— …да я ему говорю, ты прикинь, Колян, а он мне!
Голос, усиленный алкоголем и дурной акустикой типовой панельки, пробивался сквозь закрытую дверь спальни так же легко, как сырость проникает в подвал. Ульяна сидела перед ноутбуком, и пол под её ногами мелко вибрировал в такт бухающему басу какой-то примитивной клубной музыки. Цифры в сводной таблице на экране расплывались, складываясь в бессмысленные узоры. Сосредоточиться было невозможно. Казалось, этот низкочастотный гул проникал прямо в черепную коробку и методично отбивал там свою тупую дробь, мешая связать две мысли.
«На часик, Уль, чисто символически. Колян заскочит, поздравим с днюхой и всё, он по своим делам».
Она помнила эту фразу Ильи, сказанную пять часов назад. Он смотрел на неё тогда своими честными, немного щенячьими глазами, и она поверила. В очередной раз. Час. Один час. Шестьдесят минут. Ульяна бросила взгляд на время в углу монитора. Половина первого ночи. Проект, который нужно было сдать к утру, застыл на середине. А за дверью продолжался «один час» имени Коляна. Этот час разросся, мутировал, притащил с собой ещё троих безликих персонажей из их общей с Ильёй юности и теперь грозил поглотить всю квартиру, всю её ночь и остатки её самообладания.
Она пробовала работать в наушниках, но музыка гремела так, что её вибрации ощущались всем телом. К тому же, сквозь мелодию прорывались взрывы пьяного гогота, бессвязные выкрики и периодические глухие удары — видимо, кто-то из гостей в танцевальном угаре врезался в мебель. Вонючий сигаретный дым, который они обещали выдыхать строго в форточку на кухне, уже тонкой струйкой просачивался под дверь спальни, наполняя комнату тошнотворным запахом дешёвых сигарет и чужого веселья.
Это было не просто раздражение. Это была холодная, медленно закипающая ярость. Ярость от того, что её дом, её единственное убежище, снова превратился в бесплатный филиал пивного бара. Ярость от того, что её просьбы, её работа, её элементарное право на тишину в собственной квартире не стоили ровным счётом ничего по сравнению с желанием Ильи «не обидеть пацанов». Он не был плохим человеком. Он был слабым. И эта его слабость, его неспособность сказать «нет» своим приятелям, сегодня ночью стала для Ульяны осязаемой, как этот липкий дым и вибрирующий пол. Она физически ощущала его бесхребетность.
Резкий звон бьющегося стекла с кухни заставил её вздрогнуть. На мгновение музыка и голоса стихли. Ульяна замерла, прислушиваясь. А затем тишину разорвал новый, ещё более громкий взрыв хохота. Они нашли это смешным. Разбить что-то в чужом доме — это, по их мнению, был отличный повод поржать.
Это было всё. Точка.
Ульяна аккуратно, без единого лишнего движения, закрыла крышку ноутбука. Светящийся прямоугольник погас, погрузив комнату в полумрак. Она сняла очки и потёрла переносицу, но не от усталости, а словно приводя мысли в идеальный порядок. Внутри больше не было кипения. Вся злость будто прошла через какой-то внутренний фильтр, охладилась и спрессовалась в твёрдый, тяжёлый шар где-то в районе солнечного сплетения. Она больше не чувствовала себя жертвой обстоятельств, вынужденной терпеть. Она чувствовала себя хирургом, которому сейчас предстоит провести неотложную и очень неприятную ампутацию.
Она встала. Её движения были плавными и тихими. Никакой спешки, никакой суеты. Ярость в ней была холодной и твёрдой, как кусок льда в груди. И она шла не скандалить. Она шла заканчивать.
Дверь в гостиную открылась беззвучно. Ульяна не врывалась, не хлопала ею, чтобы привлечь внимание. Она просто шагнула из полумрака коридора в эпицентр чужого праздника, и её тихое появление подействовало на компанию куда сильнее, чем любой крик. Музыка, казалось, на секунду споткнулась.
Воздух был густым и слоистым. Снизу, от пола, пахло пролитым пивом и грязной обувью. Посередине висел плотный смог дешёвых сигарет, смешанный с жирным духом остывающей пиццы из картонной коробки, которую уже использовали как пепельницу. А выше, под потолком, стоял тяжёлый запах пьяного пота и перегара. На новом диване, который они купили всего месяц назад, расползалось тёмное масляное пятно. Именинник Колян, красный и потный, пытался что-то рассказать, размахивая руками и едва не сшибая пустые бутылки. Двое других, чьих имён Ульяна не знала и знать не хотела, тупо смотрели в экран телевизора, где без звука мелькали какие-то клипы. Илья стоял в центре этого хаоса, с бутылкой в руке, и его лицо сияло блаженной, идиотской улыбкой.
Он заметил её первым. Улыбка на его лице дрогнула, сползла, и на её месте появилось выражение досады, быстро сменившееся фальшивым радушием.
— О, Улька! А мы уж думали, ты спать легла! — он сделал шаг к ней, намеренно громко, привлекая всеобщее внимание. — Присоединяйся к нам! У Коляна же праздник!
Он попытался обнять её за плечо, чтобы увести в сторону, шепнуть на ухо что-то вроде «ну потерпи ещё полчасика», но она сделала неуловимое движение назад, и его рука повисла в воздухе. Она смотрела не на него, а сквозь него, обводя комнату холодным, оценивающим взглядом, будто инспектор, прибывший на место происшествия.
— Илья, — её голос прозвучал ровно и тихо, но в нём не было ни капли тепла. Эта тишина заставила Коляна и его свиту наконец заткнуться и повернуться в их сторону.
— Уль, ну ты чего начинаешь? — зашипел Илья, понизив голос и бросая нервные взгляды на друзей. — Не позорь меня, а? Люди отдыхают, веселятся.
Тут в разговор влез сам именинник. Он с трудом поднялся с дивана, качнулся и ухмыльнулся, демонстрируя полное отсутствие передних зубов.
— Ульяна, да ладно тебе. Нормально же сидим. Мужикам тоже надо расслабляться, — он подмигнул Илье. — Илюх, ты держи жену-то в тонусе, а то она у тебя какая-то… серьёзная слишком.
Взрыв хохота от двух безликих тел на диване стал для Ильи последним толчком. Давление «братвы», необходимость сохранить лицо перед ними перевесили всё остальное. Он выпрямился, и в его взгляде появилась пьяная, неуместная жёсткость.
— А что не так? — он обвёл рукой комнату. — Мои друзья пришли ко мне в гости. В мой дом. Или у нас уже нельзя день рождения друга отметить? Может, мне у тебя разрешение теперь спрашивать, чтобы вздохнуть?
Ульяна молча смотрела на него. Она видела, как он сделал свой выбор. Не сейчас — давно. Каждый раз, когда очередная пьянка затягивалась до утра, каждый раз, когда он врал про «на часик», каждый раз, когда интересы его собутыльников оказывались важнее её сна, работы и спокойствия. Сегодня просто была последняя страница этой длинной, унизительной истории. Она перевела взгляд с мужа на затихшую компанию. Они смотрели на неё с вызовом, с пьяным любопытством, ожидая истерики, слёз, скандала. Они ждали шоу.
И она дала им его. Только совсем не то, на которое они рассчитывали. Она не повысила голос. Наоборот, она сказала ещё тише, и от этого каждое слово зазвенело в прокуренном воздухе, как осколок стекла. Она смотрела прямо в глаза Илье, но говорил уже не ему одному, а всем присутствующим.
— Ты обещал, что твой друг зайдёт на час, а он привёл с собой ещё троих, и они сидят уже пятый час! Мне всё равно, что у него день рождения! Пусть празднуют в баре! У тебя десять минут, чтобы квартира была пустой, или я вызываю участкового!
На несколько секунд повисла мёртвая пауза. А потом Колян громко, натужно заржал.
— Участкового! Ха! Илюх, ты слышал? Она вызывает ментов! Ну, жена у тебя юмористка!
Илья тоже криво усмехнулся, хотя в глазах его плескалась откровенная злоба за это публичное унижение.
— Ульяна, прекрати этот цирк. Не смеши людей. Иди в спальню, проспись. Мы скоро закончим.
Но она не сдвинулась с места. Она просто молча смотрела на часы на своей руке, запуская невидимый обратный отсчёт. И в её ледяном спокойствии было больше угрозы, чем в любом крике.
Десять минут. В обычной жизни это ничтожный отрезок времени. Можно успеть выпить кофе, проверить почту, выкурить сигарету. Но сейчас, в этой прокуренной гостиной, эти десять минут растянулись в густую, звенящую вечность. Они стали полем боя, на котором столкнулись пьяная бравада и холодная, как сталь, решимость.
Компания, оправившись от первого шока, решила, что лучший способ защиты — нападение. Они демонстративно игнорировали Ульяну, стоявшую у стены, как бесплотный призрак. Колян, желая продемонстрировать полное пренебрежение, нарочито громко включил на телефоне какой-то клип с идиотским вирусным танцем. Музыка из колонок и музыка из телефона смешались в омерзительную какофонию. Илья, чтобы не отставать и показать, кто в доме хозяин, подошёл к столу и демонстративно налил себе полный стакан водки, залпом выпил половину и с вызовом посмотрел на жену. Он ждал, что она сорвётся, начнёт кричать, бить посуду — сделает хоть что-то, что позволит ему выставить её истеричкой и тем самым оправдать себя в глазах друзей.
Но Ульяна молчала. Она не смотрела на него. Её взгляд был прикован к секундной стрелке на наручных часах. Она не играла. Она просто ждала. И это её неподвижное, выжидающее спокойствие пугало гораздо сильнее, чем любая ссора. В воздухе нарастало напряжение, которое уже не мог заглушить ни алкоголь, ни громкая музыка. Друзья Ильи начали переглядываться, их ухмылки стали натянутыми. Веселье испарилось. Осталась только неуютная, затянувшаяся пауза.
Девять минут. Пятьдесят восемь, пятьдесят девять… Десять.
Ульяна подняла голову. Её движение было настолько плавным, что на мгновение все замерли, ожидая развязки. Она медленно достала из кармана халата телефон. Экран осветил её лицо, лишённое каких-либо эмоций. Илья напрягся, его пьяная уверенность начала давать трещину. Он до последнего верил, что это блеф, дешёвая женская манипуляция.
Пальцы Ульяны скользнули по экрану, открывая список контактов. Она не искала долго. Она точно знала, что ей нужно. Вся компания, как заворожённая, следила за её большим пальцем, который замер над одной из записей. Илья не мог разобрать, что там написано, но само это действие заставило холод пробежать по его спине.
А потом она нажала кнопку вызова.
И поднесла телефон к уху.
Бравада лопнула, как мыльный пузырь. В ту самую секунду, когда они поняли, что она действительно звонит, реальность обрушилась на их пьяные головы. Колян дёрнулся и выключил музыку на своём телефоне. Кто-то из его приятелей поспешно затушил сигарету о край тарелки. Илья смотрел на жену широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас и неверие.
— Семён Петрович, доброй ночи. Извините за беспокойство, — голос Ульяны звучал спокойно, вежливо и убийственно отчётливо в наступившей тишине. — Это Ульяна из шестьдесят восьмой квартиры. Да, я. У вас всё в порядке? Хорошо… Не могли бы вы подняться? У нас тут, к сожалению, нарушение общественного порядка. Да, прямо у меня в квартире. Буду вам очень признательна. Спасибо.
Она завершила вызов и положила телефон обратно в карман. Всё.
Первым опомнился Колян. С его лица слетел весь хмель. Он бросил на Илью взгляд, полный неприкрытой злости и презрения, схватил со спинки стула свою куртку и бросился в коридор. За ним, толкаясь и бормоча ругательства себе под нос, кинулись двое его спутников. Началось суетливое, неловкое движение испуганных людей. Кто-то опрокинул стул, кто-то едва не упал, пытаясь натянуть ботинок на непослушную ногу. Они больше не были «братвой». Они были стайкой нашкодивших подростков, спасающихся от разгневанных взрослых.
Илья стоял посреди комнаты как соляной столп. Он не двигался. Он смотрел в одну точку на стене, с лицом, которое враз утратило и хмель, и злобу, и вообще всякое выражение. Он слышал, как в коридоре торопливо щёлкают замки, как его друзья, не попрощавшись, вываливаются на лестничную клетку.
Хлопнула входная дверь.
И в разгромленной, провонявшей дымом и алкоголем квартире воцарилась оглушительная тишина. Илья и Ульяна остались одни. На выжженной земле их общего дома.
Тишина, наступившая после хлопка входной двери, была неестественной, оглушающей. Она не принесла облегчения, а наоборот, всосала в себя все звуки и эмоции, оставив после себя вакуум. В этом вакууме плавали окурки в тарелках, пахло пролитым пивом и дешёвым табаком. Свет от торшера выхватывал из полумрака островки липкой грязи на полу, жирные разводы на журнальном столике и тёмное пятно на новом диване, похожее на уродливую кляксу. Вечеринка кончилась. Представление завершилось. Остались только двое актёров на разрушенной сцене.
Илья медленно, как во сне, повернул голову. Алкогольный туман в его сознании начал рассеиваться, уступая место холодному, отрезвляющему ужасу. Он смотрел на Ульяну, но видел не жену, а совершенно чужого человека. В её фигуре у стены не было ни капли прежней уступчивости. Только гранитное спокойствие. Он сделал шаг, качнулся и ухватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Его язык едва ворочался.
— Кто… кто это? Какой ещё Семён Петрович?
Он ожидал чего угодно: крика, упрёка, злорадства. Но она ответила ровным, бесцветным голосом, будто сообщала время.
— Это мой отец.
Четыре слова, которые ударили по Илье сильнее любого кулака. Не участковый. Не какой-то грозный сосед. Её отец. Семён Петрович, тихий интеллигентный инженер, с которым они виделись по праздникам и который всегда называл его «Илюшей». Унижение нахлынуло на него горячей, удушающей волной. Его «братва», эти крутые парни, разбежались, как тараканы, от одного только имени тестя. Он почувствовал, как краска заливает его лицо.
— Ты… ты с ума сошла? — прохрипел он, вкладывая в слова всю свою растерянность и злость. — Ты выставила меня посмешищем! Унизила перед друзьями из-за своего папаши!
— Нет, Илья, — она наконец отделилась от стены и сделала несколько шагов к центру комнаты, обходя разбросанный мусор. Она смотрела прямо на него, и в её глазах не было ни злости, ни жалости. Только бесконечная, выжженная усталость. — Ты сам себя унизил. Давно. Сегодня был просто финал. Твои друзья? Они сбежали, потому что они трусы. Такие же, как и ты. Им нужен был только бесплатный алкоголь и место, где можно нагадить. А когда запахло ответственностью, их след простыл. Это не друзья. Это собутыльники.
Он хотел возразить, закричать, что она ничего не понимает, что это мужская солидарность, но слова застряли в горле. Потому что она была права. Он вспомнил презрительный взгляд Коляна перед бегством и понял, что никто из них завтра ему даже не позвонит.
— Уля, ну прости, — он перешёл на последнюю, самую жалкую тактику. Мольба. — Я не хотел. Ну, перебрал немного, с кем не бывает… Я сейчас всё уберу, честное слово! Всё будет как раньше!
— Не будет, — отрезала она. Её голос был тихим, но в нём звенела окончательность приговора. — Ничего не будет, как раньше. Потому что «раньше» больше не существует. Я его стёрла десять минут назад, когда поняла, что мой муж ценит одобрение беззубого алкаша больше, чем сон и спокойствие собственной жены. Ты каждый раз делал выбор. И каждый раз не в мою пользу. Сегодня ты просто сделал это особенно наглядно.
Она обошла его, словно он был предметом мебели. Подошла к окну, рывком распахнула створку. В комнату ворвался холодный, влажный ноябрьский воздух, принося с собой запах мокрого асфальта и прелых листьев. Этот свежий поток начал вытеснять густой смрад пьянки, и вместе с ним, казалось, он вытеснял из квартиры и самого Илью.
Не говоря больше ни слова, Ульяна вышла в коридор и вернулась с большим чёрным мусорным мешком. Раскрыв его, она начала методично, без суеты, собирать со стола пустые бутылки. Стекло глухо стукалось друг о друга в плотном полиэтилене. Потом она сгребла в мешок картонные коробки от пиццы, одноразовые стаканчики и грязные тарелки. Каждое её движение было спокойным и выверенным. Она не убирала последствия его вечеринки. Она стирала следы его присутствия в её жизни.
Илья стоял посреди комнаты и смотрел, как она, его тихая, покладистая Уля, безмолвно и неотвратимо демонтирует их общий мир. Он вдруг понял, что звонок отцу не был угрозой. Это был акт отречения. Она не звала на помощь. Она просто ставила точку. И в этой звенящей тишине, нарушаемой лишь звоном бутылок и шелестом мусорного мешка, он впервые по-настоящему осознал, что проиграл. Проиграл не битву за этот вечер, а всю войну за свою семью, даже не заметив, когда она началась…
