— Почти готово… — сама себе перед зеркалом сказала Полина.
Тонкая бретелька из изумрудного шёлка легла на её плечо, и Полина почувствовала, как по коже пробежала волна приятной прохлады. Она повернулась к зеркалу, оценивая результат. Платье сидело идеально. Оно не кричало, оно шептало — о дорогих ресторанах, тихой музыке и вечерах, когда ты принадлежишь не быту, а друг другу. Оно струилось по телу, как жидкий малахит, ловя свет от прикроватной лампы и превращая его в мягкие, глубокие переливы. Она провела пальцами по ключице, где мерцал хайлайтер, поправила безупречную стрелку на веке и улыбнулась своему отражению. Эта улыбка была настоящей, полной предвкушения. Концерт, которого они ждали два месяца. Ужин перед ним. Маленький, идеальный пузырь реальности, который они создадут сегодня только для себя двоих.
Она услышала, как он вошёл в спальню. Полина обернулась, готовая к его восхищённому взгляду, к комплименту, который станет последним штрихом к её образу. Но Вадим стоял на пороге в джинсах и футболке. Его взгляд скользнул по ней — быстро, без интереса, и тут же уткнулся в экран телефона. Внутри неё что-то неприятно ёкнуло, крошечный ледяной осколок впился в солнечное сплетение.
— Полин, тут такое дело… — начал он, не отрывая глаз от переписки. — Концерт отменяется.
Он сказал это так просто, так обыденно, будто речь шла о походе в магазин за хлебом. Полина молчала, давая ему возможность развить мысль. Её застывшая улыбка превратилась в маску.
— У Серёги там небольшая переделка, нужно срочно подъехать, помочь. Ты же понимаешь, друг в беде, все дела. Не могу отказать.
Он наконец поднял на неё глаза. В них не было ни сожаления, ни вины. Только лёгкое раздражение от необходимости объясняться и торопливое желание поскорее закончить этот разговор. Он ждал её реакции: кивка, вздоха, может быть, короткой вспышки недовольства, которую он легко бы погасил своим «Ну ты чего, это же Серёга!».
— Понимаю, — ровно сказала Полина. Её голос прозвучал чужим, слишком спокойным.
Вадим облегчённо выдохнул. Пронесло. Он снова опустил взгляд в телефон, быстро печатая ответ. Он повернулся боком, и экран на долю секунды ярко осветил его лицо. Этого было достаточно. Полина видела не тревожные сообщения о проблемах. Она видела весёлую переписку в групповом чате под названием «Пацаны». Последнее сообщение от того самого Серёги, который якобы попал в переделку, гласило: «Пиво стынет, не опаздывай!», а рядом весело скалились три смеющихся до слёз эмодзи.
В этот момент в Полине что-то сломалось. Или, наоборот, встало на место. Тёплое предвкушение вечера испарилось без следа, уступив место абсолютному, звенящему холоду. Обида? Нет. Это было слишком мелко. Это было чистое, незамутнённое презрение. К его лжи. К её примитивности. К тому, что он даже не удосужился придумать что-то более правдоподобное. Он не просто обманул её, он счёл её достаточно глупой, чтобы проглотить эту дешёвую наживку.
— Хорошо. Конечно, помоги другу, — повторила она, и в её голосе не дрогнула ни одна нота.
Он бросил на неё быстрый, благодарный взгляд, уже на ходу натягивая кроссовки в коридоре. — Ты лучшая! Я быстро, постараюсь не задерживаться. Целую!
Дверь за ним закрылась. Полина осталась одна посреди спальни, в своём идеальном изумрудном платье, которое внезапно стало похоже на чешую холодной рептилии. Она стояла неподвижно несколько минут, глядя в зеркало на женщину с ледяными глазами и вежливой улыбкой. А потом медленно, без единого лишнего движения, подошла к шкафу, расстегнула молнию на спине и позволила дорогой ткани соскользнуть к её ногам. Она небрежно повесила платье на вешалку. Оно больше не было символом праздника. Теперь оно было молчаливым свидетелем предательства. Она так же методично сняла серьги, смыла макияж и надела обычную домашнюю футболку и шорты. Никаких слёз. Никаких разбитых надежд. В её голове было тихо и ясно, как в морозный зимний день. Там, в этой кристальной тишине, рождался план. Простой. Изящный. И абсолютно безжалостный. Она просто подождёт. Её время придёт.
Неделя прошла в обманчивом затишье. Вадим почти забыл про отменённый концерт. В его мире, где события вращались вокруг его собственных желаний, этот инцидент был лишь мелким дорожным происшествием, которое он ловко объехал и оставил позади. Полина была спокойна, ровна, ни разу не упрекнула его. Он списал это на её «женскую мудрость», в глубине души радуясь, что обошлось без скандала. А сегодня был футбол. Не просто футбол, а Матч. Билеты на центральную трибуну, купленные два месяца назад, жгли карман куртки. Весь день он был в приподнятом настроении, насвистывал гимн любимой команды, то и дело поглядывал на часы и кидал в воздух красно-белый фанатский шарф, который уже лежал наготове в коридоре.
Он заглянул на кухню, где Полина что-то читала в планшете.
— Ну что, проводишь своего воина на битву? — весело спросил он, пританцовывая на месте. — Сегодня мы их порвём! Игорь уже, наверное, на подходе к стадиону, надо выдвигаться.
Полина подняла на него глаза. Спокойный, непроницаемый взгляд.
— Конечно. Хорошей игры.
Она сказала это так, словно желала ему приятного аппетита. Ни тени зависти, ни капли обиды. Просто вежливая констатация. Вадима это ничуть не смутило. Он был слишком поглощён собой и своим праздником, чтобы замечать нюансы. Он вернулся в коридор, начал обуваться, предвкушая гул стадиона, запах хот-догов и холодное пиво в пластиковом стакане. Это был его идеальный вечер. Его заслуженная награда за тяжёлую рабочую неделю. Он уже почти зашнуровал второй кроссовок, когда его телефон завибрировал в кармане. Игорь. Наверное, торопит.
— Да, Игорёха, уже выхожу! — бодро ответил он в трубку.
— Вадим, здорово! Слушай, я звоню сказать спасибо огромное! — голос коллеги на том конце провода был неприкрыто радостным и даже немного виноватым. — Я просто в шоке! Честно, не ожидал.
Вадим замер, согнувшись в три погибели.
— В смысле? За что спасибо?
— Ну как за что! За билет! Полина позвонила с полчаса назад, сказала, что у тебя планы резко поменялись, ты пойти не можешь, и решила отдать билет мне, чтобы не пропадал. Сказала, это твой подарок. Вадим, я твой должник! С меня пиво в следующий раз, обязательно! Ты лучший, друг!
Игорь продолжал что-то говорить, но Вадим его уже не слышал. Мир сузился до голоса в трубке, произносящего эти немыслимые, дикие слова. Он молча нажал отбой. Рука с телефоном безвольно опустилась вдоль тела. Он медленно, как старик, разогнулся. Красно-белый шарф, лежавший на тумбочке, вдруг показался ему нелепым, клоунским атрибутом. Гул стадиона в его голове сменился оглушительным белым шумом. Этого не могло быть. Это была какая-то дурацкая, злая шутка. Но голос Игоря был слишком искренним. И Полина… её утреннее спокойствие…
Он прошёл в комнату. Встал посреди неё. Холод, который он почувствовал в тот момент, был страшнее любой ярости. Это было осознание. Полное, всеобъемлющее, унизительное. Она не просто отомстила. Она сделала это его же оружием. Холодно, расчётливо и с убийственной точностью. Она взяла его предвкушение, его маленькую, эгоистичную радость, и раздавила её, даже не повысив голоса. Она показала ему, каково это — стоять в шаге от своего праздника и смотреть, как он превращается в пыль по чужой прихоти.
Он не стал ей звонить. Не стал ничего крушить. Он просто сел на стул в коридоре, рядом с ненужным теперь шарфом и зашнурованными кроссовками. Он не думал о том, что испортил ей вечер неделю назад. Он вообще ни о чём не думал. Внутри него медленно, как лава, поднималась первобытная, тёмная ярость. Он сидел в тишине и ждал. Ждал, когда повернётся ключ в замочной скважине.
Щелчок ключа в замочной скважине прозвучал в напряжённой тишине коридора как выстрел стартового пистолета. Вадим, до этого сидевший на стуле неподвижно, как изваяние, медленно поднял голову. Он не дёргался, не суетился. Вся его ярость, кипевшая внутри последние полтора часа, остыла и превратилась в тяжёлый, холодный слиток, лежащий где-то в районе груди. Он просто ждал. Дверь открылась, и на пороге появилась Полина.
Она увидела его сразу. Она не вздрогнула. Она ожидала этого. Её взгляд на долю секунды встретился с его — тяжёлым, налитым свинцом, — а затем спокойно скользнул в сторону. Она вошла в квартиру, поставила сумку на пол и начала расстёгивать плащ. Её движения были методичными, выверенными, почти ритуальными. Это спокойствие, это демонстративное возвращение к будничной рутине, в то время как внутри него бушевал ураган, было последней каплей. Оно было хуже любого крика, любого обвинения. Это было чистое, незамутнённое пренебрежение.
Он не дал ей до конца снять плащ. Он поднялся со стула, и его массивное тело, казалось, заполнило всё узкое пространство коридора.
— Ты нормальная вообще?! Как ты могла подарить не пойми кому мой билет на футбол?! У тебя совсем уже крыша поехала?!
Его голос был не визгливым, а низким, сдавленным, будто слова с трудом продирались сквозь спазмированное горло. Это был не крик истерики, а рёв раненого, взбешённого зверя.
Полина остановилась, держа в руках снятый плащ. Она повернула к нему голову, и на её лице не отразилось ничего — ни страха, ни удивления. Только лёгкое, почти незаметное любопытство, словно она рассматривала диковинное насекомое. Она молчала, давая его ярости выплеснуться в пустоту и повиснуть в воздухе тяжёлым, ядовитым облаком.
— Я ждал этот матч! Я жил этим! — он сделал шаг к ней, тыча пальцем в её сторону. — Ты взяла и просто выкинула мой вечер! Мой! Подарила какому-то Игорю!
Она повесила плащ на крючок. Расправила воображаемую складку. И только потом посмотрела ему прямо в глаза.
— Я решила не портить тебе вечер, — сказала она тихо, но её слова заполнили весь коридор, вытеснив из него и воздух, и его гнев. — А то вдруг у меня снова будет плохое настроение.
Всё. Это была та самая кнопка. Та самая фраза, отзеркалившая его собственное предательство с холодной, математической точностью. Он замер на секунду, его лицо исказилось. Он ожидал оправданий, слёз, ответных обвинений — чего угодно, что можно было бы парировать, на что можно было бы накричать в ответ. Но он получил лишь своё собственное, уродливое отражение. И это вывело его из себя окончательно.
Его рука взлетела сама. Это были не пощёчины. Это были два коротких, жёстких удара открытой ладонью по щеке. Глухой, уродливый хлопок дважды разорвал тишину квартиры. Её голова дёрнулась в сторону от первого удара, потом от второго. Она не вскрикнула. Не заплакала. Лишь слегка качнулась назад, уперевшись рукой в стену, чтобы не потерять равновесие. Она медленно повернула голову обратно и снова посмотрела на него. На её щеке уже проступало красное пятно, но взгляд остался прежним. Пустым и тяжёлым, как речной камень. В этом взгляде не было боли. В нём не было ничего. И эта пустота была страшнее любой ненависти.
Вадим стоял, тяжело дыша, с всё ещё поднятой рукой. Он только что пересёк черту, и сам это понял. Он выплеснул свою ярость, но не получил никакого облегчения. Наоборот, он почувствовал себя опустошённым и глупым. Он ударил её, а она даже не удостоила его реакции. Она лишила его всего: его праздника, его гнева, его власти. Он посмотрел на неё, на её неподвижное лицо с алеющим пятном, и увидел пропасть. Он молча опустил руку, развернулся, схватил с тумбочки ключи и, не надевая куртку, вышел из квартиры. Тихий щелчок замка прозвучал как точка, поставленная в конце их истории. Полина осталась одна в коридоре. Она так и не дотронулась до своей щеки.
Неделя тишины. Для Вадима эта неделя стала периодом восстановления эго. Он провёл её у матери, питаясь её сочувствием и жалуясь на «женские заскоки» Полины. В его голове выстроилась удобная картина: он, оскорблённый в лучших чувствах, преподал ей урок своим уходом. Он дал ей время подумать, осознать свою вину. Теперь, по его расчётам, почва была готова. Он возвращался домой не просить прощения, а великодушно принимать капитуляцию. Он был уверен, что его ждёт притихшая, виноватая жена и горячий ужин. Он поднимался по лестнице, насвистывая, чувствуя себя хозяином положения, возвращающимся в свою цитадель.
Он вставил ключ в замочную скважину. Привычное движение, сделанное тысячи раз. Но сегодня ключ вошёл лишь на половину и упёрся в глухую преграду. Вадим нахмурился, вытащил ключ, осмотрел его, будто проблема была в нём, и попробовал снова. Тот же результат. Металлический скрежет беспомощного ключа о новый, чужой механизм. Раздражение начало закипать в нём, смешиваясь с первым, ещё неясным уколом тревоги. Он нажал на кнопку звонка. Коротко, требовательно. Звук показался ему чужим в этой оглушающей тишине подъезда. Он подождал несколько секунд и нажал снова, на этот раз дольше, не отпуская палец, пока не услышал за дверью шаги.
Дверь открылась. Не нараспашку, а ровно на длину цепочки. В узкой щели появилось лицо Полины. Спокойное, до странного отдохнувшее. Она была в простом домашнем халате, волосы собраны в пучок. На её щеке не осталось и следа. Она смотрела на него так, как смотрят на курьера или на ошибившегося адресом почтальона. Без ненависти, без злобы, без любви. С полным, абсолютным безразличием.
— Что с замком? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал властно, а не растерянно.
— Я его сменила, — просто ответила она.
Её спокойствие его взбесило. Он упёрся рукой в дверь, намереваясь выдавить её силой, войти, поставить всё на свои места.
— Ты что себе позволяешь? Это моя квартира! Открывай немедленно!
Цепочка натянулась, дверь даже не дрогнула. Полина не отступила ни на сантиметр. Она просто смотрела на его руку, упирающуюся в косяк, с тем же отстранённым любопытством.
— Твоя? — она слегка наклонила голову. — Нет. Это больше не твоя квартира.
Кровь ударила Вадиму в голову. Слова застревали в горле от подступающей ярости.
— Ты с ума сошла?! Мои вещи там! Моя одежда, компьютер!
— Нет, — так же ровно и тихо ответила она, и этот тихий голос был страшнее любого крика. — Твоих вещей здесь нет. Все твои вещи уже неделю как дожидаются тебя у твоей матери. Я всё аккуратно собрала и отвезла на следующий же день.
Он замер, убрав руку от двери. До него дошло. Это не было импульсивным решением. Это был не скандал. Это была казнь. Продуманная и приведённая в исполнение. Пока он жаловался маме и ждал её раскаяния, она методично стирала его из своей жизни. Чемоданы, коробки, вешалки. Она перебрала всё, что было его, и вынесла вон. Окончательно.
— Ты… ты не имела права… — прохрипел он, но сам понимал, как жалко это звучит.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за весь разговор в её взгляде появилось что-то, похожее на эмоцию. Не злость. Холодное, твёрдое как сталь решение.
— Я просто решила не портить тебе жизнь. Иди.
И с этими словами она закрыла дверь. Не хлопнула. Просто тихо и уверенно закрыла её, и щелчок нового, надёжного замка прозвучал как финальный удар молотка судьи. Вадим остался один на лестничной клетке. Перед запертой дверью, которая больше никогда для него не откроется. Он стоял в оглушительной тишине, нарушаемой лишь гулом лифта где-то внизу. Он был окончательно и бесповоротно вычеркнут. Не из квартиры. Из жизни…
