Холодный ветер с моря пробирал до костей. Марина поправила шарф, пряча в него подбородок, и продолжила идти по каменистой тропе. Слева шумело море — тёмное, беспокойное, с белыми гребнями волн. Справа тянулись редкие сосны, искривлённые постоянными ветрами. Впереди, на самом краю мыса, одинокой свечой высился маяк — белый, с красной верхушкой, потрёпанный временем и штормами.
Марина остановилась, переводя дыхание. В сорок лет она была в хорошей форме, но крутой подъём давался нелегко, особенно с тяжёлым рюкзаком. Мысленно она уже не раз обругала себя — и за эту поездку, и за идею прийти сюда пешком, и за упрямство, с которым отказалась от предложенного местными рыбаками подвоза на лодке.
Телефон в кармане пискнул — сообщение от дочери:
«Мам, ты там в порядке? Не замёрзла?»
Марина улыбнулась. Семнадцатилетняя Алиса беспокоилась за неё больше, чем она сама за дочь.
«Всё хорошо, — напечатала она. — Уже почти дошла. Целую».
Ещё двадцать минут пути, и вот она у подножия маяка. Ближе к основанию он казался ещё выше, ещё внушительнее — настоящий великан, охраняющий берег. У подножия стоял небольшой домик смотрителя — каменный, с черепичной крышей и узкими окнами. Именно сюда она и направлялась.
Марина постучала в дверь. Изнутри послышались тяжёлые шаги, и дверь открылась.
— Здравствуйте, — мужчина, стоявший на пороге, был высоким, широкоплечим, с короткой седой бородой и глубокими морщинами вокруг светло-серых глаз. — Вы, должно быть, Марина? Проходите, я Степан Игнатьевич.
Марина шагнула внутрь домика. Там было неожиданно тепло и уютно. В углу потрескивала печь, воздух пах морем, деревом и чем-то печёным — кажется, пирогами.
— Вы к Виктору? — спросил смотритель, помогая ей снять рюкзак. — Он в мастерской. Сейчас позову.
— Нет, не надо, — быстро сказала она. — Я… я хотела бы сначала отдохнуть. Долгая дорога.
Степан Игнатьевич кивнул, не выказав удивления:
— Конечно. Ваша комната готова. Чай будете?
Она благодарно кивнула и опустилась на стул у стола, чувствуя, как ноют уставшие ноги. Что она делает здесь, за сотни километров от дома, на краю света, у этого заброшенного маяка?
Степан Игнатьевич поставил перед ней чашку с горячим чаем и тарелку с пирогами.
— С капустой, — сказал он. — Сам пёк.
— Спасибо, — Марина сделала глоток чая. — Вкусно.
— Виктор не знает, что вы приехали? — прямо спросил смотритель.
Она покачала головой:
— Нет. Это… сюрприз.
Степан Игнатьевич хмыкнул, но ничего не сказал. Только посмотрел на неё долгим, изучающим взглядом, от которого стало неуютно.
— Двадцать лет прошло, — тихо сказала Марина, глядя в чашку. — Он, наверное, и не вспомнит меня.
— Здесь время идёт иначе, — задумчиво произнёс смотритель. — Медленнее. Некоторые вещи не забываются и за пятьдесят лет, не то что за двадцать.
Марина промолчала. Что она могла сказать? Что всю жизнь помнила его, их единственное лето вместе, на этом маяке? Что после того, как они расстались, она вышла замуж за другого, родила дочь, потом развелась? Что похоронила родителей, построила карьеру, а потом, увидев его фотографию в статье о реставрации старых маяков, вдруг бросила всё и приехала сюда?
— Вы отдохните, — Степан Игнатьевич встал. — Ваша комната наверху, первая дверь справа. Ванная в конце коридора. Виктор обычно возвращается к ужину. Сегодня он на соседнем мысе, лодку чинит.
Марина кивнула и тоже поднялась. Странное чувство нереальности происходящего не покидало её. Словно она попала в один из своих снов, которые снились ей все эти годы. Сны о маяке, о море, о Викторе.
Комната была маленькой, но уютной. Деревянная кровать с лоскутным одеялом, стол у окна, книжная полка с потрёпанными томиками. На стене — картина, изображающая маяк в бурю. Марина подошла ближе, вгляделась в подпись — «В. Никольский, 2008». Его работа.
Она прилегла на кровать, глядя в потолок. Наверное, это безумие — приехать сюда спустя столько лет. Но после смерти матери три месяца назад она словно очнулась от долгого сна. Все эти годы она жила как будто на автопилоте — работа, дом, дочь, снова работа. Бесконечный круг обязанностей и забот. А где была она сама? Кем была?
В свои сорок она вдруг осознала, что единственный раз в жизни чувствовала себя по-настоящему живой именно здесь, на этом маяке, с ним. И что после их расставания что-то важное в ней словно погасло, как свет маяка в ясную погоду.
Марина не заметила, как задремала. Разбудил её стук в дверь.
— Марина, — позвал Степан Игнатьевич. — Ужин готов. И Виктор вернулся.
Сердце забилось быстрее. Вот и всё. Момент, которого она одновременно ждала и боялась всю дорогу сюда.
— Иду, — ответила она, поднимаясь и поправляя волосы. Посмотрела в маленькое зеркальце — уставшее лицо, морщинки в уголках глаз, седина в тёмных волосах. Не та девушка, которую он знал двадцать лет назад.
Она спустилась вниз. В кухне за столом сидели двое — Степан Игнатьевич и мужчина лет сорока пяти, с тёмно-русыми волосами, тронутыми сединой, и знакомыми зелёными глазами. Виктор.
Он поднял голову, увидел её, и на мгновение время остановилось. В его взгляде промелькнуло недоверие, удивление, что-то ещё, чему она не смогла дать название.
— Марина? — его голос, хрипловатый, с характерной картавинкой на «р», тоже не изменился. — Не может быть…
— Привет, Витя, — тихо сказала она.
Степан Игнатьевич кашлянул:
— Я, пожалуй, проверю, как там наверху лампа. — И, взяв куртку, вышел из домика, оставив их наедине.
Виктор медленно поднялся из-за стола:
— Двадцать лет… Не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу.
— Я тоже, — Марина нервно сцепила пальцы. — Прости, что без предупреждения. Я увидела статью о маяке, о тебе… И вдруг поняла, что должна приехать.
Он молча смотрел на неё, словно не веря своим глазам.
— Садись, — наконец произнёс он, указывая на стул. — Поужинаем. А потом… потом поговорим.
Ужин прошёл в странной, напряжённой тишине. Они говорили о погоде, о дороге, о рыбацких лодках — обо всём, кроме того, о чём действительно хотели поговорить. Виктор был сдержан, даже холоден, и Марина ощутила укол разочарования. Чего она ждала? Что он бросится ей на шею после всего, что было?
После ужина он предложил прогуляться к маяку. Они поднимались по узкой винтовой лестнице в полном молчании. Наконец, достигли вершины — круглой площадки со стеклянной кабиной, где находился источник света.
— Вот и всё, — сказал Виктор, открывая дверь в кабину. — Моё царство.
Марина шагнула внутрь. Огромная линза в центре, панель управления, старые приборы и неожиданно — мольберт у окна.
— Ты всё ещё рисуешь, — заметила она.
— Да, — он подошёл к мольберту. — Это единственное, что у меня по-настоящему получается. Кроме ухода за маяком, конечно.
Она осмотрелась. Вокруг, на стенах, были развешаны картины — море в разных состояниях, скалы, птицы, рыбацкие лодки… И на нескольких — женский силуэт на фоне моря. Её силуэт, она узнала.
— Ты рисовал меня, — тихо сказала Марина.
Виктор пожал плечами:
— Память иногда подбрасывает странные образы.
Он подошёл к панели управления, что-то переключил, и вдруг маяк ожил — линза начала медленно вращаться, а луч света прорезал сгущающиеся сумерки.
— Зачем ты приехала, Марина? Ты двадцать лет назад ушла от меня, вышла замуж — прямо спросил он, не глядя на неё. — А теперь вот так просто появляешься? После стольких лет?
Она глубоко вздохнула. Что ответить? Правду? Но какова она, эта правда?
— Я не знаю, — честно сказала она. — Когда умерла мама, я словно проснулась. Посмотрела на свою жизнь со стороны и поняла, что живу как робот. А потом увидела статью о тебе, о том, что ты восстанавливаешь старые маяки… и что-то щёлкнуло внутри. Я должна была приехать. Хотя бы чтобы… попросить прощения.
— За что? — он наконец повернулся к ней.
— За то, что не осталась. За то, что выбрала… другую жизнь.
Виктор медленно покачал головой:
— Ты сделала правильный выбор, Марина. Что бы тебя ждало здесь? Жизнь отшельницы на краю света, без карьеры, без перспектив? Жена смотрителя маяка — не та судьба, о которой ты мечтала.
— А откуда ты знаешь, о чём я мечтала? — тихо спросила она. — Я сама не знала. Мне было двадцать, я боялась всего на свете. Когда ты сделал предложение, я испугалась. Подумала — как же так, мне ещё учиться, работать, мир посмотреть…
— И ты была права, — перебил он. — Посмотри на себя. Красивая, ухоженная женщина. Наверняка успешная. А я? Отшельник, художник-самоучка, смотритель маяка. Что бы мы делали вместе все эти годы?
Марина подошла к окну. Внизу бушевало море, волны с грохотом разбивались о скалы. Точно так же они разбивались в тот день, когда она уезжала отсюда, обещая вернуться. И не вернулась.
— Знаешь, — медленно сказала она, — я много чего добилась. Карьера, квартира в центре, путешествия… Дочь у меня замечательная. Но что-то всегда было не так. Словно я потеряла что-то важное и никак не могла найти.
— И ты думаешь, что потеряла это здесь? — в его голосе звучала горечь. — Марина, прошло двадцать лет. Мы оба изменились. То лето — просто красивая история, не более того.
Она резко обернулась:
— Тогда почему ты рисовал меня все эти годы?
Виктор молчал, глядя в пол.
— Почему, Витя? — настаивала она. — Если это просто красивая история, почему ты не женился, не завёл детей? Почему остался здесь, один?
— Потому что я ждал тебя, — тихо сказал он, поднимая глаза. — Каждый день, каждый год. Как тот дурак из сказки, который верил, что однажды принцесса вернётся.
Марина сделала шаг к нему, но он отступил:
— Нет, послушай. Я не виню тебя. Правда. Ты была права, уехав отсюда. У тебя была вся жизнь впереди. А сейчас… сейчас ты просто запуталась. Потеряла маму, переживаешь кризис. Это пройдёт. Ты вернёшься домой, к своей жизни, и всё встанет на свои места.
— А если я не хочу, чтобы всё вставало на свои места? — тихо спросила она. — Если я хочу начать заново? Здесь, с тобой?
Он покачал головой:
— Ты романтизируешь прошлое, Марина. Жизнь здесь тяжёлая. Зимой мы отрезаны от мира на недели. Летом туристы, но они только мешают. А что будет с твоей дочерью?
— Алисе семнадцать, она через год в университет поступает. Будет жить в общежитии, как все. — Марина сделала паузу. — Она, кстати, знает, что я здесь. И… знает о тебе.
Виктор поднял брови:
— Знает обо мне? И что именно?
— Всё, — просто ответила Марина. — Что мы любили друг друга. Что ты сделал мне предложение, а я испугалась и сбежала. Что потом встретила её отца, вышла замуж, но… это было не то.
— И что она сказала?
— Сказала: «Мам, тебе сорок лет, не восемнадцать. Может, хватит уже бояться?» — Марина грустно улыбнулась. — Мудрая она у меня.
Виктор подошёл к панели управления, что-то подкрутил. Луч света стал ярче, пронзая сгустившуюся темноту.
— Я не знаю, Марина, — тихо сказал он. — Я так долго ждал тебя, что почти забыл, чего именно жду. Мне нужно время.
— У нас его достаточно, — она улыбнулась. — Я взяла отпуск на месяц.
Он удивлённо посмотрел на неё:
— Целый месяц? И что ты будешь здесь делать?
— Для начала — помогу с маяком и домом. Я заметила, что крыша протекает, а ставни на южной стороне еле держатся. — Она сделала паузу. — А ещё я хочу попросить тебя научить меня рисовать. Всегда мечтала, но так и не решилась начать.
Впервые за вечер он улыбнулся — той самой, знакомой улыбкой, которая когда-то перевернула её мир:
— Что ж, с крышей я действительно собирался разобраться. А насчёт рисования… это можно устроить.
Они спустились с маяка в молчании, но теперь оно было другим — не напряжённым, а задумчивым, полным невысказанных надежд.
У домика Виктор остановился:
— Спокойной ночи, Марина. И… я рад, что ты здесь. Правда рад.
— Я тоже, — тихо ответила она. — Спокойной ночи, Витя…
Первая неделя на маяке пролетела незаметно. Марина вставала с рассветом, помогала Степану Игнатьевичу с завтраком, потом они с Виктором занимались ремонтом — крыша, ставни, скрипучие половицы. После обеда он учил её рисовать, а вечером они втроём ужинали, слушая рассказы старого смотрителя о штормах, кораблекрушениях и местных легендах.
Виктор постепенно оттаивал. Всё чаще улыбался, шутил, рассказывал о своей жизни здесь. Но между ними словно стояла невидимая стена — он не прикасался к ней, держался на расстоянии, будто боялся, что она снова исчезнет.
На восьмой день Степан Игнатьевич объявил, что отправляется в посёлок за продуктами и почтой, и уплыл на своей лодке, оставив их вдвоём.
— Не переживай, — усмехнулся Виктор, заметив её беспокойство. — Он часто так делает. Вернётся через пару дней.
Весь день они провели, ремонтируя старую лодку, вытащенную на берег. Работали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. К вечеру оба устали, но лодка была почти готова.
— Завтра покрасим, и можно спускать на воду, — сказал Виктор, вытирая руки ветошью. — Доплывём до Птичьих островов, там сейчас чайки гнездятся. Красиво.
Ужинали они на террасе, глядя на закат. Море было спокойным, лишь лёгкая рябь покрывала поверхность. Вдалеке виднелись силуэты рыбацких лодок, возвращающихся в гавань.
— Почему ты не уехал отсюда? — спросила Марина, нарушая молчание. — После того, как я… после того лета?
Виктор задумчиво смотрел вдаль:
— Пытался. Уезжал в город, устроился в мастерскую по ремонту лодок. Даже учиться пошёл, на вечернее. Но не смог. Город душил меня. Слишком много людей, шума, суеты. — Он сделал паузу. — И слишком много воспоминаний. В каждом парке, на каждой набережной мне мерещилась ты.
— И ты вернулся.
— Да, вернулся. Дед к тому времени совсем состарился, ему нужна была помощь. — Виктор бросил взгляд на маяк. — И я понял, что это моё место. Здесь я чувствую себя нужным, понимаешь? Этот маяк спас не одну жизнь.
Марина кивнула:
— Понимаю. Я тоже всегда хотела быть нужной. Поэтому стала врачом. Хирургом.
— Хирургом? — он удивлённо посмотрел на неё. — Но ты же хотела быть журналисткой. Путешествовать, писать статьи…
— Планы меняются, — она пожала плечами. — После нашего расставания я вернулась в город, поступила на медицинский. Хотела помогать людям, спасать жизни. И мне это удаётся. Обычно.
— Но? — он уловил нотку сомнения в её голосе.
— Но иногда я чувствую… выгорание, наверное. Когда делаешь всё правильно, по протоколу, а пациент всё равно умирает. — Она помолчала. — Три месяца назад у меня умер пациент. Мальчик, двенадцать лет. Аппендицит, самая обычная операция. Но возникли осложнения, и…
Она не договорила. Виктор осторожно накрыл её руку своей — впервые за всё время её пребывания здесь.
— Это не твоя вина, — тихо сказал он.
— Умом я знаю это, — кивнула Марина. — Но всё равно… А через неделю после этого умерла мама. И я просто… сломалась. Взяла отпуск за свой счёт, сидела дома, никого не хотела видеть. А потом наткнулась на статью о тебе, о маяках… И что-то щёлкнуло. Я поняла, что должна приехать.
Виктор сжал её руку:
— Я рад, что ты здесь. Правда.
Они сидели на террасе до глубокой ночи, говоря обо всём — о прошедших годах, о работе, о надеждах, об ошибках. Марина рассказала о своём неудачном браке, о том, как растила Алису почти в одиночку. Виктор — о том, как едва не потерял маяк, когда власти хотели автоматизировать систему и убрать смотрителей.
— Но ты отстоял его, — улыбнулась Марина.
— Пришлось, — он кивнул. — Я писал письма, собирал подписи, доказывал, что автоматика не заменит человека. Особенно в наших условиях — штормы, обледенения… В итоге нас оставили, но только двоих — меня и Степаныча.
Когда они наконец пошли спать, у двери её комнаты Виктор вдруг остановился:
— Знаешь, я всё думал… Если бы ты тогда осталась, как сложилась бы наша жизнь?
— Не знаю, — честно ответила она. — Возможно, мы были бы счастливы. Возможно, я бы всё равно начала тяготиться изоляцией и уехала позже. Или ты бы разочаровался во мне. Кто знает?
— А сейчас? — тихо спросил он. — Как ты думаешь, у нас есть шанс… начать заново?
Марина посмотрела ему в глаза:
— Не знаю, Витя. Но я хочу попробовать. А ты?
Вместо ответа он наклонился и легко, почти невесомо коснулся её губ своими. Затем отстранился:
— Спокойной ночи, Марина.
— Спокойной ночи, — прошептала она, глядя, как он уходит к своей комнате.
Ночью разыгрался шторм. Ветер выл в щелях, дождь барабанил по крыше, море ревело, бросая волны на скалы. Марина проснулась от грохота и села в кровати. В окно она видела, как луч маяка прорезает тьму, вращаясь, словно гигантская световая мельница.
Накинув свитер, она спустилась вниз. Виктора не было. Выглянув в окно, она увидела свет в кабине маяка и поняла, что он там.
Набросив плащ, Марина выбежала под дождь и поспешила к башне маяка. Ветер чуть не сбил её с ног, но она добралась до двери и, открыв её, начала подниматься по винтовой лестнице.
Виктор был в кабине, у панели управления. Услышав её шаги, он обернулся:
— Марина? Что ты здесь делаешь? На улице шторм!
— Я волновалась, — она подошла ближе. — Проснулась, а тебя нет.
— Во время шторма всегда дежурю у маяка, — объяснил он. — Рыбаки могут возвращаться с моря, им нужен ориентир. Нельзя допустить, чтобы свет погас даже на минуту.
Марина кивнула, глядя на разбушевавшуюся стихию за окном. Волны вздымались на высоту в несколько метров, разбиваясь о скалы с такой силой, что брызги долетали до стёкол кабины.
— Красиво, правда? — тихо сказал Виктор. — Страшно, но красиво. Я часто рисую море в шторм. Пытаюсь уловить эту мощь, эту ярость. Но ни одна картина не передаёт и десятой доли реальности.
Марина смотрела на его профиль, подсвеченный вспышками молний. Тот же нос с горбинкой, те же упрямые губы, тот же шрам на подбородке — след давней рыбалки. Но морщины глубже, седины больше, взгляд — мудрее.
— Ты изменился, — сказала она. — Стал… спокойнее. Увереннее.
— А ты стала смелее, — отозвался он. — Раньше бы никогда не приехала сюда одна, не бросила бы всё ради… чего? Мечты? Воспоминания?
— Ради шанса, — тихо ответила она. — Шанса исправить то, что пошло не так двадцать лет назад.
Он внимательно посмотрел на неё:
— А что, если некоторые вещи исправить нельзя? Что, если время действительно лечит, но шрамы остаются навсегда?
— Тогда мы будем жить со шрамами, — просто ответила она. — Но хотя бы попытаемся.
Снаружи раздался оглушительный грохот. Молния ударила совсем близко, осветив всё вокруг ослепительно-белым светом. На мгновение маяк погрузился в темноту, а затем аварийный генератор заработал, и свет снова прорезал мрак.
— Нужно проверить повреждения, — Виктор напряжённо вглядывался в темноту. — Кажется, молния ударила в сарай.
— Я с тобой, — решительно сказала Марина.
— Нет, останься здесь. Снаружи опасно.
— Я врач, Витя. Если что-то случится, я смогу помочь.
Он колебался мгновение, затем кивнул:
— Хорошо. Только держись рядом и будь осторожна.
Они спустились по лестнице и выбежали под проливной дождь. Ветер швырял в лицо солёные брызги, молнии освещали путь вспышками. Сарай действительно пострадал — часть крыши снесло, а из-под двери пробивался дым.
— Пожар! — крикнул Виктор. — Нужно потушить, пока не перекинулось на дом!
Они бросились к сараю. Виктор рванул дверь, но она не поддавалась.
— Заклинило! — он налёг плечом, но дверь держалась.
Марина огляделась и увидела лом, прислонённый к стене:
— Вот, возьми!
Виктор взял лом и с силой ударил по петлям. Дверь подалась, и они увидели, что внутри полыхает огонь — молния, видимо, ударила в бензиновый генератор, который хранился там.
— Нужно достать его оттуда, или весь сарай взлетит на воздух! — крикнул Виктор. — Там ещё канистры с бензином!
— Слишком опасно! — Марина схватила его за руку. — Уходим!
Но Виктор вырвался:
— Если сарай бабахнет, огонь перекинется на дом и маяк! Я должен!
Прежде чем она успела что-то сказать, он бросился внутрь. Марина в ужасе застыла, глядя, как он пробирается через дым и пламя к генератору. Несколько мучительных секунд спустя он появился в дверном проёме, толкая перед собой тяжёлый агрегат.
— Помоги! — крикнул он.
Марина бросилась к нему, и вместе они оттащили генератор на безопасное расстояние. В тот же момент часть крыши сарая обрушилась с грохотом.
— Нужно тушить! — Виктор оглядывался в поисках чего-то. — Там в доме должны быть вёдра!
— Витя, у тебя кровь! — Марина заметила тёмную струйку, стекающую по его виску.
— Просто царапина, — отмахнулся он. — Балка задела, когда выходил.
Но когда он повернулся, чтобы бежать к дому, то внезапно пошатнулся и схватился за голову.
— Вить, Витя, Витя… — Марина едва успела подхватить его, когда он начал оседать на землю. — Что с тобой?
— Голова… кружится, — пробормотал он, и его глаза закрылись.
Марина быстро оценила ситуацию. Огонь в сарае разгорался, но дождь сдерживал его распространение. Виктор был без сознания, и это беспокоило её гораздо больше. С трудом, превозмогая боль в мышцах, она потащила его к дому.
Внутри она уложила его на диван и включила яркий свет. Рана на виске выглядела неглубокой, но когда она осмотрела затылок, то обнаружила большую шишку и ссадину.
— Сотрясение, — пробормотала она, проверяя его зрачки.
В этот момент Виктор открыл глаза:
— Маяк… Я должен вернуться. Свет…
— Лежи спокойно, — строго сказала она. — У тебя сотрясение мозга. Возможно, серьёзное.
— Но маяк…
— Я проверю маяк, — решительно заявила она. — А ты не смей вставать. Врачебный приказ.
Он слабо улыбнулся:
— Ты всегда была упрямой.
— А ты — безрассудным, — парировала она, накладывая повязку на его голову. — Лежи, я скоро вернусь.
Марина быстро проверила маяк — система работала нормально, автоматика держала свет включённым. Вернувшись к дому, она с облегчением увидела, что сарай всё ещё стоит — ветер сменил направление, и дождь усилился, не давая огню разгореться.
Виктор лежал с закрытыми глазами, но когда она вошла, тут же открыл их:
— Как там?
— Маяк работает, сарай не сгорел, — она села рядом с ним. — А вот ты меня беспокоишь. Нужно доставить тебя в больницу.
— В такой шторм? — он покачал головой и тут же поморщился от боли. — Невозможно. Ни одна лодка не выйдет в море.
— Тогда нам нужна помощь сюда, — Марина достала телефон, но сигнала не было. — Чёрт! Есть здесь рация или что-то подобное?
— В кабине маяка, — ответил Виктор. — Но она старая, работает с перебоями.
Марина снова вышла под дождь и поднялась на маяк. Рация действительно была древней, но, к её удивлению, работала. Ей удалось связаться с береговой охраной и вызвать помощь, но из-за шторма она могла быть только к утру, если погода улучшится.
Когда она вернулась, Виктор спал беспокойным сном. Она проверила его пульс, зрачки, дыхание. Состояние было стабильным, но это ничего не значило — при внутреннем кровотечении человек может казаться нормальным до последнего момента.
Всю ночь Марина не сомкнула глаз, сидя рядом с Виктором, проверяя его состояние каждые полчаса. Под утро шторм начал стихать, и сквозь рваные тучи проглянули первые лучи солнца.
Виктор проснулся и слабо улыбнулся:
— Ты не спала.
— Кто-то должен был за тобой присматривать, — она пожала плечами, скрывая беспокойство.
— Я слышал рацию ночью. Ты вызвала помощь?
— Да, обещали, как только погода позволит.
Он попытался сесть, но она мягко удержала его:
— Лежи. Тебе нельзя вставать.
— Я в порядке, Марина, — он поморщился. — Просто голова болит.
— Это не «просто», Витя. У тебя серьёзное сотрясение. Возможно, внутреннее кровоизлияние.
Он внимательно посмотрел на неё:
— Ты боишься за меня.
— Конечно, боюсь, — она сердито смахнула набежавшие слёзы. — Двадцать лет назад я струсила и сбежала. А теперь, когда наконец нашла в себе смелость вернуться, ты решил геройски уйти, спасая какой-то чёртов сарай!
— Это не просто сарай, — тихо сказал он. — Это часть маяка. Моего дома. Моей жизни.
— А как насчёт моей жизни? — её голос дрожал. — Я приехала сюда, потому что поняла: без тебя она неполная. Все эти годы я жила вполсилы, понимаешь? Как будто самая важная часть меня осталась здесь, с тобой. И теперь, когда я наконец-то это осознала, ты…
Она не договорила. Виктор осторожно взял её за руку:
— Я никуда не денусь, Марина. Обещаю.
В этот момент они услышали звук приближающейся лодки…
Больница встретила их стерильной белизной и запахом антисептиков. Марина чувствовала себя странно — обычно она была по другую сторону, в белом халате, отдающая распоряжения. Теперь же она сидела в коридоре, пока Виктора осматривали врачи.
— Родственница? — спросила медсестра, заполняя бланки.
— Нет, я… — Марина запнулась. Кто она ему? Бывшая девушка? Друг? — Я врач. И друг.
Медсестра кивнула, не проявив интереса, и ушла. Марина осталась ждать. Через час к ней вышел невысокий пожилой доктор:
— Вы с пациентом Никольским?
— Да, — она поднялась. — Как он?
— Сотрясение мозга средней тяжести, — доктор посмотрел в карту. — КТ показала небольшое кровоизлияние, но оно не прогрессирует. Мы оставим его под наблюдением на несколько дней.
— Можно мне его увидеть?
— Вы родственница?
— Я врач, — твёрдо сказала Марина. — Хирург, Сакович Марина Андреевна, больница скорой помощи, город К. Можете проверить.
Доктор смягчился:
— Коллега? Что ж, проходите. Но ненадолго, ему нужен покой.
Виктор лежал на кровати, бледный, с перебинтованной головой. Увидев её, он попытался улыбнуться:
— Привет. Извини за драму.
— Тебе стоит извиниться перед своим мозгом, — она подошла ближе. — Как ты себя чувствуешь?
— Голова болит, мутит немного, — он пожал плечами. — Но жить буду. Доктор сказал, дня через три-четыре выпишут.
Марина села на стул рядом с кроватью:
— Тебе повезло. Если бы удар пришёлся чуть иначе…
— Но не пришёлся, — он перебил её. — Всё хорошо, Марина. Правда.
Она кивнула, пытаясь сдержать эмоции. Профессиональная выдержка давала трещину — одно дело наблюдать пациентов, другое — видеть в этой роли человека, которого…
— Которого я люблю, — неожиданно для себя произнесла она вслух.
Виктор замер…
— Я люблю тебя, — повторила она, глядя ему в глаза. — Всегда любила. Даже когда вышла замуж за другого, даже когда убеждала себя, что забыла. Я просто боялась признаться в этом даже самой себе.
Он молчал, и в его молчании ей почудилось отторжение. Она поспешно добавила:
— Ты не обязан ничего отвечать. Я просто… после того, что случилось, поняла, что не хочу больше скрывать правду. Жизнь слишком коротка и непредсказуема для недомолвок.
— Маринка, — тихо сказал он, протягивая руку и касаясь её лица. — Я тоже люблю тебя. Никогда не переставал. Но…
— Но? — она напряглась.
— Но я боюсь, — честно признался он. — Боюсь, что ты снова уедешь. Что через месяц, полгода, год ты поймёшь, что жизнь на маяке не для тебя. Что тебе не хватает города, работы, привычного комфорта. И я снова останусь один, только на этот раз будет ещё больнее, потому что я уже не молод и не наивен.
Марина взяла его за руку:
— Я не могу обещать, что всё будет идеально, Витя. Может быть, мне действительно будет не хватать работы, друзей, городской суеты. Может быть, нам придётся искать компромиссы. Но я знаю одно: я больше не хочу жить без тебя. Эти двадцать лет были… неполными. И если мне придётся выбирать между удобной, но пустой жизнью и сложной, но настоящей — я выбираю второе.
Он долго смотрел на неё, словно пытаясь разглядеть что-то в глубине её глаз:
— Ты изменилась, Марина. Стала… мудрее.
— Все мы меняемся, — она улыбнулась. — Вопрос в том, становимся ли мы при этом более настоящими или, наоборот, теряем себя.
В палату заглянула медсестра:
— Время посещения заканчивается.
— Я приду завтра, — Марина поднялась. — Отдыхай и выздоравливай. А я пока… пока присмотрю за маяком.
— Ты? — он приподнял брови. — Но ты не знаешь, как…
— Научусь, — решительно сказала она. — Если это часть твоей жизни, значит, должно стать и частью моей.
В тот же день она вернулась на маяк — на катере рыбаков, которые согласились подбросить её после шторма. На берегу её встретил Степан Игнатьевич, вернувшийся из посёлка:
— Как он? — спросил старик, помогая ей выбраться из лодки.
— Будет жить, — Марина пожала ему руку. — Сотрясение, небольшое кровоизлияние. Через несколько дней выпишут.
Смотритель кивнул:
— Живучий он. В прошлом году чуть не утонул, когда в шторм лодку спасал, а через неделю уже на маяке работал.
Они поднялись к дому. Сарай, спасённый Виктором ценой травмы, всё ещё стоял, хотя и с обрушенной частью крыши.
— Надо починить, — Степан Игнатьевич окинул взглядом повреждения. — Не впервой.
— Я помогу, — сказала Марина. — И ещё… вы можете научить меня обслуживать маяк? Я хочу знать, как всё работает.
Старик внимательно посмотрел на неё:
— Значит, решила остаться?
— Да, — просто ответила она. — Если вы не против, конечно.
— Я-то не против, — он усмехнулся. — Только ты сама-то уверена? Здесь жизнь не сахар, особенно зимой. Ветра такие, что с ног сбивают, метели по неделям, до посёлка не добраться…
— Я знаю, — кивнула Марина. — Но мне кажется, я наконец нашла своё место. И своего человека.
Степан Игнатьевич ещё раз окинул её оценивающим взглядом, затем кивнул:
— Ладно. Пойдём, покажу тебе, как маяк работает.
Следующие три дня Марина провела, изучая работу маяка, помогая чинить крышу сарая и разговаривая с Алисой по телефону. Дочь была удивлена её решением остаться, но не осуждала:
— Если ты счастлива, мам, то я за тебя рада. Но я хочу познакомиться с этим твоим смотрителем маяка.
— Обязательно, — обещала Марина. — Как только он поправится, мы приедем в город. Или ты к нам.
— К вам, — решительно сказала Алиса. — Хочу увидеть этот знаменитый маяк, о котором ты столько рассказывала.
На четвёртый день Виктора выписали, и Марина поехала забирать его из больницы. Он выглядел лучше — бледность ушла, глаза прояснились. Увидев её, он улыбнулся той самой, знакомой улыбкой:
— Привет.
— Привет, — она помогла ему сесть в такси. — Как ты?
— Гораздо лучше. Голова почти не болит, только если резко поворачиваться. Врач сказал, что через неделю можно будет вернуться к обычной жизни. — Он посмотрел на неё. — Ты была на маяке всё это время?
— Да, — Марина кивнула. — Степан Игнатьевич показал мне, как всё работает. Я даже дежурила одну ночь, представляешь? Он, конечно, рядом сидел.
— И как тебе? — в его голосе звучало удивление.
— Странно, но… мне понравилось, — она задумчиво смотрела в окно на проплывающие мимо дома. — Сидеть там, наверху, и знать, что твой свет помогает кому-то найти путь домой… Это особенное чувство.
Виктор осторожно взял её за руку:
— Марина, я должен тебе кое-что сказать. Всё это время в больнице я думал…
— О чём? — она повернулась к нему.
— О нас. О том, что было и что может быть. — Он сделал паузу. — Я всё ещё боюсь, что ты однажды поймёшь, что совершила ошибку. Но я больше не хочу, чтобы страх управлял моей жизнью. Двадцать лет — слишком долгий срок, чтобы тратить его на сомнения.
— Что ты хочешь сказать? — тихо спросила она.
— Что я хочу быть с тобой, — просто ответил он. — Здесь, на маяке, или в городе, или где-то ещё — не важно. Главное — вместе.
Марина сжала его руку:
— Я тоже этого хочу. Но ты же любишь маяк. Это твоя жизнь.
— Маяк — это часть меня, да, — кивнул Виктор. — Но ты… ты моё сердце, Марина. Я понял это ещё тогда, двадцать лет назад. И с тех пор ничего не изменилось…
Такси остановилось у небольшой гостиницы в прибрежном посёлке. Марина помогла Виктору выйти, и они медленно пошли к входу.
— Алиса хочет с тобой познакомиться, — сказала она. — Сказала, что приедет к нам на маяк.
— К нам? — он улыбнулся.
— К нам, — уверенно повторила она. — Я уже договорилась со Степаном Игнатьевичем. Он не против, если я останусь. Сказал, из меня выйдет неплохой смотритель маяка.
Виктор остановился и посмотрел на неё:
— А как же твоя работа? Ты же врач. Неужели готова всё бросить?
Марина задумалась:
— Не бросить, нет. Но изменить — да. Я разговаривала с главврачом местной больницы. У них не хватает хирургов. Предложили мне ставку — неполную, три дня в неделю. Остальное время я буду на маяке, с тобой.
— Ты всё продумала, — с удивлением сказал он.
— Я не хочу повторять ошибок прошлого, — она посмотрела ему в глаза. — Двадцать лет назад я выбрала безопасность и предсказуемость. И провела два десятилетия, сожалея об упущенном. Сейчас я выбираю риск, неизвестность и… любовь.
Виктор осторожно обнял её, стараясь не делать резких движений:
— Знаешь, в чём ирония? Двадцать лет назад я предлагал тебе остаться здесь, отказаться от твоих мечтаний ради моих. Я был эгоистом, не понимал, что тебе нужна свобода, пространство для роста. — Он сделал паузу. — А сейчас ты сама выбираешь этот путь. Всё изменилось, и в то же время — осталось прежним.
— Как маяк, — улыбнулась Марина. — Стоит на том же месте, освещает тот же путь, но каждый день видит новые корабли, новые волны, новые закаты.
— И новые рассветы, — добавил Виктор, целуя её.
Полгода спустя Марина стояла на вершине маяка, глядя, как первые лучи солнца окрашивают море в розовые и золотые тона. Внизу, на берегу, Виктор готовил лодку — они собирались на соседний остров, где проходил ежегодный фестиваль рыбаков.
Жизнь изменилась, но изменения эти были к лучшему. Она работала в местной больнице три дня в неделю, спасая жизни и обучая молодых врачей. Остальное время проводила на маяке — помогала с ремонтом, училась управлять светом, иногда даже рисовала вместе с Виктором.
Алиса приезжала дважды — на зимние каникулы и весной, перед экзаменами. Поначалу настороженная, она быстро подружилась с Виктором и даже со Степаном Игнатьевичем, который учил её рыбачить и рассказывал старые морские легенды.
Были и трудности, конечно. Зимние штормы, отрезавшие маяк от мира. Бытовые неудобства, к которым Марина, привыкшая к городскому комфорту, приспосабливалась с трудом. Иногда накатывала тоска по прежней жизни — по кафе на углу, по вечерам с подругами, по концертам и выставкам.
Но всё это меркло рядом с тем, что она обрела. Покой. Ясность. Ощущение дома — настоящего, не того, где ты просто живёшь, а того, где твоё сердце на своём месте.
В кармане завибрировал телефон — сообщение от Алисы: «Мам, ты как там? Университет отличный, но скучаю по тебе и маяку. Приеду на каникулах. Витю обними за меня».
Марина улыбнулась и напечатала ответ: «У нас всё хорошо. Маяк стоит, море шумит, твоя комната ждёт. Люблю тебя».
Она спустилась вниз и пошла к берегу, где Виктор возился с лодкой.
— Всё готово? — спросила она, подходя.
— Почти, — он выпрямился и обнял её. — Ты выглядишь счастливой.
— Я и есть счастливая, — она посмотрела на маяк, возвышающийся над скалами. — Знаешь, я часто думаю о том, что было бы, если бы я осталась здесь двадцать лет назад.
— И что думаешь? — он внимательно посмотрел на неё.
— Что всё сложилось правильно, — уверенно сказала Марина. — Тогда я не была готова. Не понимала, что важно, а что — нет. Мне нужно было прожить эти годы, чтобы понять: настоящий дом — не место, а ощущение. И моё место — рядом с тобой.
Виктор улыбнулся и поцеловал её:
— А мой маяк теперь не только освещает путь кораблям, — тихо сказал он. — Он привёл домой тебя. И это самое важное, что он сделал за все годы своего существования.
Они столкнули лодку на воду и сели в неё. Виктор завёл мотор, и лодка заскользила по волнам, оставляя за кормой пенный след. Марина обернулась, глядя на удаляющийся берег и величественный силуэт маяка.
Двадцать лет назад она уплывала отсюда с тяжёлым сердцем и сомнениями, не зная, правильный ли выбор делает. Сегодня она точно знала, что её место здесь, что её выбор — единственно верный.
Маяк на берегу становился всё меньше, но она знала, что вечером, когда они будут возвращаться в сумерках, его свет укажет им путь домой. Как и всегда. Как и должно быть.
