось только дождаться, когда осуждённый проснётся, чтобы его услышать.
Первым, что Кирилл почувствовал, был липкий холод. Он просачивался сквозь футболку от пола. Вторым — тупая, пульсирующая боль в висках, которая заставляла мир сужаться до крошечной точки, а потом снова взрываться мутными красками. Он разлепил веки. Солнечный свет, бивший из окна, резанул по глазам, как скальпель. Кирилл застонал, пытаясь сесть. Рука соскользнула с чего-то гладкого и твёрдого. Пустая пластиковая бутылка с глухим стуком откатилась в сторону.
Он огляделся. Разгром. Воспоминания о вчерашнем вечере начали всплывать обрывками: вот Олег кричит тост, вот Слава пытается танцевать, вот они заказывают третью пиццу… А потом — провал. Он с трудом поднялся на ноги, пошатнулся, опёрся о диван. И только тогда он её увидел.
Ирина сидела в кресле. Прямо, как на приёме у королевы. На ней была та же одежда, в которой она уходила на дежурство, но выглядела она так, будто не провела бессонную ночь на работе, а только что вышла из дорогого салона. Спокойная, собранная, с непроницаемым лицом. Её взгляд был направлен прямо на него. Не осуждающий, не злой. Просто констатирующий факт. Факт его присутствия. У её ног стояла его дорожная сумка.
Сердце Кирилла пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле, мешая дышать. Холодный пот выступил на лбу, мгновенно смешиваясь с похмельной испариной. Он понял всё. Это был не утренний скандал. Это был финал.
— Ириша… — начал он, и собственный голос показался ему чужим, сиплым и жалким. — Я… мы… я всё уберу. Прямо сейчас. Я…
Она молча подняла руку, останавливая его бессвязное бормотание. Затем она медленно встала. Каждое её движение было выверенным, лишённым всякой суеты. Она подошла к нему на два шага, и он невольно отступил назад, пока не упёрся спиной в диван, где продолжали храпеть его друзья.
— Твои друзья больше в этот дом не войдут никогда! Если хочешь их видеть — встречайтесь в баре, в гараже, на Луне, но порог моего дома они не переступят! А если ты с этим не согласен, то вот твоя сумка!
Она указала подбородком на сумку у кресла. Ультиматум прозвучал в абсолютной тишине комнаты, нарушаемой лишь пьяным посвистыванием Олега. Кирилл смотрел на неё, и первоначальный страх в нём начал сменяться чем-то другим. Унижение. Горячее, едкое, оно поднималось изнутри, выжигая остатки вины. Она не кричала. Она судила. И это было невыносимо.
— Ты… ты что, выгоняешь меня? — выдавил он. — Из-за… из-за этого?
— Я даю тебе выбор, Кирилл, — так же ровно ответила она. — Либо они, либо я в этом доме. Третьего не дано.
И тут его прорвало. Не криком. А злой, шипящей яростью.
— Да ты их просто ненавидела всегда! Всегда! Любой повод искала, чтобы носом ткнуть! Они мои друзья! Единственные, кто у меня есть! А ты хочешь, чтобы я от них отказался ради твоих чистых диванов?!
— Я хочу жить в доме, а не в свинарнике. С мужчиной, а не с его пьяной компанией, — отчеканила она, не меняя выражения лица.
Её спокойствие бесило его больше всего. Оно лишало его всякой опоры. Он не мог пробить эту броню, не мог вызвать в ней хоть какую-то ответную эмоцию, за которую можно было бы зацепиться. Он был для неё просто проблемой, которую нужно было решить.
— Да подавись ты своим домом! Своей чистотой! — выплюнул он, чувствуя, как дрожат от злости руки. Он сделал шаг вперёд, схватил с пола сумку. Ручка холодила ладонь. — Думаешь, я без тебя пропаду? Да я счастлив буду свалить из этой твоей операционной!
Он развернулся и с силой толкнул Олега в плечо.
— Подъём, алкашня! Нас выселяют!
Олег что-то промычал, открыл мутные глаза. Слава тоже зашевелился, пытаясь понять, что происходит.
— Чего? Какого?.. — пробормотал он.
— Пошли отсюда! — рявкнул Кирилл, направляясь к выходу. Он не оглянулся. Он знал, что если оглянется, то увидит её спокойное лицо, и это его окончательно сломает. Он распахнул входную дверь, его друзья, спотыкаясь и ничего не понимая, поплелись за ним.
Дверь захлопнулась. В квартире воцарилась тишина. Ирина осталась стоять посреди разгрома. Запах перегара, грязная посуда, окурки на ковре, следы от ботинок на её новом диване. Она медленно обвела всё это взглядом. Теперь это всё было только её. Её дом. Её чистота. Её тишина. И её абсолютное, звенящее одиночество…
