— Милый, кинь мне на карту, тут скидка заканчивается, — проворковала Кристина, подпорхнув к мужу со спины.
Она двигалась по их огромной, залитой утренним солнцем квартире именно так — порхая. Лёгкая, почти невесомая в своём шёлковом халате цвета шампанского, она была живым воплощением роскоши и беззаботности. Воздух вокруг неё был пропитан тонким ароматом дорогих духов и чего-то ещё, неуловимо-сладкого, как запах самой праздной жизни. Игорь сидел за массивным столом из тёмного дерева, вглядываясь в столбцы цифр на экране ноутбука. Мягкий клик клавиш был единственным звуком, нарушавшим умиротворяющую тишину их гнезда на двадцать пятом этаже.
Кристина изящно перегнулась через его плечо, положив подбородок ему на плечо и ткнув идеально отманикюренным пальцем в экран своего планшета. Её распущенные волосы, пахнущие миндалём и сандалом, коснулись его щеки. Это был её привычный, безотказно действующий приём.
— Смотри, какая прелесть. Разве они не созданы для меня?
На экране красовались туфли. Не просто туфли, а произведение искусства от известного итальянского дизайнера. Острый носок, головокружительная шпилька, лакированная кожа, сияющая так, будто её только что окунули в расплавленное стекло. Игорь скользнул по ним взглядом, на секунду оторвавшись от своей таблицы. Он не разбирался в брендах, но безошибочно определял их по ценнику. Этот был эквивалентен месячной зарплате хорошего специалиста в его компании.
— Крис, сейчас никак. Совсем, — ответил он ровно, не отрываясь от работы. Его пальцы продолжали бегать по клавиатуре. Он не хотел придавать этому разговору значения, для него это была обыденность, мелкая помеха в потоке важных дел. — Я вчера Аньке последний транш за семестр перевёл. Сама знаешь, сколько стоит учёба в Москве. Мы почти под ноль до аванса.
Он сказал это так же спокойно, как сообщил бы, что на улице идёт дождь. Простая констатация факта. Но для Кристины это прозвучало как личное оскорбление. Её тело, только что такое расслабленное и податливое, едва заметно напряглось. Улыбка, игравшая на её губах, не исчезла, но застыла, превратившись в вежливую, холодную маску. Она медленно выпрямилась, отстраняясь от него. Тепло и аромат исчезли.
— В смысле, никак? — переспросила она. В её голосе ещё не было металла, но уже пропал бархат. Это был голос человека, который услышал нечто невообразимое, нарушающее все законы вселенной.
Игорь вздохнул, наконец оторвав взгляд от монитора. Он посмотрел на жену. Красивая. Невероятно красивая, словно сошедшая с обложки модного журнала. И сейчас на этом идеальном лице проступало искреннее, детское недоумение. Словно ей, пообещав сладкую вату, сунули в руки варёную морковь.
— В прямом смысле, Кристин. Денег на карте практически нет. До зарплаты нужно дотянуть, это всего неделя. Просто потерпи немного.
Слово «потерпи» стало детонатором. Оно было чужеродным в её лексиконе, в её мире, где желания исполнялись мгновенно. Терпеть — это для других. Для тех, кто ездит в метро, считает деньги до зарплаты, покупает вещи на распродажах не из азарта, а по необходимости. Для тех, кем она себя никогда не считала.
— Потерпеть? — повторила она, и её голос стал выше и острее. Она сделала шаг назад, к центру комнаты, залитому солнцем, словно занимая позицию на сцене перед началом главной арии. — Ты предлагаешь мне потерпеть, потому что ты снова отвалил кучу денег своей дочери? Игорь, ты серьёзно?
Игорь откинулся на спинку своего массивного кожаного кресла. Он сделал это медленно, с какой-то новой, несвойственной ему тяжестью. Словно за одну секунду на его плечи лёг груз всех прожитых лет. Он больше не смотрел на экран ноутбука. Цифры, отчёты, графики — вся его бизнес-империя, которую он с таким упорством выстраивал, внезапно стала неважным, размытым фоном. В центре его вселенной, резко очерченная лучами утреннего солнца, теперь стояла его жена.
— Я вообще слышишь себя? Неделю! — она сделала акцент на этом слове, выплюнув его, как нечто грязное. — Я должна целую неделю ходить и думать о том, что туфли, которые я хочу, купит кто-то другой? Что скидка, которая бывает раз в год, просто исчезнет? Из-за чего? Из-за очередной прихоти твоей Ани?
Она говорила это не с обидой. В её голосе звучало праведное негодование, возмущение человека, чьи фундаментальные права были грубо попраны. Она прошлась по мягкому ковру, её шёлковый халат струился за ней, как шлейф королевы, изгнанной из собственного замка. Она остановилась у панорамного окна, за которым простирался город, и её силуэт вырисовывался на фоне этого безграничного простора — такая же дорогая и недосягаемая деталь пейзажа.
— Игорь, давай будем честными, — она повернулась, и свет ударил ей в лицо, но она даже не пощурилась. — Её учёба — это бесконечная чёрная дыра. Сначала школа, репетиторы. Потом этот университет, который стоит как самолёт. Общежитие ей не подошло, мы сняли ей квартиру. Теперь ей понадобились какие-то курсы. Что будет дальше? Аспирантура в Лондоне? Стажировка в Нью-Йорке?
Каждое слово было точным, выверенным ударом. Она не просто жаловалась на нехватку денег. Она обесценивала сам смысл этих трат. Она выставляла стремление его дочери к образованию, её будущее, как бессмысленный и дорогостоящий каприз, как блажь избалованного ребёнка.
Игорь молчал. Он смотрел на неё, на её идеальное лицо, на котором сейчас было написано неприкрытое презрение ко всему, что не касалось её лично. Он не слышал истерики. Он слышал программу. Манифест. Идеологию, которую она, видимо, вынашивала давно, но лишь сейчас решилась озвучить в такой неприкрытой форме.
Её молчание подстегнуло. Она сделала несколько шагов к нему, её голос набрал силу и зазвенел от плохо скрываемой злости.
— Твоя дочурка только и делает, что тащит деньги с нашего бюджета! А я не собираюсь отказываться от новой сумочки или пары туфель из-за её учёбы!
Эта фраза ударила его, как пощёчина. Не своей грубостью, а своей предельной, кристальной честностью. «Наш бюджет». Она действительно считала его общим. Но в её понимании «общий» означало принадлежащий ей. А Аня была не частью этого «мы», а внешней угрозой, паразитом, посягающим на её законные ресурсы.
— Это не прихоть, Игорь! Это наш имидж! Мой имидж! — она ткнула пальцем себе в грудь, в область сердца, обтянутую дорогим шёлком. — Ты хочешь, чтобы твоя жена выглядела как серая мышь? Чтобы на приёмах я стояла в прошлогоднем платье? Это тоже часть твоей работы, если ты забыл. Я — твоё лицо. Твоя визитная карточка. И эта карточка должна быть безупречной. А безупречность стоит денег. Гораздо больших, чем эти несчастные туфли.
Он смотрел на неё и видел, как красивое лицо искажается уродливой гримасой эгоизма. Он видел не жену, а партнёра по крайне странному проекту, в котором его роль сводилась к бесперебойному финансированию. Он вспомнил, как Кристина ни разу за последний год не позвонила Ане просто так, чтобы спросить, как у неё дела. Все разговоры сводились к формальным вопросам, заданным в его присутствии. Он вспомнил её тонкую, едва заметную усмешку, когда Аня рассказывала о своих успехах на какой-то научной конференции. Тогда он списал это на усталость. Теперь он понял — это было пренебрежение. Пренебрежение к миру, где ценность измеряется не каратами и логотипами, а знаниями и усилиями.
Игорь медленно, почти незаметно для стороннего наблюдателя, закрыл крышку ноутбука. Мягкий щелчок пластика прозвучал в наступившей тишине оглушительно, как выстрел. Экран погас, и вместе с ним из комнаты исчезли последние отголоски его рабочей жизни. Он больше не был бизнесменом, решающим производственные задачи. Он был мужчиной, который смотрел на свою жену и впервые видел её по-настоящему. Не сквозь флёр влюблённости, не через призму её безупречной красоты, а как есть.
Он смотрел на неё, а видел нечто иное. Дорогую, идеально собранную вещь. Эксклюзивный экспонат, который он когда-то с гордостью приобрёл и выставил на всеобщее обозрение. И вот теперь этот экспонат вдруг заговорил, и его речь оказалась инструкцией по эксплуатации, в которой единственным пунктом значилось: «Требует постоянных и неограниченных вливаний ресурсов. Любые другие статьи расходов считать нецелевыми».
В его сознании, натренированном на анализ и выявление рисков, начали всплывать обрывки воспоминаний, мелкие, незначительные эпизоды, которым он раньше не придавал значения. Вот Аня, приехав на каникулы, с восторгом дарит Кристине небольшой, но изящный серебряный браслет, купленный на первую стипендию. Кристина улыбается своей ослепительной улыбкой, благодарит, целует девочку в щёку… а на следующий день Игорь случайно находит этот браслет на дне шкатулки с бижутерией, среди ненужных мелочей, которые просто жалко выбросить. Он так и не увидел его на её запястье. Ни разу.
А вот их разговор полгода назад. Он, уставший после тяжёлой сделки, обмолвился, что, может быть, лет через пять стоит продать часть бизнеса, сбавить обороты, пожить для себя. Попутешествовать не по пятизвёздочным отелям, а просто сесть в машину и поехать куда глаза глядят. Он помнит, как застыло её лицо. На долю секунды на нём промелькнул неподдельный ужас, который она тут же прикрыла шуткой: «Милый, ты хочешь, чтобы я променяла Милан на палатку в тверских лесах? Оригинально!» Тогда это показалось ему забавным. Сейчас он понял — это была паника инвестора, который узнал, что его главный актив собирается обесцениться.
Он понял, что для неё Аня никогда не была его дочерью. Она не была даже просто человеком. Она была статьёй расходов. Конкурирующей фирмой, которая оттягивала на себя финансовые потоки, по праву принадлежавшие ей, Кристине, — главному проекту в жизни Игоря. И сейчас эта фирма потребовала слишком крупную инвестицию, что поставило под угрозу текущее финансирование основного проекта.
Он встал из-за кресла. Не резко, а плавно, с уверенностью человека, принявшего окончательное решение. Его спина была прямой, плечи расправлены. Усталость исчезла. На её место пришло ледяное, кристально чистое спокойствие.
— Ты права, — произнёс он. Его голос звучал ровно, без эмоций, как у хирурга, сообщающего диагноз.
Кристина на мгновение замерла, сбитая с толку. Она ожидала криков, споров, упрёков — чего угодно, но не этого спокойного согласия.
— Ты — моё лицо, — продолжил Игорь, глядя ей прямо в глаза. В его взгляде не было ни тепла, ни злости. Только холодная, отстранённая оценка. — Я долгое время считал, что это лицо успешного человека, у которого всё получилось. Красивая жена, умница-дочь, процветающий бизнес. А сегодня я посмотрел на это лицо и понял, что оно отражает не успех. Оно отражает мою самую большую ошибку. Мою самую провальную инвестицию.
Он говорил это так, будто обсуждал неудачную сделку. Безлично, аналитически, вынося вердикт.
— Её учёба — это не прихоть, — отчеканил он, и в голосе впервые появились стальные нотки. — Это её будущее. И это моё обязательство. Как отца. И оно не обсуждается. Оно просто есть. Как восход солнца. Он сделал паузу, давая словам впитаться в воздух дорогой квартиры. — А твои туфли… — он замолчал, и эта пауза была страшнее любого крика.
В ней не было сомнения или поиска нужных слов. Это была пауза хирурга, который уже занёс скальпель и точно знает, где будет разрез. Он смотрел на Кристину так, будто она была сложной задачей с единственно верным решением. И он его нашёл. Её красивое лицо, всё ещё искажённое праведным гневом, застыло в ожидании. Она была уверена, что сейчас он сдастся, что после этой небольшой взбучки он, как обычно, пойдёт на попятную и покорно переведёт деньги. Она всегда побеждала.
Но Игорь не двинулся к ноутбуку. Вместо этого он медленно, с какой-то отстранённой грацией, развернулся и пошёл вглубь комнаты, к высокому комоду из тёмного ореха, где в лакированной шкатулке лежали его часы, запонки и прочие мужские атрибуты успеха. Кристина провожала его недоумевающим взглядом. Его движения были слишком спокойными, слишком уверенными. Это была не походка провинившегося мужа, идущего на компромисс. Это была походка владельца, который решил навести порядок в своих владениях.
Он открыл верхний ящик, достал оттуда своё портмоне из крокодиловой кожи. Раскрыл его. Его пальцы, которые она так любила, когда они перебирали её волосы или скользили по её спине, теперь с деловой точностью извлекли одну-единственную карту. Чёрный пластик с золотыми буквами. Его личная, безлимитная кредитка. Карта, которая была ключом к её миру, волшебной палочкой, исполняющей любые желания.
Он вернулся к столу и, не глядя ей в глаза, бросил карту на полированную столешницу. Пластик ударился о дерево с тихим, сухим щелчком. Этот звук разрезал тишину, как лезвие. Карта лежала между ними — маленький чёрный прямоугольник, символ всего, чем были их отношения.
— Ты права, — повторил он своим новым, ледяным голосом. — Ты больше не будешь экономить на себе. Никогда.
Кристина непонимающе посмотрела сначала на него, потом на карту. В её глазах мелькнула тень триумфа. Она победила. — Потому что поиск денег на туфли, на сумочки, на салоны, на всё то, что ты называешь «нашим имиджем»… — он сделал короткую, убийственную паузу, — …с этой минуты это твоё личное обязательство.
Её победная улыбка застыла, а потом медленно начала сползать с лица, как тающий воск.
— Что? — прошептала она.
— Как и всё остальное, — закончил Игорь, и в этих трёх словах была вся тяжесть приговора. Он не повышал голоса. Он просто констатировал факт, закрывал проект, списывал активы. — Этот дом — мой. Машина, на которой ты ездишь, — моя. Я буду и дальше обеспечивать их содержание. Это крыша над твоей головой. Но всё, что ты надеваешь на себя, мажешь на своё лицо, ешь в ресторанах и покупаешь от скуки — отныне твоя забота. Ты ведь моё лицо? Вот и соответствуй. За свой счёт.
До неё начало доходить. Не как эмоциональное потрясение, а как сухой финансовый отчёт, в котором напротив графы «Доходы» стоял жирный ноль. Это было немыслимо. Это рушило всю её картину мира.
— Ты… ты не можешь, — выговорила она, и в её голосе не было мольбы, только холодное, яростное неверие. — Ты что, решил меня уничтожить?
— Наоборот, — спокойно ответил Игорь, обходя стол и направляясь к выходу из комнаты. — Я даю тебе то, чего ты так хотела. Полную независимость от нужд моей дочери. Мои обязательства перед ней отныне никак не повлияют на твой гардероб. Никак. Мои деньги пойдут на её будущее. А ты… ты можешь строить своё. Или искать на него новый источник финансирования.
Он остановился в дверном проёме, но не обернулся. Он уже был в другом мире, в мире, где её больше не существовало как финансовой единицы.
— Можешь считать, что я перенаправил инвестиции в более перспективный проект.
И он вышел. Не хлопнув дверью, не бросив прощального взгляда. Он просто ушёл, оставив её одну посреди огромной, залитой солнцем гостиной. Она стояла неподвижно, как дорогая статуя. Её взгляд был прикован к маленькому куску чёрного пластика на столе. Он лежал там, бесполезный и чужой. Ключ, который больше не подходил ни к одному замку. Вокруг было всё то же богатство, та же роскошь, но теперь она ощущалась как декорация на пустой сцене. Спектакль окончен. И её роль в нём тоже…
