— Где конверт, Костя?
Виктория стояла в дверях кухни, держа в руках пустую шкатулку из-под чая, в которой еще утром лежал плотный, перетянутый резинкой сверток. Её голос звучал ровно, сухо, словно она спрашивала о прогнозе погоды, но внутри у неё всё сжалось в тугой, ледяной узел.
Константин сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Перед ним дымилась чашка свежесваренного кофе, а на тарелке лежали остатки омлета. Он даже не обернулся, продолжая скроллить ленту в телефоне большим пальцем.
— А, ты про заначку? — он небрежно махнул свободной рукой, не отрывая взгляда от экрана. — Я её в оборот пустил. Деньги должны работать, Вика, а не пылиться в жестянке среди пакетиков с бергамотом. Это, между прочим, базовое правило экономики.
Виктория медленно подошла к столу и с грохотом опустила пустую жестяную коробку прямо перед его тарелкой. Звук удара металла о дерево заставил Константина вздрогнуть и наконец поднять на неё глаза. В его взгляде читалось легкое раздражение человека, которого отвлекли от важного отдыха ради какой-то ерунды.
— В какой оборот, Костя? — она оперлась руками о столешницу, нависая над ним. — Это были не «свободные средства». Это были целевые деньги.
— Лёхе занял, — просто ответил он, пожимая плечами. — У него тема верная выгорела. Закупка какой-то электроники из Китая, маржа бешеная, триста процентов за месяц. Он просил срочно, пока курс не скакнул. Ну я и дал. Не чужие люди, всё-таки. Мы с первого курса знакомы, он не кинет.
Виктория почувствовала, как кровь отливает от лица. Ноги стали ватными, но она заставила себя стоять прямо. Лёха. Алексей. Человек-катастрофа, у которого каждый месяц появлялся «гениальный бизнес-план», и который еще ни разу не довел ни одно дело до конца. Тот самый Лёха, который уже неделю постил в соцсетях фотографии с пляжей Таиланда.
— Ты отдал двести тысяч Алексею? — переспросила она, надеясь, что это дурная шутка. — Просто так? Налом?
— Ну да. Он заехал, забрал и помчал в аэропорт, на встречу с поставщиками летел. Сказал, через две недели вернет двести пятьдесят. Вик, ну чего ты завелась? Купишь себе потом сапоги эти или что ты там хотела. Я, считай, полтинник из воздуха сделал за твой счет. Благодарить должна.
Виктория смотрела на самодовольное лицо своего парня и понимала, что видит его впервые. За три года совместной жизни она замечала его беспечность, но никогда не думала, что она граничит с преступным слабоумием.
— Звони ему, — приказала она.
— Зачем? — Константин нахмурился. — Он занят, наверное. Переговоры.
— Звони. Сейчас же. Включай громкую связь.
Константин закатил глаза, всем своим видом показывая, как его утомляют эти женские капризы, но телефон разблокировал. Нажал вызов.
Тишина в динамике сменилась механическим голосом: «Абонент находится вне зоны действия сети или выключен».
— Ну вот, я же говорил, — развел он руками. — В самолете, наверное. Или в роуминге.
Виктория достала свой смартфон, открыла соцсеть и сунула экран под нос Константину. На свежем фото, выложенном два часа назад, Алексей стоял с коктейлем в руке на фоне бирюзового моря и пальм. Геолокация: Пхукет. Подпись: «Жизнь удалась, когда есть правильные спонсоры».
Константин уставился на фото. Его брови поползли вверх, а рот слегка приоткрылся.
— Ну… может, это и есть переговоры? — неуверенно предположил он. — В неформальной обстановке.
И тут Викторию прорвало. Не было крика, не было истерики. Была холодная, уничтожающая констатация факта.
— Ты одолжил нашему общему другу двести тысяч на раскрутку бизнеса без расписки и моего ведома, а теперь он не берет трубку? Костя, это были деньги на операцию моей маме! Ты решил поиграть в доброго богача за счет здоровья тёщи?
Константин поморщился, словно от зубной боли. Он отставил чашку, и кофе плеснул на скатерть темным пятном.
— Ой, да ладно тебе драматизировать! — воскликнул он, переходя в наступление. — На операцию… У твоей мамы плановая замена сустава, это не сердце, не онкология. Походит еще месяц с палочкой, не развалится. Зато потом я ей, может, лучшую палату оплачу с процентов! Ты вечно сгущаешь краски. Подумаешь, задержка. Лёха вернется и всё отдаст. Ну, не повезло со связью, с кем не бывает.
Он встал из-за стола, намереваясь закончить этот неприятный разговор и уйти в комнату. Ему не нравилось чувствовать себя виноватым, поэтому он решил, что лучшая тактика — это обиженное игнорирование.
— Сядь, — сказала Виктория.
— Чего? — он обернулся. — Вик, не начинай выносить мозг. Я мужик, я принял решение. Деньги вернутся. Всё, тема закрыта. Я в Доту пошел.
Виктория молча вышла в прихожую. Константин хмыкнул и потянулся к бутерброду, уверенный, что буря миновала. Но через секунду он услышал сухой щелчок дверного замка. Один оборот, второй. Потом звук вынимаемого ключа.
Виктория вернулась на кухню. В её руке была связка ключей — её собственная и та, что обычно лежала на тумбочке, запасная связка Константина. Она опустила их в карман своих джинсов.
— Ты что творишь? — Константин перестал жевать. — Мне через час к барберу ехать. Открой дверь.
— Никуда ты не поедешь, — Виктория села на стул напротив него. Её взгляд был тяжелым, сканирующим, неприятным. Она смотрела на него не как на любимого человека, а как на должника, просрочившего все мыслимые выплаты. — Ты «принял решение» распорядиться чужими деньгами. Деньгами, которые я копила полгода, отказывая себе во всём, пока ты покупал скины в играх и крафтовое пиво.
— Это были общие деньги! Мы же семья! — возмутился он.
— Нет, Костя. Семья — это когда решения принимают вместе. А когда один крысит у другого критически важную сумму, чтобы пустить пыль в глаза дружкам — это воровство. Маме назначена дата на следующий вторник. Если я не внесу деньги в кассу клиники до вечера понедельника, её очередь сгорит. Квоты нет. Ждать полгода она не может — она уже сейчас от боли спать перестала.
— Да найду я тебе эти деньги! — рявкнул Константин, ударив ладонью по столу. — Займу, перезайму, кредит возьму! Что ты устроила концлагерь? Отдай ключи!
— У тебя плохая кредитная история, Костя, тебе даже утюг в рассрочку не дадут, — холодно напомнила Виктория. — А занимать тебе не у кого, кроме таких же «бизнесменов», как Лёха.
Она достала из ящика стола блокнот и ручку. Открыла чистую страницу, разгладила её ладонью.
— Значит так. Из этой квартиры никто не выйдет, пока двести тысяч рублей не будут лежать на этом столе.
— Ты больная? — Константин покрутил пальцем у виска. — Это незаконное удержание. Я сейчас полицию вызову.
— Вызывай, — кивнула Виктория. — А я напишу заявление о краже. Деньги лежали в моем личном ящике, в конверте с моим именем. Ты взял их без спроса. Как думаешь, кому поверят? И как быстро Лёху примут в аэропорту по возвращении, если дело заведут? Ты хочешь стать соучастником? Или свидетелем?
Константин замер. Он знал, что Виктория никогда не бросала слов на ветер. Но заявлять на собственного парня? Это не укладывалось в его картину мира, где женщины всегда прощают, стоит их только приобнять и сказать пару ласковых.
— Вик, ну ты чего… — он попытался сменить тон на примирительный, улыбнулся той самой улыбкой, которая обычно работала. — Ну перегнул, ну сглупил. Но зачем так жестко? Мы же любим друг друга.
— Любовь сейчас неликвидна, Костя, — отрезала она. — Сейчас ликвидны только наличные.
Виктория демонстративно посмотрела на его запястье, где блестели массивные швейцарские часы — подарок его отца на двадцатипятилетие. Потом перевела взгляд на его футболку от известного бренда.
— У тебя есть ровно восемь часов до закрытия ломбарда на углу, — сказала она, открывая колпачок ручки. — Время пошло.
Виктория не стала дожидаться, пока Константин переварит услышанное. Она резко встала, так что ножки стула противно скрежетнули по плитке, и направилась в гостиную. Этот звук, казалось, провел черту между их прошлым и настоящим.
Константин, всё еще держа в руке надкушенный бутерброд, поплелся следом. Его лицо выражало смесь недоумения и нарастающего раздражения. Он привык, что Вика — это мягкость, уют, вкусные ужины и понимающие кивки. Сейчас перед ним двигался робот, лишенный эмпатии.
— Ты что, в натуре опись имущества делать собралась? — хмыкнул он, пытаясь вернуть ситуации налет абсурдности. — Вик, ну это цирк. Прекращай. Давай лучше кино посмотрим, я пиццу закажу.
Виктория не ответила. Она остановилась посреди комнаты, оглядывая пространство хозяйским, оценивающим взглядом. Её глаза больше не видели «наше уютное гнездышко». Они видели склад ликвидных товаров.
Она подошла к рабочему столу Константина. Святая святых. Место, где он проводил вечера, «отдыхая от тяжелой работы» менеджера среднего звена.
— Ноутбук игровой, MSI, — вслух произнесла она, делая пометку в блокноте. — Модели года полтора, но состояние хорошее. На «Авито» за семьдесят уйдет быстро. В ломбарде дадут сорок, не больше, но деньги нужны сегодня. Пишем сорок.
— Э! — Константин подскочил к ней, едва не выронив еду. — Руки убрала! Это мой инструмент. Там вся моя жизнь, там игры, там аккаунты! Ты хоть знаешь, сколько я в «Стим» ввалил?
— Знаю, — спокойно ответила Виктория, не отрываясь от блокнота. — Я знаю, что ты «ввалил» туда половину своей зарплаты за прошлый месяц, пока я оплачивала коммуналку и продукты. Теперь эти инвестиции начнут приносить дивиденды.
Она перевела взгляд на широкую плазму на стене.
— Телевизор 4К, диагональ пятьдесят пять. Коробка, кажется, на балконе осталась? Это хорошо, с коробкой дороже возьмут. Двадцать пять тысяч.
— Ты не посмеешь, — прошипел Константин. В его голосе появились визгливые нотки. Страх за свои игрушки начал перевешивать уверенность в собственной безнаказанности. — Это мои вещи. Я их покупал.
— А я покупала еду, на которой ты наел свои бока, и оплачивала аренду этой квартиры последние три месяца, пока ты «искал себя», — парировала она, даже не повышая голоса. — Считай это разделом имущества в счет погашения долга.
Виктория шагнула к стеллажу, где гордостью Константина стояла игровая консоль последнего поколения. Рядом лежали два геймпада и стопка дисков.
— Приставка. Почти новая. Тридцать тысяч смело.
Константин встал между ней и стеллажом, раскинув руки, словно вратарь, защищающий ворота в финальном матче. Его лицо покраснело.
— Не трогай плойку, Вика. Я серьезно. Это подарок пацанов с работы.
— Отлично, — кивнула она. — Значит, у тебя хорошие друзья. Они поймут, когда ты расскажешь, что продал подарок, чтобы вернуть долг, который украл у матери своей девушки. Или ты хочешь, чтобы я им сама рассказала? У меня есть их номера.
Константин сдулся. Упоминание репутации подействовало как ушат ледяной воды. Он опустил руки, но злость в его глазах стала только темнее, концентрированнее.
— Ты мелочная, — выплюнул он. — Ты просто мелочная торговка. Я не знал, что живу с кассиршей. Тебе шмотки и бабки важнее отношений.
— Мне важнее, чтобы моя мать ходила, Костя. А тебе важнее пиксели на экране.
Виктория обошла его и направилась в спальню. Там, в шкафу-купе, хранилась еще одна статья доходов.
Она с грохотом отодвинула створку шкафа. Константин любил бренды. Он мог экономить на еде (точнее, на её покупке, предоставляя это Виктории), но на улицу выходил только в «правильных» вещах.
— Так… — она начала перебирать вешалки. — Парка, оригинал. Кроссовки «Джорданы», коллекционка. Ты их надевал раза три? Отлично. Подошва целая.
Она доставала вещи и бросала их на кровать. Яркие худи, дорогие джинсы, коробки с обувью, которые он бережно хранил на верхней полке. Гора росла. Это была гора его тщеславия, которая сейчас превращалась в сухие цифры в её блокноте.
Константин стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку. Он больше не пытался её остановить физически. Он наблюдал за ней с ненавистью.
— Ты понимаешь, что после этого мы всё? — тихо спросил он. — Ты сейчас своими руками рушишь нашу семью. Из-за каких-то бумажек. Лёха бы вернул. Через неделю, через две. А ты сейчас унижаешь меня, заставляешь чувствовать себя ничтожеством. Мужчины такого не прощают.
Виктория замерла с парой кроссовок в руках. На секунду её плечи дрогнули. Но потом она вспомнила мамин голос в трубке вчера вечером — уставший, полный боли, но такой надеющийся: «Ничего, доча, потерплю, главное, что операция скоро».
Она повернулась к нему. В её взгляде не было ни слез, ни сожаления. Только усталость и сталь.
— Семью, Костя, я разрушила не я. Семью разрушил ты, когда решил, что твои понты перед другом важнее жизни близкого человека. И да, ты прав. Мы — всё. Но этот факт не отменяет твоего долга.
Она швырнула кроссовки в общую кучу и подвела итог в блокноте, подчеркнув цифру жирной чертой.
— Итого, по самым скромным прикидкам, здесь на сто тридцать тысяч. Этого мало.
Виктория подошла к нему вплотную и взяла его левую руку. Константин дернулся, но она цепко ухватила его за запястье.
— Часы, — сказала она. — Tissot. Ты говорил, что они стоят около сорока? Снимай.
— Это подарок отца, — процедил он сквозь зубы.
— Твой отец — честный человек. Если бы он узнал, что его сын украл деньги у пенсионерки-инвалида, он бы сам с тебя их снял. Снимай, Костя. Или я добавляю в опись твой новый айфон.
Константин смотрел на неё, тяжело дыша. Желваки на его скулах ходили ходуном. В квартире повисла тишина, нарушаемая только гулом холодильника. Это была битва взглядов, и Константин проиграл её первым.
Он медленно, с демонстративным пренебрежением расстегнул браслет. Тяжелые часы упали на его ладонь.
— На, подавись, — он швырнул часы на кровать, прямо поверх кучи одежды. — Довольна? Ты сейчас выглядишь как баба с рынка. Мерзко.
— Мне всё равно, как я выгляжу, — Виктория вырвала листок из блокнота и положила его на комод. — Главное, чтобы сумма сошлась. У тебя есть полчаса на сборы. Сумки на балконе. И не надейся, что я буду это таскать. Сам упакуешь, сам отнесешь, сам сдашь. А я проконтролирую.
Она села в кресло в углу спальни, скрестив руки на груди, и кивнула на гору вещей.
— Приступай. Время идет, ломбард не круглосуточный.
Константин стоял перед кроватью, заваленной его вещами, и смотрел на них так, словно это были трупы его лучших друзей. Гнев, который еще минуту назад бурлил в нем горячей лавой, начал остывать, уступая место липкому, унизительному осознанию происходящего. Это был не блеф. Виктория, та самая Вика, которая всегда прощала ему забытые даты и разбросанные носки, сейчас сидела в кресле с грацией надзирателя и ждала исполнения приговора.
— Ты же понимаешь, что ломбард даст копейки? — предпринял он последнюю попытку саботажа. Голос звучал хрипло. — Они оценивают технику в тридцать процентов от рынка. Мы потеряем кучу бабок. Давай я выставлю на «Авито»? За пару дней уйдет, обещаю.
— У мамы нет пары дней, — отрезала Виктория. — И у нас нет «мы». Есть ты и твой долг. Сумки, Костя.
Константин с шумом втянул воздух носом, сжал кулаки так, что побелели костяшки, и резко развернулся. Он вышел на балкон, нарочито громко хлопая дверью, и через минуту вернулся с двумя огромными спортивными сумками и чемоданом на колесиках. Бросил их на пол. Пыль с сумок взметнулась в луче света, падающего из окна.
— Довольна? — рявкнул он. — Наслаждаешься? Тебе нравится меня унижать, да? Ты всегда мне завидовала. Моей легкости, тому, что я умею жить, а не существовать от зарплаты до зарплаты, как ты и твоя матушка.
Виктория даже бровью не повела.
— Я завидовала твоему умению жить за чужой счет? Возможно. Это действительно талант — быть паразитом и чувствовать себя королем. Пакуй приставку. Сначала технику, она тяжелая, пойдет на дно.
Константин подошел к стеллажу. Его движения стали дергаными, нервными. Он потянулся к черной глянцевой коробочке консоли, его пальцы дрогнули. Это была не просто вещь. Это был его портал в другой мир, где он был героем, победителем, где его уважали. Отдать её — значило остаться один на один с серой реальностью этой квартиры и долгами.
Он начал выдергивать провода. HDMI-кабель не поддавался, застряв в гнезде. Константин дернул сильнее, с остервенением.
— Аккуратно, — предупредила Виктория. — Сломаешь порт — цену сбросят.
— Да заткнись ты! — заорал он, поворачиваясь к ней с кабелем в руке, словно с хлыстом. — Я сам знаю, как обращаться с моей техникой! Ты хоть понимаешь, чего я лишаюсь? Я стримить собирался, канал развивать. Это были инвестиции в будущее! А ты всё рушишь ради своего сиюминутного «надо»!
— Твои инвестиции сейчас лежат на Пхукете и пьют «Май Тай», — ледяным тоном напомнила она. — А мое «надо» — это способность человека ходить без боли. Клади в сумку. И геймпады не забудь.
Константин швырнул консоль в сумку. Глухой удар пластика о ткань прозвучал как выстрел. Следом полетели джойстики, диски в ярких коробках, наушники. Он заталкивал их с ненавистью, словно хотел сделать больно этим вещам за то, что они не могут его защитить.
Затем настала очередь ноутбука. Здесь он замешкался.
— Вик, ну ноут оставь, — в его голосе проскользнули жалобные, почти детские нотки. — Мне же резюме рассылать, работу искать. Как я без компа?
— С телефона разошлешь. Или в интернет-кафе сходишь. Ты за этим ноутом полгода не работал, только в «Танки» играл до трех ночи. Закрывай крышку.
Он смотрел на ноутбук, как на женщину, с которой расстается навсегда. Медленно опустил крышку, пряча светящийся логотип. Блок питания, мышь, коврик — всё полетело в бездонное чрево второй сумки.
Теперь одежда. Константин подошел к кровати. Он брал свои любимые вещи — фирменные худи, джинсы, за которые отдал ползарплаты — и комкал их, запихивая в чемодан. Ему было противно. Противно от того, что эти вещи, символы его статуса, сейчас превратятся в мятую ветошь в руках оценщика.
— Ты мелочная дрянь, — бормотал он, не глядя на неё, пока утрамбовывал кроссовки. — Ты просто не понимаешь масштаба. Лёха поднимется, он бы мне втройне отдал. Я бы тебе шубу купил, дура. А теперь что? Я без вещей, ты без парня. И кто выиграл?
— Выиграла справедливость, — ответила Виктория, вставая с кресла. — Часы. Ты забыл про часы.
Константин замер над открытым чемоданом. Часы лежали на краю кровати, блестя сапфировым стеклом.
— Я не отдам часы, — тихо сказал он. — Это память.
— Двести тысяч, Костя. Или часы, или мы едем в отделение писать заявление. Выбирай. Память или свобода.
Он схватил часы. На секунду ей показалось, что он сейчас швырнет их в стену, чтобы разбить, чтобы не достались никому. Его лицо исказилось гримасой бессильной злобы. Он ненавидел её сейчас больше всего на свете. Ненавидел за то, что она права. Ненавидел за то, что она видит его насквозь — слабого, зависимого, запутавшегося в собственном вранье.
Но он не разбил их. Жадность и страх победили. Он аккуратно, почти нежно положил часы во внутренний карман сумки с техникой.
— Я тебе этого никогда не прощу, — прошипел он, застегивая молнию. Звук «з-з-з-и-п» прорезал тишину комнаты.
— Я не прошу прощения, — Виктория подошла к нему и посмотрела сверху вниз на сумки. — Я прошу вернуть долг.
Константин выпрямился. Он был взъерошен, лицо пошло красными пятнами, футболка выбилась из джинсов. Он выглядел жалко, но пытался сохранить остатки гонора.
— Всё? Довольна инспекцией?
— Выноси, — она кивнула на дверь. — Я вызову такси до ломбарда. Поедем вместе. Я не доверяю тебе даже донести это до машины. Вдруг ты решишь сбежать с вещами к маме.
— Да пошла ты, — огрызнулся он, хватая ручки сумок.
Тяжесть сумок оттянула ему руки, заставив ссутулиться. Чемодан заскрипел колесиком, когда он потащил его по ламинату. Этот скрип был похож на стон. Константин тащил свою бывшую «роскошную жизнь» к выходу, пыхтя и чертыхаясь, а Виктория шла следом, прямая и несгибаемая, сжимая в кармане телефон, где уже было открыто приложение такси.
В прихожей он остановился, чтобы перехватить ручки. Обернулся на неё. В его глазах стояли злые слезы.
— Ты понимаешь, что после этого я сюда не вернусь? — спросил он, надеясь, что хоть сейчас она испугается.
— Я на это очень рассчитываю, — спокойно ответила Виктория, открывая входную дверь. — Вперед, Костя. Счетчик тикает.
Они вернулись в квартиру спустя два часа. В прихожей пахло пылью и чужим потом — запах стресса, который теперь пропитал одежду Константина. Он прошел на кухню, не разуваясь, оставляя грязные следы на светлом ламинате, и с размаху швырнул на стол толстую пачку купюр, перетянутую аптечной резинкой. Рядом лег скомканный залоговый билет.
— Считай, — бросил он, падая на стул. Вид у него был помятый, словно его пропустили через мясорубку. — Двести двенадцать тысяч. Ломбардщик, твой дружок по духу, оценил мою жизнь в копейки. Но тебе же хватит? На сустав, на таблетки, на спокойную старость твоей мамочки?
Виктория подошла к столу. Она не стала отвечать на колкости. Сейчас существовали только цифры. Она взяла пачку, чувствуя грубую фактуру денег, и начала методично пересчитывать, откладывая купюры по пять тысяч в отдельную стопку. Шелест бумаги в тишине кухни звучал громче любых криков. Это был звук возвращающейся стабильности.
Константин наблюдал за её пальцами с отвращением.
— Ты сейчас выглядишь как бухгалтер в морге, — выплюнул он. — Знаешь, я даже рад. Правда. Я сегодня увидел твое истинное лицо. Ты не женщина, Вика. Ты калькулятор. Тебе плевать на мечты, на перспективы. Тебе главное — чтобы дебет с кредитом сходился. Вот поэтому вы с матерью всю жизнь и сидите в этой хрущевке, трясетесь над каждой копейкой. Вы боитесь рисковать. Вы боитесь жить.
— Сто девяносто, сто девяносто пять, двести… — Виктория закончила счет, выровняла стопку и положила ладонь сверху, фиксируя результат. — Двести двенадцать. Всё верно. Остаток пойдет на погашение коммуналки за прошлый месяц, которую ты «забыл» оплатить.
Она подняла на него глаза. В них не было торжества, только безмерная усталость и пустота.
— Мечты, Костя? Твоя мечта — это сидеть на шее у женщины и играть в приставку, пока «тема не выстрелит». Это не риск, это паразитизм. Ты называешь меня калькулятором? Пусть так. Но этот калькулятор оплачивал твою еду, твой интернет и твой комфорт. А твой «риск» оставил нас без подушки безопасности в критический момент.
Константин вскочил, опрокинув стул. Его лицо исказилось от ярости. Ему хотелось ударить, разбить что-нибудь, уничтожить это спокойствие, которое унижало его больше, чем сам факт продажи вещей.
— Да пошла ты со своей подушкой! — заорал он, брызгая слюной. — Лёха вернется, слышишь? Он вернется богатым человеком! И когда я буду ездить на «Мерседесе», а ты будешь толкаться в метро со своей клюкой, даже не думай мне звонить! Не смей просить помощи! Я этот день запомню, Вика. Я запомню, как ты меня продала за двести кусков.
— Я не продавала тебя, Костя, — тихо, но жестко ответила она. — Я просто обналичила твои понты. Ты стоишь ровно столько, сколько сейчас лежит на столе. Это твоя рыночная цена. Без вещей, без гаджетов, без чужих денег — ты пустой. Ноль.
Эти слова ударили его сильнее пощечины. Он замер, хватая ртом воздух. Аргументы кончились. Осталась только голая, звериная злоба.
— Я ухожу, — прошипел он. — Сейчас же. Я здесь больше ни минуты не останусь. С такой стервой жить — себя не уважать.
— Вещи собраны, — Виктория кивнула в сторону коридора, где сиротливо стояла одна полупустая сумка с остатками его одежды — носками, трусами и старыми футболками, которые ломбард не принял. — Зубную щетку я туда уже положила. Ключи на стол.
Константин метнулся в коридор. Он схватил сумку, дернул молнию так, что собачка осталась у него в руке. Выругался. Достал из кармана связку ключей и со всей силы швырнул их на пол. Металл звякнул и отлетел под обувницу.
— Подавись своей квартирой! — крикнул он уже от входной двери. — Найду себе нормальную бабу, которая ценит мужчину, а не его кошелек! А ты сгниешь здесь в одиночестве, со своей больной мапашей! Удачи в болоте!
— Прощай, инвестор, — сказала Виктория ему в спину.
Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка с откосов. Вибрация прошла по стенам, заставив звякнуть посуду в сушилке.
Виктория осталась стоять посреди кухни. Она не бросилась к окну, чтобы посмотреть, как он уходит. Она не сползла по стене, закрыв лицо руками. Она просто сделала глубокий вдох. Воздух в квартире изменился. Исчез запах его дешевого дезодоранта, исчезло напряжение, исчезло ожидание очередного подвоха. Стало пусто, но это была чистая, стерильная пустота, как в операционной после успешной хирургии. Опухоль удалили.
Она взяла телефон и набрала номер. Гудки шли долго, но наконец на том конце ответили.
— Алло, мам? — голос Виктории был твердым и спокойным. — Да, я всё решила. Деньги есть. Завтра утром едем в клинику оплачивать. Нет, не занимала. Нет, кредитов не брала. Просто… вернули старый долг.
Она посмотрела на пустой угол, где еще утром стоял компьютерный стол с игровым монстром. Теперь там было светло и просторно.
— Костя? Нет, мам, Костя не приедет. Мы расстались. Нет, не переживай. Всё хорошо. Впервые за долгое время всё действительно хорошо. Спи. До завтра.
Она нажала отбой, взяла пачку денег и спрятала её во внутренний карман сумки. Затем подошла к входной двери, закрыла её на все замки и накинула цепочку. Завтра она вызовет мастера сменить личинку. А сегодня она впервые за три года выспится, зная, что никто не украдет её будущее, пока она спит…
