Хлопнула дверь подъезда. Оксана замерла с чашкой кофе у окна, не донеся ее до губ. Этот силуэт она узнала бы из тысячи. Высокий, широкоплечий, с характерной походкой вразвалочку — Андрей. Тот самый, который пять лет назад собрал вещи в спортивную сумку и, не поднимая глаз, буркнул на пороге: «Извини, так будет лучше для всех». Для всех! Как будто она была частью этого «всех».
Оксана отпрянула от окна, расплескав кофе на новый ковер. Плевать на ковер. В голове стучала одна мысль: «Что ему нужно?» За пять лет — ни слова, ни строчки. Ни одного звонка. Даже когда она отправила ему документы на развод, он просто подписал их и вернул через курьера. И вот теперь…
Звонок в дверь прозвучал как выстрел. Оксана вздрогнула, поставила чашку на стол, машинально поправила волосы и, чувствуя, как предательски дрожат пальцы, нажала на дверную ручку.
— Привет, — сказал Андрей так, словно виделись они вчера. — Можно войти?
Загорелый, похудевший, в дорогом кашемировом пальто. И глаза — те же серые, насмешливые, чуть прищуренные, от которых когда-то у нее подкашивались ноги.
— Зачем? — только и смогла произнести Оксана, стискивая дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев.
— Поговорить надо, — он переступил с ноги на ногу, — дело важное.
Она посторонилась, пропуская его в квартиру, но не из вежливости — просто соседка с верхнего этажа уже начала шуршать у своей двери, прислушиваясь к разговору.
Андрей прошел в знакомую гостиную, остановился посреди комнаты, засунув руки в карманы. Его взгляд скользнул по новым обоям, мебели, шторам — всему тому, что Оксана меняла, чтобы стереть следы их совместной жизни.
— У тебя тут все… по-другому, — он прокашлялся. — Мило.
— Ты пришел обсудить мой ремонт? — Оксана скрестила руки на груди.
— Нет, конечно, — он тяжело вздохнул и плюхнулся на диван, не дожидаясь приглашения. — Дело в маме. Она заболела. Серьезно.
Оксана медленно опустилась в кресло напротив. Валентина Петровна. Свекровь, которая единственная из всей семьи Андрея звонила ей после его ухода. Раз в месяц, как по расписанию. «Как ты, деточка?» И никогда — ни слова о сыне.
— Что с ней?
— Рак, четвертая стадия, — Андрей потер переносицу знакомым жестом. — Врачи говорят, осталось несколько месяцев. Может, полгода, если повезет.
Оксана ощутила, как к горлу подкатывает комок. Валентина Петровна, которая учила ее печь свои фирменные пироги с капустой. Которая заступалась за нее, когда остальные родственники Андрея шептались, что «не пара она ему, слишком простая».
— Мне жаль, — искренне сказала Оксана. — Чем я могу помочь?
Андрей поднял на нее глаза, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на облегчение.
— Ей нужен уход. Постоянный. Я не могу забрать ее к себе в Питер. Работа, разъезды… — он замялся. — И Лена не справится одна.
Лена. Значит, так зовут ту, ради которой он бросил все. Ту, с которой «будет лучше для всех».
— Я понимаю, — медленно произнесла Оксана, чувствуя, как в груди разливается холодная ярость. — Ты хочешь, чтобы я ухаживала за твоей матерью, пока ты живешь в Питере со своей новой женой?
— Не так грубо, но да, — Андрей дернул плечом. — Ты ведь всегда хорошо ладила с мамой. И она тебя любит. Просила именно тебя.
— А ты? Ты просил? — Оксана подалась вперед. — Или тебе просто удобно использовать меня как сиделку?
Андрей вскочил, пробежался рукой по волосам — еще один знакомый жест, от которого когда-то у нее перехватывало дыхание.
— Слушай, я понимаю, что между нами все… сложно. Но речь не обо мне и не о тебе. Речь о маме. Она умирает, Оксана!
— Я знаю, — она тоже поднялась. — И мне искренне жаль. Я позвоню ей. Навещу. Помогу деньгами на сиделку. Но я не буду решать твои проблемы, Андрей. Не после того, как ты…
— Как я что? — он вдруг вспыхнул. — Как я ушел? Да, ушел! Потому что задыхался здесь! Потому что ты вцепилась в меня, как…
— Вон! — Оксана указала на дверь. — Я не обязана это слушать. Не в моем доме.
Он осекся, тяжело дыша. В глазах — бессильная злость. Но он знал, что перешел черту.
— Прости, — Андрей провел ладонью по лицу. — Я не это хотел… Просто мама. Она правда просила о тебе. Сказала, что больше никому не доверит…
— Я позвоню ей завтра, — отрезала Оксана. — А теперь, пожалуйста, уходи.
Когда за ним закрылась дверь, она медленно сползла по стене на пол и заплакала — первый раз за долгие месяцы. Не из-за Андрея. Из-за Валентины Петровны, которая была к ней добрее, чем родная мать. И из-за себя — потому что знала, что не сможет отказать умирающей женщине, если та действительно попросит.
Больничный коридор был наполнен специфическим запахом, от которого у Оксаны мгновенно заныли виски. Смесь лекарств, хлорки и безнадежности. Палата номер двенадцать. Она постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
Валентина Петровна лежала у окна, укрытая тонким больничным одеялом. Оксана едва узнала ее — так сильно высушила болезнь некогда полную, румяную женщину. Теперь это была тень, иссохшая, с пергаментной кожей и провалившимися глазами.
— Деточка, — свекровь протянула к ней руку с выпирающими венами. — Пришла все-таки.
Оксана присела на край кровати, осторожно сжала холодные пальцы.
— Конечно пришла. Как вы себя чувствуете?
— Умираю помаленьку, — Валентина Петровна усмехнулась. — Не делай такое лицо. Я не боюсь. Пожила своё.
Она закашлялась, и Оксана помогла ей попить воды через трубочку.
— Андрюша сказал, что заходил к тебе, — свекровь пытливо посмотрела на нее. — Что ты ответила?
— Что позвоню вам, — Оксана отвела взгляд. — Вот, позвонила и пришла.
— А насчет того, чтобы забрать меня к себе? — в глазах старушки мелькнула искра прежней проницательности. — Он ведь об этом просил?
— Валентина Петровна…
— Валя. Ты всегда называла меня Валей, когда мы были одни, — свекровь сжала ее руку. — Не надо этого официоза теперь.
— Валя, — Оксана вздохнула. — Я не уверена, что это хорошая идея.
— Потому что мой сын — дурак? — прямо спросила старушка.
— Не говорите так.
— Скажу как хочу. Мой сын, мне можно, — Валентина Петровна снова закашлялась. — Он никогда не умел ценить то, что имеет. Всегда ему казалось, что где-то трава зеленее. И с тобой так же вышло.
— Валя, не надо.
— Надо, — старушка упрямо качнула головой. — Я перед смертью хочу все сказать. Он обидел тебя. Ушел к этой… — она скривилась, — кукле питерской. А теперь прибежал просить о помощи. Я бы на твоем месте послала его куда подальше.
Оксана не выдержала и рассмеялась сквозь навернувшиеся слезы.
— Вот так прямо и послали бы?
— Еще дальше, — подтвердила Валентина Петровна. — Но ты не я. Ты добрая. Всегда была слишком доброй для нашей семейки.
Она помолчала, потом добавила уже другим тоном:
— Не нужно тебе со мной возиться, деточка. Найдем сиделку. Или в хоспис пойду, там тоже люди умирают, не я первая.
— Валя, я не могу вас так оставить, — Оксана стиснула зубы. — Я… подумаю над предложением Андрея. Но ничего не обещаю.
Старушка покачала головой:
— Эх, Оксанка… Упрямая ты. Как я в молодости.
— Ты с ума сошла? — Лида, лучшая подруга Оксаны, поперхнулась вином. Они сидели в маленькой кофейне недалеко от дома. — Забрать к себе свекровь? Бывшую свекровь! После того, как ее сын бросил тебя ради другой?
— Она умирает, Лид, — Оксана крутила в руках бокал. — И она всегда хорошо ко мне относилась.
— И что? — Лида энергично взмахнула рукой. — Ты ей не дочь, не родственница. У нее есть сын. Пусть он и разбирается.
— Он в Питере.
— Прекрасно! Пусть забирает мать туда. Или возвращается сюда ухаживать за ней. Или нанимает сиделку. Или пусть эта его новая жена…
— Лена, — машинально поправила Оксана.
— Да хоть Елена Прекрасная! Пусть она ухаживает. Почему ты? — Лида подалась вперед. — Окс, ты пять лет выкарабкивалась из той ямы, в которую тебя загнал его уход. Пять лет собирала себя по кусочкам. А теперь позволишь ему снова ворваться в твою жизнь?
— Это не для него, — упрямо возразила Оксана. — Это для Вали.
— Которая, заметь, тоже не просит тебя об этом, — Лида покачала головой. — Судя по твоему рассказу, она первая сказала, что справится без тебя. Так в чем проблема?
Оксана молчала, глядя в окно на моросящий дождь. Действительно, в чем проблема? Почему она даже рассматривает этот вариант? Неужели все еще надеется… на что?
— Ты боишься, что если откажешься, то будешь чувствовать себя виноватой, когда она умрет, — Лида накрыла ее руку своей. — Но, Окс, ты не обязана жертвовать своей жизнью, чтобы не чувствовать вину.
— А если я хочу помочь? — тихо спросила Оксана. — Не из чувства вины. А потому что… это правильно?
Лида вздохнула:
— Тогда делай как считаешь нужным. Но помни: ты не должна ничего Андрею. Ничего. И если ты решишь помочь его матери, ставь свои условия. Четкие границы. Иначе он снова сядет тебе на шею.
Телефонный разговор с Андреем был коротким и напряженным.
— Я согласна забрать Валентину Петровну к себе, — сказала Оксана. — Но у меня есть условия.
— Какие? — в его голосе слышалось нетерпение.
— Во-первых, ты оплачиваешь профессиональную сиделку на то время, когда я на работе. Во-вторых, оплачиваешь все лекарства и процедуры. В-третьих, приезжаешь проведать мать хотя бы раз в месяц.
— Оксана, у меня работа…
— Раз в месяц, Андрей, — жестко повторила она. — Одни выходные. Это твоя мать, а не моя.
Он помолчал, потом неохотно согласился:
— Хорошо. Что-то еще?
— Да. Никаких просьб, никаких одолжений сверх этого. Мы не друзья. Мы даже не приятели. Мы два человека, которые заботятся о третьем. Все.
Пауза на другом конце была долгой.
— Ты изменилась, — наконец произнес он.
— Да, — спокойно ответила Оксана. — Изменилась.
Валентину Петровну привезли через два дня. Оксана подготовила для нее комнату — бывший кабинет, переоборудованный под спальню. Поставила удобную кровать, прикроватный столик, купила специальный матрас против пролежней.
Сиделку нашли быстро — немолодую, но энергичную женщину по имени Галина Сергеевна, с опытом работы в онкологии. Она должна была приходить с девяти утра до шести вечера, пока Оксана на работе.
— Хорошо тут у тебя, — Валентина Петровна оглядывала комнату с кровати, куда ее уложили сразу после приезда из больницы. — Светло. В моей квартире вечно сумрачно.
— У вас окна на север, — Оксана поправила подушку. — А здесь на восток. Утром будет солнце.
— Если доживу до утра, — усмехнулась старушка.
— Доживете, — строго сказала Оксана. — И не только до завтрашнего. Еще до многих.
— Боевая стала, — с удовольствием отметила Валентина Петровна. — Раньше ты так со мной не разговаривала.
— Раньше я была другой.
— И слава богу, — свекровь протянула руку и коснулась ее локтя. — Спасибо тебе, Оксанка. Знаю, что не должна была соглашаться. Что не имею права просить. Но я… испугалась. Умирать одной страшно.
Оксана сглотнула комок в горле:
— Вы не одна, Валя. Я с вами.
Первые дни были самыми тяжелыми. Оксана привыкала к новому режиму — утром перед работой подготовить все для сиделки, вечером принять смену, ночью вставать по звонку, если Валентине Петровне становилось хуже. На работе она засыпала над документами, благо начальник, узнав о ситуации, отнесся с пониманием и временно снизил нагрузку.
Но постепенно сложился определенный ритм. Галина Сергеевна оказалась настоящим сокровищем — аккуратная, внимательная, с легкой рукой. Под ее присмотром Валентине Петровне даже стало немного лучше — боли уменьшились, появился аппетит.
По вечерам, когда сиделка уходила, Оксана и свекровь часто разговаривали. Обо всем — о прошлом, о жизни, о людях. Только об Андрее Валентина Петровна не заговаривала. А Оксана не спрашивала.
Он приехал через три недели — без предупреждения, поздним вечером, когда Оксана уже уложила свекровь и собиралась принять душ.
— Я к маме, — сказал Андрей вместо приветствия, когда она открыла дверь.
— Она спит, — Оксана не отступила с порога. — Я не буду ее будить.
— Я просто посмотрю, — он поморщился. — Не нужно драматизировать.
— Приходи завтра утром, — она скрестила руки на груди. — Сейчас поздно.
— Это моя мать! — он повысил голос.
— Которую ты не мог навестить три недели, — парировала она. — И которая сейчас спит. Первый раз за день без болей. Я не разбужу ее, даже если ты начнешь ломать дверь.
Они стояли друг напротив друга, сверля один другого взглядами. В его глазах плескалась злость, в ее — решимость.
— Постель на диване, если хочешь остаться до утра, — наконец произнесла Оксана. — Но я не буду с тобой нянчиться. Ужин в холодильнике, полотенце в ванной.
Она отвернулась и ушла в спальню, не дожидаясь ответа. Через щель под дверью было видно, как он мечется по коридору, как в конце концов проходит на кухню, открывает холодильник. Оксана выдохнула и прижалась затылком к двери. Это будет долгая ночь.
Утром она обнаружила Андрея в комнате матери. Он сидел на стуле возле кровати и держал Валентину Петровну за руку. Та была бледной, но улыбалась. Увидев Оксану, Андрей поднялся:
— Доброе утро.
— Доброе, — она кивнула. — Валя, как вы себя чувствуете?
— Сегодня хорошо, — свекровь хитро посмотрела на сына. — Особенно когда такие гости.
— Я пойду поставлю чайник, — Оксана направилась к двери, но Андрей окликнул ее:
— Подожди. Я хотел извиниться. За вчерашнее. Ты была права — нужно было предупредить о приезде.
Она обернулась, удивленная его тоном. Андрей, которого она знала, никогда не извинялся первым.
— Ничего, — сдержанно ответила она. — Главное, что Вале лучше.
Весь день он не отходил от матери. Разговаривал с ней, читал вслух газету, даже пытался кормить с ложечки, хотя Валентина Петровна отбивалась и ворчала, что «не развалюсь, сама поем». Оксана держалась в стороне, лишь изредка заходя проверить, все ли в порядке.
Вечером, когда свекровь уснула, Андрей вышел на кухню, где Оксана мыла посуду.
— Она похудела, — сказал он, присаживаясь за стол. — Сильно.
— Еще бы, — Оксана не обернулась. — У нее рак.
— Но ей лучше, чем в больнице. Я вижу.
— Здесь за ней хорошо ухаживают.
— Ты хорошо ухаживаешь, — поправил он. — И сиделка. Спасибо.
Оксана молча кивнула, продолжая оттирать сковородку. Тишина на кухне становилась все более напряженной.
— У тебя кто-то есть? — вдруг спросил Андрей.
Она чуть не выронила губку:
— Что?
— Ну, встречаешься с кем-то? — он откинулся на спинку стула, делая вид, что вопрос самый обычный.
— Не твое дело, — отрезала Оксана.
— Я просто спросил.
— А я просто ответила. Не твое дело, Андрей.
Он помолчал, барабаня пальцами по столу.
— А что с твоей работой? Все там же?
— Нет, — она наконец обернулась, вытирая руки полотенцем. — Я сменила место два года назад. Теперь в частной фирме, менеджером.
— Здорово, — он кивнул. — А чем занимаетесь?
— Логистика. Грузоперевозки.
— Надо же, — Андрей усмехнулся. — А ведь я тебя отговаривал идти в эту сферу, помнишь? Говорил, что не женское дело.
— Помню, — сухо ответила она. — Еще многое помню, Андрей. Поэтому давай без задушевных разговоров, ладно? Завтра ты уедешь, а мне здесь жить и заботиться о твоей матери.
Его усмешка погасла.
— Оксан, неужели нельзя просто… поговорить? Как нормальные люди?
— Нормальные люди так не поступают, — она покачала головой. — И нет, нельзя. Между нами только Валентина Петровна. Больше ничего.
Он смотрел на нее долгим взглядом, потом медленно кивнул:
— Хорошо. Как скажешь.
Недели складывались в месяцы. Андрей, вопреки опасениям Оксаны, исправно приезжал каждые три-четыре недели, иногда на день, иногда на выходные. Привозил матери фрукты, книги, однажды даже маленький телевизор в комнату. Пока он был в городе, Оксана старалась уходить из дома — к Лиде, в кино, просто бродить по улицам. Что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине.
Но каждый раз, возвращаясь, она испытывала странное чувство, заставая его в своей квартире. Он вроде бы ничего особенного не делал — просто сидел на кухне с кружкой чая или листал журнал в гостиной. Но что-то в этой картине цепляло ее, дергало за невидимые струны где-то глубоко внутри.
Валентине Петровне становилось то лучше, то хуже. Бывали дни, когда она вставала с кровати, с помощью Оксаны добиралась до кухни и даже пыталась что-то готовить. А бывали дни, когда она лежала пластом, серая от боли, и только крепко стискивала зубы, отказываясь от дополнительных обезболивающих: «Они меня в овощ превращают, а я еще пожить хочу».
В один из таких плохих дней, когда Андрей снова приехал, Оксана не смогла уйти — на улице разразилась сильнейшая гроза, и выходить из дома было бы безумием. Они сидели на кухне, вполголоса переговариваясь, чтобы не разбудить забывшуюся тяжелым сном Валентину Петровну.
— Врач сказал, что это уже конец, — Андрей смотрел в окно на струи дождя. — Еще месяц, может, два.
Оксана сжала в пальцах чашку с остывшим чаем:
— Знаю. Мне он то же самое сказал.
— Как ты справляешься? — он перевел взгляд на нее. — Это ведь тяжело.
— Справляюсь, — она пожала плечами. — А что делать?
— Ты могла отказаться, — тихо произнес Андрей. — Имела полное право.
— Могла, — согласилась Оксана. — Но не отказалась.
— Почему?
Она долго молчала, подбирая слова.
— Потому что… Валя заслуживает, чтобы рядом был кто-то, кто ее любит. Кто-то, кому не все равно. В конце особенно важно не быть одному.
— А ты ее любишь? — в его голосе слышалось удивление.
— Конечно, — просто ответила Оксана. — Она была мне ближе, чем собственная мать.
Андрей помолчал, потом вдруг спросил совсем другим тоном:
— А как твои родители? Давно их видела?
Оксана усмехнулась:
— Семь лет назад. На нашей свадьбе.
— Серьезно? — он нахмурился. — Почему?
— Ты знаешь почему, — она отставила чашку. — Они с самого начала были против нашего брака. Говорили, что ты слишком «перспективный» для такой, как я. А когда ты ушел… — она поморщилась, — мама позвонила сказать, что они были правы.
— Вот суки, — вырвалось у Андрея.
— Забавно слышать это от тебя, — Оксана невесело усмехнулась. — Ведь по сути, ты подтвердил их правоту.
Он открыл рот, чтобы возразить, но в этот момент из комнаты Валентины Петровны донесся слабый стон. Оксана вскочила и поспешила туда. Свекровь металась по кровати, бормоча что-то бессвязное. Жар. Снова.
Следующие два часа прошли в борьбе с температурой. Андрей суетился вокруг, пытаясь помочь, но больше мешал. В конце концов Оксана отправила его в аптеку за дополнительными лекарствами, которые прописал врач «на всякий случай». Когда он вернулся, Валентина Петровна уже спала, а Оксана сидела рядом с ней, вымотанная до предела.
— Иди отдохни, — тихо сказал Андрей. — Я посижу с ней.
— Нет, — она покачала головой. — Нужно следить за температурой.
— Я справлюсь. Правда.
Она колебалась, глядя на его решительное лицо. Потом кивнула:
— Хорошо. Разбуди меня через два часа.
Но он не разбудил. Оксана проснулась сама, около пяти утра, вскочила в панике и бросилась в комнату свекрови. Андрей сидел там, в той же позе, держа мать за руку. Валентина Петровна спала, дыхание было ровным.
— Почему не разбудил? — шепотом спросила Оксана.
— Все было в порядке, — так же тихо ответил он. — Зачем тебя будить?
Она хотела разозлиться, но не смогла. Слишком устала.
— Температура?
— Тридцать семь и два. Упала час назад.
— Хорошо, — Оксана прислонилась к дверному косяку. — Тогда иди поспи. Я подежурю.
Он покачал головой:
— Не хочу оставлять ее.
— Андрей, ты не спал всю ночь.
— И что? — он упрямо выпятил подбородок. — Ты тоже не спишь ночами, когда я в Питере. И ничего, справляешься.
Она промолчала, признавая его правоту.
В середине мая Валентине Петровне стало совсем плохо. Врач, вызванный на дом, только развел руками: «Готовьтесь. Это вопрос дней».
Андрей примчался из Питера в тот же вечер. Оксана заметила, что он приехал один, без «Лены» — не то чтобы она спрашивала, просто в последнее время он все чаще упоминал невзначай: «Мы с Леной ходили», «Лена считает», «Лена сказала».
Три дня они по очереди дежурили у постели умирающей. Валентина Петровна то приходила в сознание, то снова проваливалась в забытье. В минуты просветления она говорила с ними — иногда ясно и четко, иногда путано. Один раз крепко сжала руку Оксаны и прошептала: «Прости его, дурака. Он не со зла. Просто слабый».
Оксана только головой покачала: о прощении речи не шло. Она делала все это не ради Андрея.
На четвертый день, под вечер, когда они сидели на кухне, Андрей вдруг сказал:
— Я расстался с Леной.
Оксана подняла на него глаза:
— И?
— Ничего, — он пожал плечами. — Просто подумал, что ты должна знать.
— Почему? — она нахмурилась. — Это не имеет ко мне никакого отношения.
— Имеет, — он опустил взгляд на свои руки. — Потому что… я все еще думаю о тебе. О нас.
Оксана медленно поднялась из-за стола.
— Нет, Андрей. Нет никаких «нас». И не будет.
— Оксан…
— Послушай меня внимательно, — она оперлась руками о стол, подавшись к нему. — Ты ушел. Пять лет назад. Собрал вещи и хлопнул дверью. Не позвонил ни разу. Не поинтересовался, жива ли я вообще. А теперь, когда твоя мать умирает у меня на руках, ты вдруг решил, что «все еще думаешь обо мне»?
— Я всегда думал о тебе, — он тоже встал. — Даже когда был с Леной.
— Тем хуже для вас обоих, — Оксана покачала головой. — Но это не моя проблема.
— А что твоя проблема, Оксан? — он шагнул к ней. — Почему ты одна все эти годы? Почему нет никого рядом?
— Потому что я так решила, — она не отступила. — Потому что мне так спокойнее.
— Врешь, — он прищурился. — Ты просто боишься. Боишься снова довериться кому-то и снова получить удар.
— А если и так? — она вскинула подбородок. — Это мое право. Мой выбор. И точно не твое дело.
— Мое, — он вдруг схватил ее за плечи. — Потому что это я виноват. Я сломал то, что было между нами. И я хочу…
— Андрюша, — слабый голос из комнаты заставил их обоих замереть. — Андрюша, ты где?
Он отпустил Оксану и поспешил к матери. Она осталась на кухне, тяжело дыша и сжимая кулаки. Чертов Андрей. Чертов, чертов Андрей.
Валентина Петровна умерла на рассвете. Тихо, во сне, не мучаясь. Оксана обнаружила это, когда пришла сменить Андрея, задремавшего в кресле у кровати. Она прикоснулась к руке свекрови и поняла — все кончено.
Похороны прошли скромно. Коллеги с бывшей работы Валентины Петровны, несколько соседок, пара дальних родственников, о существовании которых Оксана даже не подозревала. Она стояла чуть в стороне, позволив Андрею принимать соболезнования как единственному близкому родственнику.
После кладбища поехали в квартиру Валентины Петровны — помянуть. Оксана не хотела, но Андрей настоял: «Мама бы обиделась, если бы мы не соблюли традицию».
Странно было видеть эту квартиру — знакомую до мелочей, но уже пустую, безжизненную. Здесь они когда-то праздновали их с Андреем помолвку. Здесь Валентина Петровна учила Оксану печь свой знаменитый пирог. Здесь…
— О чем задумалась? — Андрей присел рядом с ней на диван, когда гости начали расходиться.
— О прошлом, — честно ответила она. — Обо всем, что было.
Он помолчал, потом сказал тихо:
— Я возвращаюсь в Москву. Насовсем.
Оксана повернулась к нему:
— Зачем?
— Нашел здесь работу. Хорошую, — он смотрел на нее внимательно. — И… я хочу попробовать все исправить. С тобой.
Она медленно покачала головой:
— Нет, Андрей. Некоторые вещи нельзя исправить. Можно только принять и жить дальше.
— Но мы могли бы…
— Нет, — она встала. — Я ухаживала за твоей матерью, потому что любила ее. Потому что она заслуживала заботы и внимания в последние месяцы жизни. Не потому, что надеялась на твое возвращение. И уж точно не для того, чтобы дать тебе второй шанс.
Он тоже поднялся:
— Ты даже не хочешь попробовать? После всего, что было между нами?
— После всего, что ты сделал, — поправила она. — И нет, не хочу. Я наконец-то научилась жить без тебя, Андрей. И мне так… спокойнее.
— Оксан…
— Прощай, — она взяла сумку. — Соболезную по поводу мамы. Она была замечательной женщиной.
Выйдя из подъезда, Оксана глубоко вдохнула теплый майский воздух. Тяжесть, давившая на плечи последние месяцы, постепенно отпускала. Она выполнила свой долг — не перед Андреем, перед Валентиной Петровной. И теперь была свободна. От обязательств. От прошлого. От несбывшихся надежд.
Телефон в сумке завибрировал. Сообщение от Лиды: «Как ты? Заехать к тебе вечером?»
Оксана улыбнулась и быстро набрала ответ: «Я в порядке. Приезжай, есть разговор. Кажется, я созрела для той вакансии в Питере, о которой ты говорила».
Новый город. Новая работа. Новая жизнь — без оглядки на прошлое. Без Андрея, который снова появился на пороге, как будто имел на это право.
«Ты бросил меня, ушел к другой, а теперь заявляешься как ни в чем не бывало, чтобы я досматривала твою мать? Нет уж», — мысленно повторила она слова, сказанные когда-то в лицо бывшему мужу. И теперь, когда все закончилось, они звучали как манифест ее новой жизни. Жизни, в которой она сама решает, кого впускать, а кого оставлять за дверью.
