— Жемчуг? Серьезно? — Элеонора Васильевна приподняла бровь, разглядывая меня в зеркале прихожей. — Нет-нет, Виктория, это абсолютно не то впечатление, которое нужно производить.
Я молча сняла бабушкины бусы и положила их в сумочку. Очередной промах. Очередной намёк, что я здесь чужая.
— Даниил говорил, ты работаешь в какой-то страховой компании? Проверяешь бумажки? — На её лице застыла улыбка, которую я уже научилась различать — вежливо-ядовитая. — Такое… прозаичное занятие.
— Я юрист в отделе проверки документации, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Мы выявляем подделки и несоответствия.
— О, как мило, — она поправила идеальную укладку. — Мой дедушка, знаешь ли, работал с министром юстиции лично. Другой уровень, конечно.
В прихожую вошел Даниил, поцеловал меня в щеку.
— Готовы, мои любимые женщины?
— Твоя мать учит меня одеваться, — я улыбнулась, делая вид, что это шутка.
— Элементарные советы, дорогой, — свекровь повернулась к сыну. — Хочу, чтобы твоя жена соответствовала… хотя бы минимально.
Даниил вздохнул — едва заметно, но я уловила. Он всегда так реагировал: ни поддержать меня открыто, ни возразить матери. Вечная дипломатия.
— Машина ждет, — только и сказал он.
По дороге Элеонора Васильевна говорила без умолку — о своих знакомых, о родословной, о старой московской квартире, «утраченной в лихие времена».
Я видела, как гордится сын её манерами, её голосом — низким, с характерными образованными интонациями.
— Древо моей семьи уходит корнями в девятнадцатый век, — она говорила с безупречной уверенностью человека, никогда не сомневавшегося в своих словах.
— Даже в революцию нам удалось сохранить некоторые ценности. Воспитание не отнять.
Мы приехали в загородный дом её друзей — такой же роскошный, как все места, куда она нас водила. Дорогие автомобили у ворот, охрана, наглаженные скатерти, официанты с подносами.
— Виктория, постарайся не рассказывать о своей работе, — шепнула свекровь, когда Даниил отошел поприветствовать хозяев. — Просто улыбайся и кивай.
И не упоминай про родителей-врачей районной поликлиники. Скажи просто — медики.
Вечер тянулся бесконечно. Я сидела рядом с Даниилом, улыбалась и молчала, как мне и было велено.
Элеонора блистала — вела светские беседы, сыпала упоминаниями о путешествиях, о дальних родственниках в Европе.
— Помнишь, как я рассказывала тебе, что мы были у графини Анны в Вене? — обратилась она к сыну, хотя говорила для всех. — В восемьдесят пятом, кажется, я же тебе говорила?
— В восемьдесят шестом, ты говорила, — автоматически поправил Даниил.
— Нет-нет, в восемьдесят пятом, я помню точно, — отрезала она. — Я тогда только окончила спецшколу с английским уклоном. Ту самую, на Гоголевском.
Я напряглась. Что-то царапнуло профессиональную память. Спецшкола на Гоголевском? Но ведь…
— Простите, — вмешалась пожилая дама напротив. — Та школа открылась только в восемьдесят седьмом. Моя племянница училась там потом.
Элеонора на мгновение застыла. Потом рассмеялась — чуть громче, чем нужно.
— Конечно, вы правы. Я имела в виду другую. Столько лет прошло, путаюсь в датах.
Разговор потек дальше. Но я видела, как дрогнули её пальцы на бокале с вином. Как заметалась паника в глазах — на долю секунды, прежде чем вернулась светская маска.
И что-то внутри меня щелкнуло, как затвор фотоаппарата, запечатлевший момент истины.
В этой идеальной картине появилась трещина. Маленькая, почти незаметная. Но мои натренированные глаза юриста, привыкшие искать подделки, её заметили.
Теперь я не могла её не видеть.
Месяц спустя мы поехали на выходные в загородный дом Элеоноры Васильевны. Она называла его «родовым гнездом», хотя купила всего пять лет назад на деньги мужа.
— Здесь жили мои предки, — с гордостью показывала она гостям старинную лестницу. — Я выкупила имение у новых владельцев. Долг перед памятью семьи.
Вечером Даниил вышел с друзьями прогуляться до озера. Я поднялась в спальню — дом к ночи остывал, а лишних одеял в комнате не оказалось.
— Посмотрю в кладовке, — пробормотала я себе под нос.
Кладовая оказалась заставлена чемоданами и коробками. Я потянулась к верхней полке, и тут тяжелый старый чемодан неловко съехал вниз. Защелки разошлись, и на пол высыпались бумаги.
— Черт, — я присела, собирая рассыпавшиеся документы.
И замерла. Передо мной лежало свидетельство о рождении. На имя Элеоноры Васильевой.
Я машинально отметила место рождения: село Новоспасское Тамбовской области. Дата — точно совпадала. Но это была не та фамилия, которую носила свекровь до замужества.
Я быстро просмотрела другие бумаги. Школьный аттестат, выданный в сельской школе.
Диплом ПТУ по специальности «Швейное дело». Странная бумага, похожая на справку из милиции. И еще какие-то документы — явно переделанные, с неровно обрезанными краями.
Сердце колотилось как бешеное. Руки дрожали. В голове не укладывалось.
Я достала телефон, сделала несколько снимков, стараясь захватить главное. Потом аккуратно сложила всё обратно в чемодан. Именно так, как было.
***
На следующий день я не могла смотреть на свекровь. Боялась, что она прочитает всё по моим глазам. А она словно нарочно была особенно язвительна.
— У тебя такая простая манера держать вилку, — заметила она за обедом. — В моей семье столовый этикет прививали с четырех лет.
Даниил слегка нахмурился, но промолчал.
Вернувшись в город, я взяла отгул и поехала к своему бывшему однокурснику Марату. Он работал в архиве и имел доступ к базам данных.
— Это конфиденциально, — предупредила я. — Просто проверь для меня. Никаких официальных запросов.
Марат посмотрел документы, которые я прислала ему на почту, ввел данные в систему.
— Такой человек действительно существует, — сказал он через час. — Элеонора Васильева, 1965 года рождения. Село Новоспасское. Родители — рабочие местного совхоза.
Окончила ПТУ в 1985 году. Потом следы в местных архивах теряются — видимо, переехала.
— А эти документы? — я показала фото справок с московской пропиской, которые нашла в чемодане.
Марат покачал головой:
— Грубая подделка. Смотри, печать не того образца. И подпись — такого начальника отдела не существовало. Всё фальшивое.
Я поблагодарила его и вышла на улицу. Голова шла кругом. Женщина, которая унижала меня за мое «простое» происхождение, сама была из глубинки.
Не было никаких министров, никаких спецшкол. Всё — ложь от начала до конца. И она врала своему мужу, так она и вышла за него, отцу Дани.
Я не знала, что делать с этой информацией. Рассказать Даниилу? Он обожал свою мать, гордился её манерами, её связями. Это разрушит его мир.
Промолчать? Позволить ей и дальше третировать меня, намекать, что я «недостаточно хороша»?
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Даниила: «Мама хочет устроить большой прием на свой юбилей. Всех приглашает. В следующую субботу».
Я стояла посреди улицы, глядя на экран. Юбилей Элеоноры Васильевны. Торжество, где она будет блистать, принимать поздравления, рассказывать о своем «знатном происхождении».
И все будут восхищаться, включая моего мужа.
«Хорошо, передай, что я обязательно приду», — набрала я ответ.
Вот тогда-то всё и решится.
***
В день юбилея я надела простое белое платье. Никаких украшений, кроме тонкого серебряного браслета. Волосы собрала в аккуратный пучок. В сумочку положила папку с копиями документов.
— Ты сегодня такая официальная, — заметил Даниил, когда мы ехали в ресторан.
— Важный день, — я улыбнулась. — Юбилей твоей мамы.
Зал был полон гостей. Шампанское, фотографы, живая музыка. Элеонора Васильевна в центре внимания — в темно-синем платье, с идеальной укладкой, с фамильными (как она утверждала) сапфирами в ушах.
— А, вот и наша Виктория, — она чмокнула меня в щеку, громко шепнув на ухо: — В следующий раз всё-таки надень украшения. Выглядишь как секретарша.
Я сделала глубокий вдох. В руке — бокал с шампанским, к которому я не притронулась. В сумочке — папка с правдой.
Первые тосты, поздравления, музыка. Элеонора сияла, принимая комплименты. А потом поднялась для ответного слова.
— Дорогие друзья, — начала она, обводя всех взглядом победительницы. — Я так рада видеть вас здесь. Людей одного круга, одной породы…
Её взгляд на мгновение задержался на мне, и я ощутила тот же холод, что преследовал меня все эти годы.
— Мой возраст — возраст мудрости и подведения первых итогов, — продолжала Элеонора Васильевна. — Я благодарна судьбе за всё: за родителей, давших мне лучшее образование и манеры, за мужа, за сына.
Даниил сжал мою руку. Он гордился своей матерью, её умением держать публику.
— Сожалею лишь об одном, — внезапно её тон изменился. — Что мой сын, имея все возможности, выбрал себе в жены не того уровня женщину.
По залу прокатился шепоток. Кто-то из гостей нервно кашлянул. Даниил напрягся.
— Мама, — тихо произнес он.
— Нет-нет, дорогой, позволь матери закончить, — она подняла бокал. — Я всегда терпела, что мой сын сделал такой… выбор.
Но скажите, дорогие гости, разве простушка из бухгалтерии — ровня женщине из рода, где ужинали с министрами?
Тишина стала осязаемой. Кто-то смотрел в пол, кто-то отводил глаза. Даниил побледнел.
Я медленно поднялась. Ноги казались ватными, но голос звучал ровно.
— Я уважаю правду, — сказала я, глядя прямо на Элеонору. — И думаю, ваши гости должны знать, кто вы на самом деле.
Элеонора замерла с бокалом в руке. Я достала из сумочки папку.
— Я действительно работаю с документами. И случайно обнаружила интересные несоответствия в вашей биографии, — я раскрыла папку.
— Вот ваше настоящее свидетельство о рождении. Элеонора Васильева, родители — рабочие совхоза в селе Новоспасское Тамбовской области.
Чей-то бокал со звоном разбился об пол. Элеонора стояла, не шевелясь, с застывшей улыбкой на лице.
— Вот копия вашего настоящего диплома — ПТУ номер восемь, швейное дело, — я показала документ. — И вот результаты проверки по архивам.
Никаких дворянских предков, никаких спецшкол, никаких министров за ужином. Обычная сельская девушка, которая приехала в город и полностью изменила свою биографию.
Сфабриковала документы. Создала фальшивую личность. Удачно вышла замуж за богатого человека, деньгами которого теперь распоряжается на все сто.
Я почувствовала, как Даниил дернулся. Обернулась — он смотрел на свою мать с выражением, которого я никогда раньше не видела.
— Мама? — в его голосе была боль. — Это правда?
Элеонора выпрямилась. В её глазах мелькнула паника, потом ярость, потом… что-то еще. Она с грохотом поставила бокал на стол.
— Да как ты смеешь! — её голос дрогнул. — Рыться в моих вещах! Выставлять меня…
— Мама, это правда? — повторил Даниил, уже тверже.
Она вдруг сдулась, как проколотый воздушный шар. Плечи опустились.
— Знаешь, как трудно было пробиться девчонке из глубинки? — вдруг сказала она совсем другим голосом, незнакомым, с явным сельским акцентом. — Без связей, без денег?
Когда вокруг все с образованием, с родителями-профессорами?
Она оглядела зал, словно впервые увидела всех этих людей.
— Я хотела лучшего для сына. Всегда. Я поднималась по ступенькам, училась говорить, одеваться, держать себя. Все эти люди, — она кивнула на гостей, — они бы и не взглянули на меня, знай они правду. Я сделала то, что должна была.
— Солгав всем? — тихо спросил Даниил. — И мне?
Элеонора вдруг как-то странно улыбнулась:
— Ты же гордился мной, сынок. Своей «аристократичной» мамой. Признай.
Даниил молчал. И это молчание сказало больше любых слов.
Я сложила документы в папку. Сказала тихо, но отчетливо:
— Вы правы. Я вам не ровня. Я никогда не жила во лжи. И никогда не унижала людей, чтобы казаться выше.
Я повернулась и пошла к выходу. Через несколько шагов услышала, как Даниил догоняет меня. Он взял меня за руку — крепко, решительно.
— Почему ты не сказала мне раньше? — спросил он, когда мы вышли на улицу.
— Я сама узнала недавно. И… это твоя мать.
Мы стояли на балконе ресторана. Внизу шумел город, а над головой раскинулось весеннее небо.
— Знаешь, — наконец произнес Даниил, — меня не смущает её происхождение. Меня смущает ложь. И то, как она обращалась с тобой. С единственным настоящим человеком в этой истории.
Хорошо, что папа так и не узнал, он бы не вынес, что она врала ему так много лет.
Он обнял меня. Я прислонилась к его плечу и глубоко вдохнула свежий весенний воздух. Ощущение было странное — словно с плеч свалился тяжелый груз, который я носила всё это время, даже не замечая его.
Я больше не чувствовала себя недостаточно хорошей. Не чувствовала, что должна кому-то что-то доказывать.
На мгновение мне даже стало жаль Элеонору. Построить жизнь на лжи, всегда бояться разоблачения, никогда не быть собой — какая тяжелая судьба.
Но это был её выбор. И её последствия.
А я сделала свой выбор: быть настоящей.
