— Игорь! Я дома! Ты что опять ничего не сделал за весь день? — голос Татьяны, едва она переступила порог квартиры и сбросила на пол тяжелую сумку, сорвался на неожиданно высокие, почти визгливые ноты.
Дверь в комнату была приоткрыта, и оттуда лился приглушенный свет монитора и доносились отрывистые, возбужденные реплики – Игорь снова «спасал мир» или «захватывал территории» в своей очередной онлайн-баталии. Звук её голоса, видимо, прорвался сквозь виртуальные взрывы и крики соратников, потому что музыка в наушниках на мгновение стихла, а затем раздалось недовольное кряхтение и шарканье тапок.
Игорь появился в коридоре через полминуты, зевающий, с отпечатком от наушников на растрепанных волосах. На нем была та же мятая футболка, что и вчера, и позавчера, и спортивные штаны с растянутыми коленками. Взгляд его, мутный и расфокусированный после многочасового пялинья в экран, скользнул по Татьяне без особого интереса, задержавшись лишь на её сумке, брошенной у порога.
— А, это ты, — протянул он равнодушно, снова зевнув. — Что так поздно? Я уж думал, заказывать пиццу придется. В холодильнике, кстати, шаром покати. Есть вообще охота.
— А сам приготовить что-то ты уже не в состоянии?
— Я вообще-то хочу отдохнуть, Тань!
— Ты хочешь отдохнуть? Ты? А от чего ты устал? Ты и так целыми днями сидишь дома! А я должна и дома вкалывать, и на работе?!
Татьяна молча смотрела на него. Усталость, накопившаяся за длинный рабочий день, усугубленная внезапным совещанием, которое высосало из неё последние силы, сейчас смешивалась с подступающей волной глухого, всепоглощающего раздражения. Она машинально расстегнула верхнюю пуговицу блузки, ставшей вдруг невыносимо тесной, провела рукой по влажному лбу.
В голове стучало, ноги гудели. Месячный отчет, бесконечные таблицы, придирки начальства – всё это она тащила домой, в надежде хоть здесь найти покой и понимание. А встречал её вот этот… «отдыхающий».
Его отпуск, который поначалу казался ей благословением – возможностью для него перевести дух после напряженного квартала в его конторе системным администратором, а для них обоих – шансом провести больше времени вместе, – превратился в затяжной кошмар. Первую неделю Игорь ещё как-то проявлял энтузиазм: пару раз сходил в магазин, даже приготовил ужин, изображая из себя заботливого мужа.
Татьяна тогда радовалась, думала, вот оно, семейное счастье. Но потом он нашел новую онлайн-игру. И всё. Словно подменили. Мир для него сузился до размеров монитора. Завтраки, обеды и ужины он поглощал, не отрываясь от клавиатуры, разговоры свёл к минимуму, а домашние дела… о них он просто забыл.
— Я на совещании задержалась, — устало произнесла Татьяна, стаскивая с плеч пиджак. Каждое движение отдавалось тупой болью в спине. — Думала, ты хоть что-нибудь приготовишь. Третья неделя отпуска всё-таки. Можно было бы и не только виртуальные миры спасать.
Игорь фыркнул, потер заспанные глаза.
— Ну, знаешь, я как-то не настроен был на кулинарные подвиги. Отпуск на то и отпуск, чтобы отдыхать. Я же не прошу тебя после работы ещё одну смену у станка отстоять, верно? А тут… игра затянула, рейд важный. Команда бы не поняла.
Он сказал это таким тоном, будто спасение виртуальной крепости было делом государственной важности, а её, Татьянина, усталость и голод – досадной мелочью, отвлекающей его от великих свершений.
— Команда бы не поняла, — медленно повторила Татьяна, и в её голосе зазвучали металлические нотки. Она сделала шаг к нему, и Игорь инстинктивно отступил немного назад, к спасительной двери в свою игровую берлогу.
— А то, что твоя жена приходит домой выжатая как лимон, после десяти часов на работе, и ей даже куска хлеба не находится, потому что её «отдыхающий» муж слишком занят «важными рейдами», это как, это нормально? Это команда понимает?
Её щеки начали покрываться нездоровым румянцем. Она чувствовала, как внутри всё закипает, как долго сдерживаемое негодование прорывается наружу. Она смотрела на его расслабленную фигуру, на его абсолютно безмятежное, даже слегка обиженное лицо, и ей хотелось закричать.
Закричать так, чтобы задрожали стены, чтобы он наконец услышал её, понял, почувствовал хоть каплю того, что чувствовала она каждый вечер, возвращаясь в эту квартиру, которая давно перестала быть уютным гнездышком и превратилась в место её второй, неоплачиваемой смены.
— Да ладно тебе, Тань, чего ты начинаешь? — он попытался изобразить примирительную улыбку, но вышло как-то криво и неубедительно. — Ну, не приготовил, с кем не бывает. Давай сейчас быстро что-нибудь сообразим. Или закажем, я же предлагал. Не делай из мухи слона.
— Сообразим? — она усмехнулась, но смех этот был лишен веселья. — То есть, я сейчас должна, после всего, снять пиджак, надеть фартук и начать «соображать» ужин для тебя, отдыхающего? А ты, может, ещё и укажешь, что именно тебе «сообразить»? Может, стейк прожарки медиум рэйр, пока ты очередной уровень проходишь?
Напряжение в узком коридоре сгустилось до такой степени, что, казалось, его можно было потрогать. Игорь перестал улыбаться. В его глазах появилось то самое выражение упрямого недовольства, которое Татьяна так хорошо знала и которое всегда предшествовало их самым громким ссорам. Он тоже начинал заводиться. Его комфортный мирок, его право на «заслуженный» отдых кто-то посмел нарушить.
— Да что ты прицепилась?! — Игорь окончательно стряхнул с себя остатки дрёмы, и его голос обрёл привычные командные нотки, которые он обычно использовал в своих игровых рейдах или когда объяснял очередному «чайнику»-пользователю, почему у того «всё сломалось». Он выпрямился, даже немного выпятил грудь, словно защищая свою территорию – диван, компьютер и святое право на безделье.
— Я в отпуске! В официальном, заслуженном отпуске! Я пахал как проклятый весь прошлый квартал, пока ты тут свои циферки считала! Имею я право хоть месяц в году пожить для себя, а не для вечной готовки и уборки?! Отдыхать имею право! Так, как я хочу!
Он говорил громко, почти кричал, заполняя собой тесное пространство коридора. В его словах звучала непоколебимая уверенность человека, считающего, что мир ему должен. Он искренне не понимал, чего она от него хочет. Он же отдыхает. Разве это не священно?
Татьяна смотрела на него, и её лицо медленно каменело. Усталость куда-то отступила, вытесненная холодной, острой яростью. Она сделала ещё один шаг вперед, заставив его снова немного попятиться.
— Пожить для себя? Отдыхать? Игорь, ты серьёзно? — её голос был тихим, но в нем звенела такая сталь, что Игорю стало не по себе. — Твой «отдых» заключается в том, чтобы превратиться в овощ перед монитором? Третья неделя пошла, как ты палец о палец не ударил в этом доме! Я не говорю про готовку, бог с ней! Ты мусор вынести не можешь!
Пакет у двери стоит уже два дня, воняет на всю квартиру! Это тоже слишком сложно для «отдыхающего»? Это тоже покушение на твое священное право «пожить для себя»?
Она указала рукой на действительно стоявший у входной двери черный мешок, от которого исходил легкий кисловатый запах. Игорь бросил на мешок брезгливый взгляд и снова повернулся к Татьяне.
— Ой, ну началось! Мусор, готовка… Вечно ты найдешь, к чему придраться! Ну забыл я про мусор, вынесу завтра. Что, катастрофа вселенского масштаба? Вечно ты пилишь! Невозможно уже! Я прихожу с работы… то есть, тьфу ты… я отдыхаю дома, хочу расслабиться, а тут ты со своими претензиями!
Он явно запутался в своей же аргументации, но быстро нашелся, свалив всё на её «вечные придирки». Он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Слушай, давай закончим этот базар. Я устал от твоих упреков. Есть разграничение обязанностей, понимаешь? Я зарабатываю деньги, приношу их в дом. А домашние дела – это как бы… ну, женская прерогатива. Испокон веков так было. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я тебе ещё и борщи варил после своих трудовых будней… то есть, отпускных?
Он произнес это – «женская прерогатива» – с такой уверенностью, с таким непробиваемым мужским шовинизмом, что у Татьяны внутри что-то оборвалось. Это было не просто оправдание лени. Это было мировоззрение. Глубоко укоренившееся, незыблемое. Он действительно так думал. Он считал её, со всеми её отчетами, совещаниями и бухгалтерией, лишь дополнением к его жизни, функцией, обязанной обеспечивать его комфорт.
В следующее мгновение её рука сама собой метнулась к сумке, всё ещё лежавшей на полу. Она не целилась. Просто схватила её за ремень и с силой швырнула в его сторону. Сумка, не такая уж и легкая после рабочего дня, пролетела мимо Игоря и глухо ударилась о стену рядом с дверью в комнату, оставив на светлых обоях темный след. Игорь вздрогнул от неожиданности.
— С завтрашнего дня, — произнесла Татьяна ледяным, совершенно спокойным голосом, глядя ему прямо в глаза, — ты сам себе готовишь. Сам убираешь. Сам стираешь свои вонючие футболки. Понял? Твоя «женская прерогатива» закончилась.
Игорь смотрел то на сумку, то на неё, на её застывшее, лишенное всяких эмоций лицо. До него, кажется, начало доходить, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Но его самоуверенность, подкрепленная годами её терпения и уступок, взяла верх. Он нервно хохотнул, а потом рассмеялся – громко, вызывающе.
— Да что ты говоришь? Испугала ежа… Сам? Да ты через день прибежишь, сама всё сделаешь, как миленькая! Куда ты денешься? Так что заканчивай концерт и иди соображай ужин, «прерогатива». Я есть хочу.
Он самодовольно ухмыльнулся, уверенный, что одержал верх, что её бунт – не более чем минутная вспышка, которая сейчас потухнет под его насмешливым взглядом. Он не видел – или не хотел видеть – что лёд в её глазах стал ещё толще, а решение – окончательным.
Вместо ответа, вместо ожидаемых им слез, криков или, наоборот, покорного марша на кухню, Татьяна сделала то, чего Игорь никак не мог предвидеть.
Она молча, с каким-то пугающим, почти нечеловеческим спокойствием, которое было страшнее любой истерики, обошла его, застывшего в коридоре с самодовольной ухмылкой на лице. Не глядя на него, она прошла в комнату, их общую спальню, которая в последние недели служила Игорю скорее перевалочным пунктом между компьютером и холодильником.
Он услышал, как щелкнули замки на шкафу, потом донесся шорох выдвигаемых ящиков. Его ухмылка медленно сползла с лица, сменившись недоумением. Что она там делает? Переодевается? Или… Неужели его слова про «соображай ужин» так сильно её задели, что она решила устроить показательный бойкот, заперевшись в комнате?
Ну, это было бы даже забавно. Он почти усмехнулся снова, представив, как она сидит там, надувшись, а потом голод всё равно возьмет своё.
Но затем из комнаты донесся звук, который заставил его насторожиться – характерный скрип расстегиваемой молнии большого дорожного чемодана, того самого, с которым они ездили в отпуск в прошлом году, в те времена, когда его собственный отпуск ещё не превратился в тотальное погружение в виртуальность. Игорь нахмурился. Это уже не походило на обычную женскую обиду.
Он сделал несколько шагов и заглянул в комнату. Картина, представшая его глазам, была далека от комичной. Татьяна, всё так же молча, методично и быстро складывала в раскрытый на кровати чемодан свои вещи: блузки, юбки, джинсы, белье.
Её движения были точными и экономными, без всякой суеты или театральности. Она не бросала вещи, не комкала их в гневе, а аккуратно укладывала, словно собиралась в давно запланированную и очень важную поездку.
— Ты… ты что это делаешь? — голос Игоря прозвучал неуверенно, растерянно. Его напускная бравада куда-то испарилась. В его сознании никак не укладывалось происходящее. Это была не та Татьяна, которую он знал. Та Татьяна могла кричать, плакать, дуться, но она никогда… никогда не собирала вещи.
Она не удостоила его ответом, продолжая свое занятие. На кровати росла аккуратная стопка одежды. Рядом уже стояла косметичка.
— Эй, я с кем разговариваю? — он вошел в комнату, приблизился к кровати. — Ты что, серьезно? Решила меня этим напугать? Думаешь, я поверю?
Она застегнула внутренний карман чемодана, где лежали какие-то мелочи, и только тогда подняла на него глаза. Взгляд её был холодным и отстраненным, как у хирурга, смотрящего на операционное поле.
— Я не пытаюсь тебя напугать, Игорь, — её голос был ровным, лишенным всяких эмоций. — Я ухожу.
— Уходишь? — он недоверчиво хмыкнул, пытаясь вернуть себе прежнюю самоуверенность, но получалось плохо. — Куда это ты собралась уходить? Ночью глядя? К маме своей побежишь жаловаться, что муж-тиран борщ варить отказывается?
Её губы тронула едва заметная, горькая усмешка.
— Нет, Игорь. Не к маме. И жаловаться я ни на кого не собираюсь. Просто ухожу. От тебя.
Она спокойно достала из кармана джинсов мобильный телефон, разблокировала его и начала что-то быстро набирать на экране. Игорь смотрел на её пальцы, на сосредоточенное выражение лица, и внутри у него всё похолодело. Это не было игрой. Это не было спектаклем. Это было по-настоящему.
— Такси вызываешь? — он не узнал свой собственный голос, какой-то сиплый и растерянный. — Ты… ты с ума сошла? Из-за какой-то ерунды, из-за ужина… Ты хочешь всё разрушить? Наши отношения? Нашу семью?
Татьяна закончила набирать номер или сообщение, отложила телефон на тумбочку.
— Это не из-за ужина, Игорь. И даже не из-за мусора. Это из-за того, во что ты превратился. Или, может быть, ты всегда таким был, просто я этого не замечала, или не хотела замечать. Я устала быть обслуживающим персоналом для человека, который видит во мне только бесплатное приложение к своему компьютеру.
Она закрыла чемодан, щелкнули замки. Взяла с вешалки свое легкое пальто.
Игорь заметался по комнате. Его мозг отказывался принимать реальность. Она не может уйти. Просто не может. Это неправильно. Он же в отпуске! Он имеет право!
— Да подожди ты! Ну, погорячился я, ладно! Ну, сказал глупость про эту… прерогативу! Ты же знаешь, я не это имел в виду! Тань! — он попытался схватить её за руку, но она увернулась.
— Всё ты это имел в виду, Игорь. Именно это. И говорил ты это не в первый раз, — она надела пальто, взяла свою сумку, ту самую, которую недавно швырнула в стену, и чемодан. — Я поживу у Светки. Она давно звала.
Светка была её институтской подругой, незамужней, независимой. Игорь её терпеть не мог, считал, что она дурно влияет на Татьяну.
Телефон на тумбочке завибрировал, извещая о приходе сообщения. Татьяна взглянула на экран.
— Такси подъехало.
Она направилась к выходу из комнаты. Игорь преградил ей дорогу.
— Нет! Я тебя не пущу! Ты никуда не пойдешь! Слышишь?! — в его голосе появились панические нотки. Он вдруг понял, что сейчас, вот в эту самую минуту, его уютный, налаженный мирок, где он был центром вселенной, рушится. — Вернись! Не выдумывай! Хватит этих глупостей!
Она остановилась, посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом.
— Я вернусь, Игорь. Возможно. Но только тогда, когда ты перестанешь быть паразитом и научишься быть мужчиной. Когда поймешь, что семья – это не когда один пашет, а другой «отдыхает» за его счет. А до тех пор… живи сам. Готовь сам. Убирай сам. Может, тогда что-нибудь и поймешь.
Она обошла его, как обходят неодушевленный предмет, и вышла из комнаты. Он слышал её шаги по коридору, потом щелчок входного замка.
Игорь остался стоять посреди спальни, растерянный и оглушенный. В ушах всё ещё звучали её последние слова: «паразит», «научишься быть мужчиной». Он тупо смотрел на кровать, где ещё несколько минут назад лежал её чемодан. Потом его взгляд упал на компьютерный стол, на мерцающий экран монитора, где его виртуальные соратники, наверное, всё ещё ждали своего командира.
Какая-то часть его сознания хотела немедленно вернуться туда, в понятный и предсказуемый мир игры, где он был сильным и уважаемым. Но другая часть, внезапно проснувшаяся и испуганная, кричала ему, что произошло что-то непоправимое.
Он медленно подошел к окну, выглянул на улицу. Желтое такси отъезжало от их подъезда, увозя в ночную мглу его жену. Его Татьяну. И впервые за последние три недели своего «заслуженного» отпуска Игорь почувствовал себя не отдыхающим героем, а невероятно одиноким и жалким недоумком.
Телефон в кармане завибрировал – это звонила она. Он торопливо достал его, ожидая услышать, что она передумала, что это была всего лишь злая шутка.
— Алло! Тань! Ты где? Возвращайся, я…
— Я вернусь, когда ты научишься быть мужчиной, а не паразитом, — повторил её холодный, чужой голос в трубке, и она отключилась.
Прошло два дня. Два дня, которые Игорь провел в состоянии, колеблющемся между глухой злостью, обиженным недоумением и короткими, почти паническими приступами осознания пустоты в квартире. Он пытался играть, но даже виртуальные победы не приносили прежнего удовлетворения.
Тишина в доме давила, прерываемая лишь его собственными раздраженными выкриками в микрофон гарнитуры да урчанием в желудке. Готовить он, разумеется, не стал.
Первый день он доедал какие-то остатки, найденные в дальних углах холодильника, второй – заказал пиццу, коробка от которой так и валялась на кухонном столе, распространяя вокруг себя тошнотворный запах застывшего жира и вчерашнего праздника жизни, которого не было. Мусорный пакет у двери вырос вдвое, пополнившись пустыми банками из-под энергетиков и упаковками от чипсов.
Татьяна вернулась под вечер третьего дня. Она открыла дверь своим ключом, и этот звук заставил Игоря, в очередной раз погруженного в игровой транс, резко сорвать наушники. Он обернулся, ожидая увидеть кого угодно, но не её. В первый момент в его взгляде мелькнуло что-то похожее на облегчение, но оно тут же сменилось привычной уже гримасой раздражения и уязвленной гордости.
— О, заявилась, не прошло и полгода, — протянул он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более язвительно и безразлично. Он не встал с кресла, лишь повернулся к ней боком, всем своим видом демонстрируя, что её появление – досадная помеха его важным занятиям. — Что, у подружки койко-место закончилось? Или совесть проснулась, что муж голодный сидит?
Татьяна молча окинула взглядом прихожую, задержалась на горе мусора, потом её взгляд скользнул по Игорю – небритому, в той же самой футболке, что и три дня назад, только теперь ещё и с пятнами от чего-то жирного. На её лице не дрогнул ни один мускул. Она пришла не мириться. Она пришла забрать то, что не влезло в чемодан в тот вечер, и, возможно, поставить окончательную, жирную точку.
— Я пришла за оставшимися вещами, Игорь, — её голос был спокойным, но в нем не было и намека на теплоту или желание диалога. — И чтобы сказать тебе кое-что в последний раз.
Она прошла мимо него на кухню, и её чуть не стошнило от запаха. Коробка из-под пиццы, грязная посуда в раковине, липкий стол. Она брезгливо поморщилась, но ничего не сказала, лишь развернулась и посмотрела на него, всё так же вальяжно развалившегося в кресле перед монитором.
— Вещами? — он усмехнулся. — Да забирай хоть всё! Думаешь, я пропаду без твоих юбок и кастрюль? Мне и так отлично! Свобода! Никто не пилит, не нудит, не требует жрать готовить!
Его голос становился всё громче, он явно пытался убедить в первую очередь себя. Но где-то в глубине его глаз плескался страх.
— Отлично, значит? — Татьяна чуть склонила голову, внимательно изучая его, словно незнакомый биологический вид. — Эта помойка, в которую ты превратил квартиру за два дня, – это отлично? Эта вонь, эта грязь? То, что ты сам выглядишь как бомж, который третьи сутки не мылся? Это твоя свобода, Игорь?
— А тебе-то что?! — взвился он. — Не нравится – не смотри! Это моя квартира, мой отпуск, моя жизнь! Что хочу, то и делаю! Ты мне больше не указ! Ушла – так и катись!
Он вскочил с кресла, приблизился к ней, нависая. От него пахло потом, несвежей едой и какой-то застарелой обидой на весь мир.
— Думала, я тут буду на коленях ползать, умолять вернуться? Как же! Я понял, что без тебя мне только лучше! Тишина, покой, никто мозг не выносит! Играю, сколько хочу!
Татьяна не отступила, смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде была смесь презрения и какой-то отстраненной жалости.
— Тишина и покой в свинарнике, Игорь? Самообман – удобная штука, правда? Ты ведь даже не понял, почему я ушла. Ты до сих пор думаешь, что дело в ужине или в мусоре. Ты настолько инфантилен, настолько зациклен на себе, что не видишь дальше своего носа, дальше своего монитора.
— Зато я не лицемер, как некоторые! — рявкнул он, чувствуя, что её спокойствие выводит его из себя гораздо сильнее, чем крики. — Который строит из себя жертву, а сам только и ищет повод, чтобы сбежать! Может, у тебя там уже кто-то есть, а, Светка твоя постаралась, свела с кем-нибудь «настоящим мужчиной»?
Его обвинение было настолько нелепым и предсказуемым, что Татьяна даже не сочла нужным на него реагировать.
— Ты жалок, Игорь, — произнесла она тихо, но каждое её слово било наотмашь. — Ты не просто ленивый эгоист. Ты паразит, который привык жить за чужой счет, прикрываясь своим «я зарабатываю». Но деньги не отменяют элементарных человеческих обязанностей, не отменяют уважения к тому, кто рядом с тобой.
Ты не способен не то что на партнерство, ты не способен даже на элементарную заботу о себе самом, если рядом нет кого-то, кто будет подтирать за тобой грязь.
Она повернулась, чтобы уйти из кухни, но он схватил её за руку, на этот раз крепко.
— Да что ты себе позволяешь?! Кто ты такая, чтобы меня судить?! Я тебя содержал все эти годы! Ты жила на всем готовеньком!
Её глаза сверкнули. Она с силой выдернула свою руку.
— Содержал? Игорь, мы оба работали! И если посчитать, кто из нас больше вкладывал в эту «семью» сил, времени и нервов, то ты окажешься в глубоком минусе! Ты не содержал меня, ты пользовался мной. Пользовался моим терпением, моей любовью, моей готовностью закрывать глаза на твой инфантилизм. Но всему есть предел. Мой предел наступил.
Она прошла в спальню, быстро собрала в заранее принесенную спортивную сумку то немногое, что ещё оставалось её – пару книг, зарядное устройство, какие-то личные мелочи. Игорь топтался в дверях, тяжело дыша, его лицо было багровым. Он не знал, что делать. Кричать? Умолять? Он чувствовал, что теряет её окончательно, но его гордость, его эго не позволяли ему признать свою неправоту.
— И что дальше? — выдавил он из себя, когда она, закинув сумку на плечо, направилась к выходу из квартиры. — Уйдешь, и всё? Думаешь, я буду страдать? Да я через неделю забуду, как тебя звали! Найду себе нормальную бабу, которая будет ценить то, что мужик дома!
Татьяна остановилась у порога, в последний раз обернулась. На её лице не было ни злости, ни обиды. Только усталость и окончательное, бесповоротное разочарование.
— Мне всё равно, Игорь, что ты будешь делать. Страдать ты будешь не от моего ухода, а от собственной никчемности, когда поймешь, что твои виртуальные миры не заменят реальной жизни, а «нормальная баба» вряд ли захочет жить с ленивым, эгоистичным ребенком в теле взрослого мужчины. Живи как знаешь. Только ко мне больше не лезь. Никогда.
Она открыла дверь и вышла, не обернувшись.
Игорь остался один. В вонючей, неубранной квартире, перед своим остывающим компьютером. Её слова звенели у него в ушах. «Никчемность». «Паразит». «Ребенок». Он сжал кулаки, хотел что-то крикнуть ей вслед, что-то разбить, но сил не было. Он просто опустился на стул, уставился в темный экран монитора.
Впервые за долгие годы его виртуальный мир показался ему таким же пустым и бессмысленным, как и тот реальный, который он так старательно разрушал. Но признаться в этом даже самому себе он не мог. Он просто снова натянул наушники, запустил игру и попытался забыться. Но голоса в игре почему-то больше не приносили утешения. Они казались такими же фальшивыми, как и вся его «свободная» жизнь…
