Квартира Волковых всегда воспринималась Ольгой как иной мир. Белоснежные шторы, которые никогда не впитывали запахи готовки. Фарфоровые фигурки на полках — такие же изящные и безупречные, как их хозяйка Ирина. Массивная люстра с сотнями хрустальных подвесок, в которых преломлялся свет, рассыпая по комнате золотистые блики.
Ольга сидела, стараясь не занимать лишнего пространства. Новое платье — единственная дорогая покупка за последний год — казалось неуместным рядом с элегантной сдержанностью нарядов остальных женщин. Дмитрий настоял на его приобретении: «Хоть раз выгляди прилично на людях». Теперь же синяя ткань будто впивалась в кожу, подчеркивая каждый лишний сантиметр.
Беседа текла вокруг нее плавным ручьем. Обсуждали чью-то новую дачу, открывшийся ресторан в центре, путешествие во Францию. Ольга автоматически улыбалась, когда смеялись другие, кивала в такт общему согласию. В такие моменты она особенно остро ощущала себя чужой в этом сверкающем кругу.
Дмитрий, напротив, был в своей стихии. В гостях он словно преображался — громко шутил, рассказывал байки, щедро наливал всем дорогой виски. Дома от этого обаятельного мужчины не оставалось и следа. Там был другой Дмитрий — угрюмый, вечно недовольный, раздраженный ее присутствием.
«А я видела Оленьку в среду», — голос Ирины вернул ее к реальности. «В центре, часов в семь. Ты что-то участила прогулки. Может, новое увлечение появилось?»
В интонации Ирины звучало то, что Ольга научилась распознавать за годы — фальшивая забота, прикрывающая любопытство. Но ответить она не успела.
«Увлечение?» — Дмитрий громко рассмеялся, расплескав виски. Капли упали на белоснежную скатерть, оставляя некрасивые разводы. «Она? У нее в жизни ничего нет, кроме меня. Даже не знаю, кто еще выдержал бы такую. Серая мышка, домохозяйка… Какое у нее может быть увлечение?»
Смех подхватили — сначала робко, затем громче. Кто-то попытался сменить тему, но Дмитрия уже понесло: «Вы не представляете, каково это — жить с человеком без амбиций, без интересов. Готовка, уборка, посуда — вот и весь ее мир. А теперь еще куда-то шастает… Смешно, честно».
Ольга смотрела на янтарные капли на скатерти. Они медленно впитывались в ткань, оставляя несмываемые следы. Так же, как слова Дмитрия годами впитывались в ее душу, оставляя неизгладимые шрамы.
Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она верила, что должна быть благодарна. Что без него она — ничто. Что такой, как она, повезло найти мужчину, готового ее терпеть.
Но сейчас что-то сломалось. Или, наоборот, сложилось. В голове стояла хрустальная тишина, сквозь которую пробивалась одна простая мысль: «Я больше не хочу быть той, кого нужно выносить».
Вечер продолжался. Смех, разговоры, звон бокалов. Никто не заметил, как в душе одной из присутствующих ушла прежняя женщина. И пришла новая — та, которой предстояло научиться жить.
Библиотека имени Толстого помнила былые времена. Потертый паркет скрипел под ногами, высокие окна с облупившейся краской пропускали тусклый осенний свет. Но Ольга любила это место именно за его несовершенство. Здесь не нужно было притворяться.
Она сидела в дальнем углу читального зала, прячась за стеллажами с архивными журналами. Перед ней лежал томик Бунина, раскрытый на случайной странице. Буквы расплывались перед глазами, складываясь в бессмысленные узоры. В ушах все еще звучал вчерашний смех, снисходительный голос Дмитрия: «Серая мышка…»
«Извините, это место свободно?»
Голос был низким, с легкой хрипотцой. Ольга подняла глаза. Перед ней стояла женщина с тем особым достоинством, которое приходит только с годами. Седые волосы уложены в элегантную прическу, на шее — шелковый платок бордового оттенка, в ушах — скромные жемчужные серьги. Но главное — взгляд. Прямой, внимательный, без тени снисхождения.
«Да, садитесь», — Ольга попыталась подвинуть сумку, но пальцы не слушались.
«Я Лидия», — женщина опустилась на стул с грацией балерины. «Знаете, я наблюдаю за вами уже полчаса. Простите за прямоту, но… вы держите книгу вверх ногами».
Ольга моргнула. Действительно, строки были перевернуты. Щеки вспыхнули.
«И еще», — Лидия достала из сумки пачку бумажных платков, — «вы плачете. Уже минут двадцать».
Ольга дотронулась до лица. Мокрое. Она даже не заметила.
«Тридцать лет», — вдруг произнесла Лидия, глядя куда-то поверх книжных полок. «Столько я прожила с мужем, который ежедневно объяснял мне, какая я никчемная. Как мне повезло, что он меня терпит. Как без него я пропаду…»
«Почему вы решили, что…», — начала Ольга.
«У страдания одно лицо», — мягко перебила Лидия. «Я вижу его каждый день на своих занятиях. Женщины приходят такие же — потухшие, сжавшиеся, уверенные, что не заслуживают лучшего».
«И что с ними происходит?» — Ольга сама не заметила, как наклонилась вперед.
«Они просыпаются», — улыбка Лидии озарила все ее лицо. «Знаете, что я поняла за эти годы? Жизнь слишком коротка. Если вы чувствуете себя ненужной рядом с мужем, значит, пора стать нужной себе. Не ему, не другим — себе».
Она достала из сумки визитку. Простую, белую, с серебряным тиснением: «Новый старт. Курсы саморазвития».
«Я не думаю, что…», — начала Ольга.
«Не думайте», — Лидия встала. «Просто приходите. Посмотрите. Послушайте. А решение примете потом».
Она ушла так же неожиданно, как появилась. А Ольга еще долго сидела, разглядывая визитку. Серебряные буквы мерцали в тусклом свете, словно обещание чего-то нового. Чего-то настоящего.
Кухня их квартиры напоминала поле боя. На плите остывал нетронутый ужин — любимые Дмитрием котлеты с картофелем. На столе — рассыпанная соль, образовавшая зловещее белое пятно. В раковине — гора грязной посуды, что было непривычно для их дома.
Дмитрий шагал по кухне, его массивная фигура отбрасывала причудливые тени на выцветшие обои. Девять вечера. Три месяца назад в это время Ольга бы уже извинялась, суетилась, пытаясь загладить свою «вину».
«Опять твои курсы?» — его голос дрожал от сдерживаемой ярости. «Фотография? Серьезно? Ты посмотри на себя — какой из тебя фотограф?»
Ольга стояла у окна, наблюдая за темнеющим двором. Старый дуб качал ветвями, словно в нерешительности. Странно, но страха не было. Только усталость и какое-то новое, незнакомое чувство — то ли свобода, то ли решимость.
«Знаешь, у меня действительно получается», — она говорила тихо, но твердо. «На прошлой неделе я сделала серию портретов для…»
«Портретов?!» — Дмитрий резко развернулся, его лицо покраснело. «Ты совсем с катушек слетела? Какие портреты? Кому нужны твои… А, понял! Это все та старая ведьма, эта… как ее… Лидия! Она тебе мозги запудрила!»
Он подошел вплотную, навис над ней — крупный, грозный, привычно устрашающий. Но что-то изменилось. Ольга больше не чувствовала себя маленькой и беспомощной рядом с ним.
«Я больше этого не потерплю!» — он ударил кулаком по столу. Чашки подпрыгнули, словно испуганные птицы. «Либо ты заканчиваешь с этой ерундой, либо собираешь вещи! Хватит! Ты моя жена, а не какая-то… фотографиня!»
В этот момент что-то щелкнуло внутри. Как затвор фотоаппарата, фиксирующий момент истины. Ольга увидела их жизнь со стороны — пятнадцать лет унижений, страха, молчаливого согласия быть никем.
«Знаешь», — она подошла к шкафу и достала старый чемодан, — «ты всегда был уверен, что без тебя я пропаду. Что ж, пора проверить».
Ее движения были спокойными, размеренными. Несколько платьев, белье, документы. Фотоаппарат — ее новая гордость — лежал в специальном чехле.
«Ты… ты не посмеешь!» — его голос сорвался на визг. «Куда ты пойдешь? Кому ты нужна? Без меня ты ничто!»
Ольга застегнула чемодан и посмотрела на мужа. В его глазах плескался страх — тот самый, которым он пятнадцать лет удерживал ее рядом. Теперь она видела это ясно.
«Я нужна себе», — она произнесла это спокойно, почти нежно. «Впервые за пятнадцать лет — себе».
Дверь закрылась за ней беззвучно. Но эта тишина прозвучала громче любого крика — финальным аккордом ее старой жизни и первой нотой новой.
Однокомнатная квартира на четвертом этаже пахла чужим прошлым. Выцветшие обои в мелкий цветочек, скрипучий паркет, старая люстра с тремя работающими лампочками. Но главное — тишина. Не тяжелая, давящая тишина их с Дмитрием дома, а легкая, наполненная возможностями.
Первые дни дались тяжело. Ольга просыпалась в холодном поту, в панике ощупывая пустую половину кровати. Руки по привычке тянулись готовить завтрак, который некому было есть. Каждый звонок телефона заставлял вздрагивать.
Дмитрий звонил. Сначала угрожал: «Ты пожалеешь!», Потом начал умолять: «Вернись, я все прощу», «Я исправлюсь». В его голосе звучало искреннее недоумение — он действительно не понимал, как она посмела уйти.
Деньги таяли быстро. Ольга училась экономить, считать каждую копейку. Открыла для себя секонд-хенды — оказалось, там можно найти вполне достойные вещи. В магазине научилась высматривать акции.
Лидия помогла с работой. «В кафе ‘Афина’ нужен администратор», — сказала она. «Хозяйка — моя давняя подруга Мария. Только не вздумай принижать себя на собеседовании!»
Мария оказалась полной гречанкой с громким голосом и добрыми глазами. «Готовить умеешь?» — спросила она вместо приветствия. «Умею», — ответила Ольга. «А с людьми ладить?» — «Учусь». Мария рассмеялась: «Честно! Беру!»
Работа в кафе открыла новый мир. Ольга общалась с десятками людей ежедневно. Улаживала споры, успокаивала недовольных, помогала парам выбрать десерт. Мария учила ее премудростям дела: «Никогда не оправдывайся за цену. Уважай свой труд — тогда и другие будут уважать».
Фотоаппарат, купленный на первую зарплату, стал ее окном в новую жизнь. По выходным она бродила по городу, ловя моменты: старика, кормящего голубей; влюбленных, целующихся под дождем; кота, греющегося на подоконнике.
Лучше всего ей удавались женские портреты. Может, потому что в каждой из них она видела историю — страх, надежду, решимость, счастье. Как в зеркале, она узнавала в них отражение собственного пути.
Через месяц она отправила Дмитрию единственное сообщение:
«Спасибо, что подтолкнул меня начать жить. Дело не в том, что я никому не была нужна. Просто я сама не знала, какая я на самом деле. Теперь я учусь этому каждый день. И знаешь… мне нравится та женщина, которой я становлюсь. Она умеет варить отменный кофе, ловить счастливые мгновения и, главное, — быть собой. Прощай».
В ее маленькой квартире на стене появилась первая фотография — автопортрет. Женщина у окна, с фотоаппаратом в руках. В глазах — спокойствие и внутренний свет. Тот самый, который она когда-то заметила у Лидии.
Она наконец-то была дома. В своей жизни. В себе самой.
