— Как не охота вставать…
Первое утро в новой реальности началось с непривычной для этой квартиры тишины. Обычно подъём Дениса был похож на запуск сложного механизма, где Юлия была главным инженером: будила, поторапливала, проверяла рюкзак, следила за временем, чтобы он успел позавтракать, не отвлекаясь на телефон. Сегодня же она встала, молча умылась, прошла на кухню и поставила на плиту кашу. Только для себя. Затем сварила кофе и села за стол с книгой, выстроив вокруг себя ледяную стену отчуждения.
Пётр выспался и вышел из спальни ближе к восьми, потягиваясь и зевая. Он бросил на жену вопросительный взгляд, но, наткнувшись на её непроницаемое лицо, лишь пожал плечами. Антонина Павловна уже суетилась на кухне, гремя посудой.
— Петенька, доброе утро! Я тут Денису бутерброды с колбаской делаю, а то от этой Юлиной овсянки одна изжога, — проворковала она, бросая в сторону невестки ядовитый взгляд. — А ты чего внука не будишь? Опоздает ведь.
Пётр, ощущая себя главой новой, правильной семьи, важно проследовал в детскую. Он ласково потряс сына за плечо.
— Сынок, чемпион, пора вставать. Школа ждёт. Денис что-то промычал и перевернулся на другой бок. Вчерашний метод Юлии — стянуть одеяло и строгим голосом дать пять минут на подъём — Пётр считал варварским. — Ну давай, ещё пять минуточек, и поднимайся, — миролюбиво сказал он и вышел.
Завтрак превратился в фарс. Денис ковырял вилкой бутерброд, уставившись в экран смартфона. Юлия, доев свою кашу, молча помыла тарелку и ушла в комнату собираться на работу. Она не сказала ни слова про телефон за столом, ни разу не напомнила про время. Пётр и Антонина Павловна переглядывались с видом победителей. Вот оно, спокойное утро без криков и нервов. Пусть ребёнок поест в своём темпе.
Когда Денис наконец вышел в коридор, до начала первого урока оставалось пятнадцать минут. Пётр, сунув ему в руки пакет с бутербродами, выпроводил сына за дверь.
— Ну вот, видишь, мама? — самодовольно сказал он, возвращаясь на кухню. — И никаких скандалов. Всё можно решить по-человечески.
Антонина Павловна торжествующе кивнула. Их маленький педагогический эксперимент начался блестяще.
Первый звонок раздался в одиннадцать. Телефон завибрировал в кармане Юлиного платья прямо во время совещания. Номер классной руководительницы. Раньше Юлия бы выскочила в коридор, готовая услышать очередную жалобу. Сейчас она сбросила вызов. Через минуту телефон завибрировал снова. Она опять его сбросила. Третий звонок был настойчивее. Юлия, извинившись, вышла.
— Юлия Викторовна, здравствуйте. Я не могу до вас дозвониться, — в голосе учительницы звучало раздражение. — У Дениса сегодня физкультура вторым уроком, он опять без формы. Он будет просто сидеть на скамейке. Это уже третья двойка за четверть будет.
— Здравствуйте, Марина Ивановна, — ровным, почти металлическим голосом ответила Юлия. — По этому вопросу вам теперь нужно обращаться к отцу ребёнка. Его зовут Пётр Андреевич. Я сейчас продиктую номер. Все вопросы, касающиеся учёбы и дисциплины Дениса, решает он.
В трубке на несколько секунд повисло недоумённое молчание. Затем учительница сухо поблагодарила и отключилась. Юлия убрала телефон и вернулась на совещание, не чувствуя ничего, кроме холодной, мёртвой пустоты.
Вечером, когда она пришла домой, Пётр встретил её в коридоре. Его лицо было недовольно скривлено.
— Мне звонила учительница. Ты почему ей мой номер дала? Почему сама не могла решить вопрос с формой? Это же минутное дело.
— Потому что мы так договорились, — спокойно ответила Юлия, разуваясь. — Ты и твоя мама занимаетесь воспитанием. Форма для физкультуры — это часть воспитательного процесса.
Она прошла на кухню, чтобы приготовить ужин. Весь вечер она демонстративно не интересовалась, сделал ли Денис уроки. Она видела, как Пётр неумело пытается усадить сына за стол с учебниками. Денис ныл, жаловался на усталость и в итоге заявил коронную фразу:
— Пап, ну бабушка же сказала, что мне надо отдыхать. Можно я лучше в приставку поиграю часик, а уроки потом? И Пётр, вздохнув, сдался.
— Ладно. Только один час. Потом сразу за математику. Юлия, сидевшая в кресле с книгой, усмехнулась про себя. Она знала, что этот час растянется до самой ночи, а про математику никто и не вспомнит. Снежный ком только начал свой путь с горы.
Первые несколько дней прошли под флагом оглушительной победы Петра и его матери. Атмосфера в доме изменилась до неузнаваемости. Исчезло утреннее напряжение, стихли вечерние споры из-за невыученных уроков. Денис, получив невиданную свободу, буквально расцвёл: он больше не ходил по дому с угрюмым видом, а постоянно что-то напевал, с энтузиазмом рассказывал отцу и бабушке о новых уровнях в игре и даже, казалось, стал есть с большим аппетитом. Юлия наблюдала за этим со стороны, как зритель в театре, которому показывают скучный, предсказуемый спектакль. Она выполняла свою часть уговора с хирургической точностью: готовила завтраки, обеды и ужины, следила за чистотой в доме, стирала и гладила вещи. Но как только дело касалось Дениса, она превращалась в тень. Она не спрашивала, как дела в школе, не заглядывала в дневник, не напоминала о домашних заданиях. Она стала идеальной домработницей, полностью лишённой материнских функций.
— Посмотри, как мальчик ожил! — с торжеством говорила Антонина Павловна сыну, когда Юлия проходила мимо. — А то ведь совсем зашуганный был, как мышонок. Ребёнку нужны ласка и понимание, а не муштра.
Пётр самодовольно кивал. Он чувствовал себя настоящим, мудрым отцом, который спас своего ребёнка от материнской тирании. Ему казалось, что он нашёл идеальный баланс: немного потакания, немного свободы — и вот результат, счастливый и спокойный сын.
Прозрение началось в среду. Вечером, когда Денис уже час как должен был сидеть за уроками, но вместо этого с упоением смотрел стрим какого-то блогера, у Петра зазвонил телефон. Номер был незнакомый.
— Пётр Андреевич? — раздался в трубке строгий женский голос. — Это классный руководитель Дениса, Марина Ивановна. Я звоню по поводу проекта по окружающему миру. Его нужно было сдать ещё вчера. Денис единственный в классе, кто не принёс работу.
Пётр опешил. Какой ещё проект? Он ничего об этом не знал.
— Простите, а… что за проект? — растерянно пробормотал он. В трубке послышался тяжёлый вздох. — Презентация на тему «Планеты Солнечной системы». Задание было дано две недели назад. Оно записано в электронном дневнике. Вы вообще туда заходите? У Дениса это итоговая работа за четверть. Если он её не сдаст до пятницы, будет неуд.
Пётр что-то пролепетал в ответ и отключился. Его самодовольство как рукой сняло. Он ворвался в детскую.
— Денис! Почему ты мне не сказал про проект? Сын оторвался от экрана с таким видом, будто его отвлекли от важнейшего государственного дела.
— Какой проект? А, этот… Я забыл.
— Как ты мог забыть? — Пётр начинал закипать. — Тебе две недели назад его задали!
— Да я не хотел его делать, он скучный, — равнодушно бросил Денис и снова уставился в монитор.
Пётр понял, что сам не справится. Он пошёл в гостиную, где Юлия спокойно читала книгу.
— Юля, тут такое дело… У Дениса, оказывается, проект по окружающему миру. Срочно нужно сделать. Я не знаю, с чего начать.
Юлия медленно опустила книгу, посмотрела на него долгим, холодным взглядом и произнесла:
— Я тебя поздравляю. Это твоя обязанность.
— Но я не знаю пароль от электронного дневника! — в его голосе проскользнули панические нотки. — Ты же им всегда занималась.
— Пароль записан на стикере, приклеенном к нашему роутеру. Там же записан и пароль от Wi-Fi, если ты вдруг и его забыл, — она говорила так, словно объясняла дорогу постороннему человеку. Сказав это, она снова подняла книгу, давая понять, что разговор окончен.
Вечер превратился в катастрофу. Пётр, с трудом войдя в дневник, схватился за голову. Он увидел не только просроченный проект, но и россыпь замечаний, о которых Денис ему не говорил: «разговаривал на уроке», «не готов к истории», «отвлекал соседа». Он попытался заставить сына сесть за презентацию, но столкнулся с глухой стеной сопротивления. Денис ныл, капризничал, говорил, что устал, что у него болит голова. На помощь пришла Антонина Павловна.
— Петенька, ну что ты накинулся на ребёнка? Учительница сама виновата, надо было раньше напомнить. Давай я ему сейчас чайку с малинкой сделаю, а завтра что-нибудь придумаем.
— Мама, завтра уже четверг! Её нужно сдать до пятницы!
— Ну и что? Сделаем завтра вечером. Не надо из мухи слона делать. Мальчик переутомился.
Пётр, окончательно выбитый из колеи, сдался. Он разрешил сыну лечь спать, а сам до поздней ночи сидел в интернете, пытаясь понять, как вообще делаются эти школьные презентации. Он чувствовал себя беспомощным и злым. Злым на сына, на учительницу, на мать с её дурацкими советами. Но больше всего он злился на Юлию, которая сидела в соседней комнате так спокойно, будто в их доме ничего не происходило. Будто этот тонущий корабль её совершенно не касается.
Четверг и пятница превратились для Петра в персональный ад. Презентация, которую он до трёх часов ночи кое-как склепал из надерганных в интернете картинок и кусков текста из «Википедии», была встречена учительницей с ледяным презрением. Денис, выйдя к доске, не смог связать и двух слов, путаясь в планетах и запинаясь на каждом предложении. Итогом стала натянутая тройка с минусом и едкий комментарий в электронном дневнике: «Работа выполнена несамостоятельно и небрежно». Для Петра это было равносильно публичной пощёчине. Он, взрослый мужчина, потратил целую ночь, чтобы получить отметку, которую Юлия назвала бы «позором».
Снежный ком, сдвинутый с вершины горы, начал стремительно набирать массу и скорость. Звонки из школы стали обыденностью. В понедельник Денис «забыл» дома тетрадь с домашним заданием по русскому языку. Во вторник он умудрился потерять сменную обувь. Каждый такой звонок был для Петра маленькой пыткой. Он срывался с работы, мчался домой за тетрадью, покупал новые кеды, и всё это под аккомпанемент холодных, безразличных взглядов Юлии. Она видела его метания, его растущее раздражение, но не произносила ни слова. Её молчание было громче любых упрёков.
Антонина Павловна, поначалу бывшая главной союзницей, начала медленно отступать на заранее подготовленные позиции. Когда Пётр, доведённый до ручки очередной жалобой, попытался лишить Дениса приставки на неделю, она тут же встала на защиту внука.
— Петя, ну зачем так жестоко? Мальчик просто немного рассеянный, с кем не бывает? Ты наказываешь его за то, в чём он не виноват.
— Мама, он не рассеянный, он распущенный! — взорвался Пётр. — Он хамит учителям! Мне сегодня звонила историчка, сказала, что Денис на её вопрос ответил: «Погуглите, если вам так интересно». Ты считаешь это нормальным?
— Просто у ребёнка переходный возраст начинается, — невозмутимо парировала Антонина Павловна, ловко перекладывая ответственность на неумолимую природу. — Нужно быть с ним мягче, проявлять мудрость. А ты кричишь, только нервную систему ему портишь. Ты отец, ты должен быть авторитетом, а не надзирателем.
Пётр чувствовал, как его затягивает в трясину. Он оказался в ловушке. Он не мог проявить строгость, потому что его тут же обвиняли в жестокости. Он не мог быть мягким, потому что это приводило к катастрофическим последствиям. Денис, быстро усвоив новые правила игры, виртуозно манипулировал отцом и бабушкой, натравливая их друг на друга. Он стал неуправляемым.
Апогей наступил в пятницу. Вечером, когда Юлия вернулась с работы, Пётр ждал её в коридоре. Вид у него был помятый и жалкий. Он держал в руках телефон.
— Звонила завуч, — выдавил он. — Завтра в десять вызывают в школу. Нас обоих. Денис подрался на перемене.
Юлия молча сняла пальто, повесила его в шкаф. Затем повернулась к мужу. Её лицо было абсолютно спокойным.
— «Нас» — это кого?
— Ну, нас… родителей, — растерянно пробормотал Пётр. — Тебя и меня. Ты должна пойти со мной.
— Нет, — отрезала она. Голос её был ровным и твёрдым, как сталь. — Я не должна. По нашему уговору, все вопросы, связанные со школой, решаешь ты. Ты и твоя мама, главный специалист по воспитанию. Драка на перемене — это прямое следствие вашей педагогической деятельности. Так что завтра в десять в школу идёшь ты. Один.
— Юля, но это же наш общий сын! — в его голосе прозвучало отчаяние. — Перестань вести себя так, будто тебя это не касается! Ты же видишь, что я не справляюсь! Он получает двойки, он…
— Твой сын получил двойку, потому что ты со своей мамочкой разрешили ему всю ночь играть в приставку! Может, вы его и воспитывать дальше будете, а я тут так, для мебели?
Она посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было ни злорадства, ни жалости. Только холодная констатация факта.
— Я это видела с самого начала. А ты этого не видел. Ты хотел доказать мне, что твой метод лучше. Так доказывай. Иди в школу и объясняй завучу, почему твой гениально воспитанный сын распускает руки. Это твой экзамен, Пётр. Не мой.
Она обошла его и прошла в комнату, оставив стоять одного посреди коридора. Он смотрел ей в спину, и впервые за всё это время его охватил не гнев, а настоящий, липкий страх. Он понял, что она не блефует. Она не придёт на помощь. Он остался с этой проблемой один на один, и решения у него не было.
Пётр вернулся из школы другим человеком. Не злым, не разъярённым, а опустошённым. Он вошёл в квартиру так, словно нёс на плечах неподъёмный груз. Молча бросил ключи на тумбочку, и они звякнули с сухим, окончательным звуком. Он не раздеваясь прошёл в гостиную и рухнул в кресло. Вид у него был такой, будто из него выпустили весь воздух, оставив лишь сморщенную, бесполезную оболочку. Антонина Павловна, которая весь час до этого мерила шагами коридор, тут же подскочила к нему. Юлия, сидевшая на кухне с чашкой чая, даже не повернула головы, но вся её фигура превратилась в слух.
— Петенька, ну что? Что сказали? — зашептала Антонина Павловна, заглядывая ему в лицо. Пётр долго молчал, глядя в одну точку. Потом медленно поднял на мать пустые глаза.
— Сказали, что наш сын избил одноклассника за то, что тот не дал ему списать. Сломал ему нос. Родители мальчика хотят писать заявление. Директор сказала, что Дениса поставят на внутришкольный учёт. И что если это повторится, его будут рекомендовать на комиссию для перевода в спецшколу.
Антонина Павловна ахнула и прижала руки к груди.
— Боже мой… Но… как же так? Денис ведь не такой! Он добрый мальчик! Это его спровоцировали! Наверняка тот мальчишка сам первый начал!
Пётр криво усмехнулся. Усмешка получилась страшной, безрадостной.
— Да, мама. Именно это я и пытался им объяснить. Твоими словами. Про то, что он добрый, что его нельзя перегружать, что у него возраст. Знаешь, что мне ответила завуч? Она сказала, что «добрые мальчики» не бьют других ногами, когда те уже лежат на полу. И что возраст — это не оправдание для скотства.
В этот момент он наконец заметил Юлию, которая так и сидела на кухне, спиной к ним. И вся его горечь, всё его унижение, вся беспомощность нашли выход. Он вскочил с кресла, его лицо исказилось.
— А ты чего молчишь? — закричал он, поворачиваясь к ней. — Довольна?! Радуешься?! Ты же этого и хотела! Специально всё подстроила, чтобы посмотреть, как мы облажаемся! Сидела и ждала, когда всё рухнет! Это ты во всём виновата! Ты бросила собственного сына!
Антонина Павловна тут же подхватила, её голос зазвенел от праведного гнева.
— Конечно, она! Настоящая мать так бы никогда не поступила! Оставила ребёнка в самый сложный момент! Ты просто наслаждалась тем, как мы мучаемся!
Юлия медленно встала, поставила чашку в раковину и повернулась к ним. На её лице не было ни тени эмоций. Она смотрела на мужа и свекровь так, как учёный смотрит на подопытных мышей, чей эксперимент подошёл к логическому и предсказуемому финалу. Голос её был ровным, как скальпель хирурга, и каждое слово било точно в цель.
— Я? Я виновата? — она сделала шаг вперёд. — Я виновата в том, что дала вам именно то, чего вы так страстно желали? Ты, — она посмотрела на Петра, — хотел быть главным, принимать решения, быть «мудрым отцом», а не подкаблучником, который слушает вечно недовольную жену. Ты получил это. Ты, — её взгляд переместился на свекровь, — хотела доказать, что знаешь жизнь лучше меня, что твоя «народная мудрость» и вседозволенность полезнее для ребёнка, чем моя «муштра». Ты тоже это получила. Я дала вам полную, абсолютную власть. Я дала вам чистое поле для вашего гениального педагогического эксперимента. И что же вы вырастили?
Она сделала паузу, обводя их тяжёлым взглядом.
— Ты, Петя, так и не понял главного. Ты не муж и не отец. Ты до сих пор просто сын своей мамы. Ты не способен принять ни одного самостоятельного решения, не оглянувшись на неё. Ты не можешь нести ответственность. Ты просто большой, инфантильный мальчик, который ищет, на кого бы свалить вину за свои провалы. Раньше виноватой во всём была «строгая Юля». Теперь — «Юля, которая всё бросила».
Её взгляд впился в Антонину Павловну, которая от этих слов сжалась, будто от удара.
— А вы… Вы не внука воспитывали. Вы боролись со мной за влияние на своего сына. Вы всю жизнь растили для себя не мужчину, а удобного, послушного мальчика, и когда появилась я, вы увидели во мне угрозу. Денис был для вас просто инструментом, чтобы доказать свою правоту. Вы калечили его своей «любовью», потакая его лени и слабостям, лишь бы он любил вас больше.
Юлия подошла к столу и взяла со стола яблоко. Хруст, с которым она его откусила, прозвучал в оглушительной тишине как выстрел.
— Так что не надо перекладывать на меня ответственность. Вы хотели быть главными в его жизни? Поздравляю, вы ими стали. Теперь это — ваша работа. Ваш результат. Ваш сын и ваш внук. Тот, кого вы слепили своими собственными руками. Идите и разбирайтесь с последствиями. С драками, с учётом в полиции, с его будущим, которого у него, скорее всего, уже нет. Это ваше творение. Ваш шедевр. Живите с этим…
