— Где машина, Олег?
Вопрос прозвучал тихо, почти обыденно, но в нём не было ни грамма тепла. Марина стояла посреди прихожей, не снимая лёгкой куртки, в которой выбегала в магазин. Она не смотрела на мужа, её взгляд был прикован к пустому парковочному месту за окном, которое зияло, как свежая рана на асфальте. Сердце не ёкнуло, оно остановилось на мгновение, а потом забилось ровным, холодным, тяжёлым ритмом, отсчитывая секунды до неизбежного.
Олег возился на кухне, с нарочитой деловитостью разбирая пакеты с продуктами. Он расставлял банки, шуршал упаковками, создавая вокруг себя стену из бытовых, успокаивающих звуков. Он не повернулся.
— А… Да я это… Ромке дал. Ему там съездить надо было, срочно. По делам.
Он сказал это в открытую дверцу холодильника, и его голос прозвучал глухо и отстранённо. «Ромке». Не «Роману», не «брату», а именно так — по-свойски, по-панибратски, словно речь шла о том, чтобы одолжить дрель соседу.
Марина молча сняла куртку, аккуратно повесила её на крючок. Медленно, словно давая ему время одуматься, найти другие слова. Затем она прошла на кухню и остановилась в метре от его спины. Воздух между ними стал плотным, вязким. Шум холодильника казался оглушительным.
— Ты дал нашу машину пьянице без прав?
Она не повысила голос. Каждое слово было отточено, как лезвие гильотины, и произнесено с такой отчётливостью, что отрицать было бессмысленно.
— Ты опять отдал нашу машину своему брату?! Тому самому, которого уже лишали прав за пьянку?! Тебе плевать, что он может её разбить или кого-то сбить?! Если с машиной что-то случится, Олег, можешь считать, что своего брата ты видишь в последний раз, потому что я лично позабочусь о том, чтобы он сел!
Олег замер, держа в руке пачку пельменей. Он медленно закрыл холодильник и, наконец, повернулся к ней. Взгляд его бегал по её лицу, по кухонному гарнитуру, куда угодно, но только не в её глаза.
— Марин, ну ты чего сразу начинаешь? Он побожился, что ни капли не выпил. Сказал, что на полчасика буквально, отвезти там кое-что надо было человеку. Дело жизни и смерти. Он же брат мой, я не мог отказать.
Его слова были жалкими и неубедительными. Он пытался придать им вес, напирая на «братские узы», на «дело жизни и смерти», но получалось только хуже. Он выглядел как провинившийся школьник, пойманный на лжи. И именно это вывело Марину из оцепенения. Её спокойствие треснуло, но наружу вырвалась не истерика, а чистая, концентрированная ярость.
— Брат? Ты сейчас говоришь о человеке, который год назад улетел в кювет на отцовской машине, потому что ему «просто надо было доехать до ларька»? О человеке, который остался без прав, потому что не мог отличить педаль газа от тормоза?! Ты ему, Олег, ему отдал единственную нашу машину, за которую мы ещё кредит не выплатили! Ты вообще соображаешь, что делаешь?!
Она сделала шаг вперёд, и он инстинктивно отступил, уперевшись спиной в столешницу. Её голос не срывался, он, наоборот, стал твёрже, приобретая металлические нотки.
— Тебе в голову не пришло, что это «дело жизни и смерти» — это довезти свою задницу до очередного собутыльника? Что он сейчас может не просто разбить в хлам наше единственное нормальное имущество, а сбить кого-то? Ребёнка! Старика! Ты об этом подумал хоть на секунду, прежде чем отдать ключи этому ничтожеству?!
Она замолчала, переводя дух. Олег открыл было рот, чтобы что-то возразить, вставить очередное «но он же обещал», но она не дала ему этого сделать. Она выставила вперёд руку, заставив его замолчать. Её лицо стало холодным и жёстким, как маска.
— Звони ему. Сейчас же. Чтобы через час машина была под окном, в целости и сохранности.
Она развернулась, собираясь уйти, но остановилась в дверях и, не оборачиваясь, добавила голосом, от которого по спине Олега пробежал холодок:
— Если через час машины здесь не будет, я иду и пишу заявление об угоне. И мне плевать, что он твой брат.
Час. Шестьдесят минут. Три тысячи шестьсот ударов секундной стрелки на кухонных часах. Марина села за стол, сложив руки на столешнице. Она не смотрела на Олега. Она смотрела на часы. Её лицо было спокойным, почти безмятежным, но именно эта неподвижность и создавала в комнате невыносимое давление. Она не суетилась, не проверяла телефон, не выглядывала в окно. Она просто ждала. Ждала, как хищник ждёт в засаде, экономя каждый грамм энергии для решающего броска.
Олег, напротив, был воплощением хаоса. Он схватил телефон и неуклюжими, дрожащими пальцами набрал номер брата. Длинные, монотонные гудки разносились по кухне, впиваясь в мозг. Никто не отвечал. Олег сбросил вызов и нервно прошёлся от стола к окну и обратно.
— Он, наверное, за рулём, не слышит… — пробормотал он в пустоту, ища поддержки, но наткнулся лишь на неподвижную спину жены.
Он набрал снова. И снова. На пятый раз он начал записывать голосовое сообщение, и его голос, пытавшийся казаться строгим, срывался на умоляющие нотки.
— Ром, ты где? Возьми трубку! Ты обещал на полчаса! Машина нужна срочно, ты понимаешь? Рома, перезвони мне! Это не шутки!
Он отправил сообщение и уставился на экран, будто силой мысли мог заставить брата ответить. Прошло десять минут. Двадцать. Часы на стене тикали с методичной жестокостью. Марина всё так же сидела за столом. Затем она бесшумно встала, подошла к ящику со столовыми приборами, достала большой кухонный нож и мусат для заточки. Она вернулась на своё место и начала править лезвие. Ровный, методичный, скрежещущий звук заполнил кухню. Шарк-шарк. Шарк-шарк. Этот звук был громче тиканья часов, громче бешеного стука сердца Олега. Он действовал на нервы, ввинчивался под кожу, доводил до исступления.
Олег не выдержал. Он снова схватил телефон. На этот раз Роман ответил почти сразу.
— Чего тебе? — донёсся из динамика весёлый, развязный голос, на фоне которого слышалась музыка и чужие смеющиеся голоса.
— Рома! Ты где?! Ты время видел?! — зашипел Олег в трубку, оглядываясь на Марину. Она даже не повернула головы, продолжая своё монотонное занятие. — Ты обещал! Машину. Сейчас. Же. Домой!
— Да еду я, еду, чего ты кипишуешь? — лениво протянул Роман. — Дела у меня, не мог раньше. Буду скоро.
— Через сколько?! — в голосе Олега прорезался металл отчаяния.
— Да минут через десять-пятнадцать, сказал же. Всё, давай, некогда мне.
Короткие гудки. Олег опустил телефон. Его лоб блестел от испарины. Пятнадцать минут. Это было на грани. Он посмотрел на часы. Без пяти семь. Оставалось пять минут отведённого ему часа. Он замер у окна, вглядываясь в темнеющий двор, а за его спиной всё так же раздавался леденящий душу скрежет стали о сталь.
Ровно в семь часов вечера во двор въехал их серебристый седан. Въехал резко, вильнув и едва не задев припаркованный рядом джип. Олег облегчённо выдохнул, но выдох застрял у него в горле. Дверь хлопнула. Через минуту в подъезде послышались тяжёлые шаги и возня у лифта.
Дверь в квартиру распахнулась без стука. На пороге стоял Роман. Взъерошенный, со съехавшей набок футболкой и самодовольной ухмылкой на лице. В нос ударил резкий, удушливый коктейль из перегара, дешёвого, приторного одеколона и табачного дыма. Он сделал шаг в прихожую, покачиваясь.
Марина прекратила точить нож. Она медленно положила его на стол, лезвием к Олегу. Встала. Её лицо было абсолютно непроницаемым.
Роман увидел её и его ухмылка стала ещё шире. Он вытащил из кармана ключи и с бряцаньем швырнул их на тумбочку в прихожей.
— Ну что, невестка, дождалась свою карету? Можешь не благодарить.
Олег дёрнулся, чтобы подобрать ключи, словно собака, которой бросили кость, но Марина опередила его. Она не бросилась, а сделала два быстрых, выверенных шага, взяла ключи с тумбочки и вернулась на кухню. Её движения были плавными, почти гипнотическими. Она положила связку на стол рядом с остро заточенным ножом. Затем повернулась и смерила Романа взглядом с головы до ног. Это был не женский оценивающий взгляд, а холодный, препарирующий осмотр, какой ветеринар проводит с больным, грязным животным, решая, стоит ли его вообще лечить.
— Ты доволен собой? — спросила она так же тихо, как и в первый раз.
Роман фыркнул, опёрся плечом о дверной косяк и скрестил руки на груди. Поза была призвана изображать расслабленную уверенность, но из-за опьянения он слегка покачивался, и весь его вид был жалким.
— А то! Брату помог, дела порешал. А ты чего, не рада? Я ж её даже не поцарапал. Можешь проверить, если не веришь.
Он кивнул в сторону окна, и в этот момент Олег решил, что пора вмешаться. Он шагнул вперёд, принимая на себя роль миротворца, которую так ненавидел, но без которой не мог обойтись.
— Марин, ну всё же хорошо. Машина на месте, целая. Давай не будем… Ром, ты бы шёл домой, а? Отдыхал бы.
Это было худшее, что он мог сказать. Его попытка сгладить углы лишь показала обоим, насколько он слаб. Роман увидел в этом поддержку, а Марина — очередное предательство.
— Слышала? — Роман расплылся в гнусной улыбке, обращаясь уже не к Олегу, а прямо к Марине. — Братан сказал, всё хорошо. Чего ты вечно всем недовольна? Ну одолжил машину, что такого? Мы семья или где? Или ты тут у нас теперь главная, решаешь, кому можно, а кому нельзя?
Он сделал шаг на кухню, и пьяный кураж ударил ему в голову. Он протянул руку к столу, намереваясь забрать ключи.
— Дай сюда, я их на место повешу.
И тут плотина прорвалась. Марина не отшатнулась. Она ударила ладонью по его руке — не сильно, но унизительно резко, как отгоняют назойливую муху.
— Ещё хоть раз ты дашь хоть кому-либо нашу машину, я сама лично напишу на тебя заявление и на того, кому ты дашь нашу машину, потому что я больше не собираюсь рисковать своим имуществом из-за твоей доброты и веры в людей! Понял?
Её голос сорвался на крик — не визгливый, а низкий, грудной, полный такой ярости, что оба брата опешили. Она больше не смотрела на Романа. Весь её гнев, все годы обид и разочарований обрушились на мужа.
— Ты хоть понимаешь, что он мог не вернуться?! Или вернуться в полицейской машине?! Или в мешке для трупа, прихватив с собой ещё кого-нибудь?! Это для тебя просто «одолжил машину»?! Это русская рулетка, Олег! И ты зарядил в барабан боевой патрон, сунул револьвер в руки обезьяне и надеялся, что она не нажмёт на спуск! Каждый раз, когда ты покрываешь его, каждый раз, когда даёшь ему деньги, которые он пропивает, каждый раз, когда врёшь мне, чтобы выгородить этого ублюдка, ты делаешь то же самое!
Она ткнула пальцем в сторону Романа, который отшатнулся, мгновенно протрезвев от её напора.
— Он не твой брат! Он пиявка, которая присосалась к тебе и тянет из тебя жизнь! А ты, ты позволяешь ему! Ты готов пожертвовать мной, нашим домом, нашим будущим, лишь бы этот паразит был доволен!
На кухне повисла тяжёлая пауза. Роман, придя в себя, набычился.
— Ты чего себе позволяешь? Рот свой закрой! Это семейное дело, не тебе в него лезть!
Олег молчал. Он смотрел то на жену, то на брата, и на его лице была написана мука. Он должен был что-то сказать, сделать выбор, но он не мог. Его молчание было громче любого крика. И оно было ответом.
Марина увидела этот ответ. Она горько усмехнулась.
— Семейное дело, говоришь? Хорошо. Сейчас мы его по-семейному и решим.
Марина не ответила Роману. Она больше вообще на него не смотрела, словно он перестал существовать, превратился в шумный, дурно пахнущий предмет мебели. Вся её энергия, всё её внимание было сконцентрировано на Олеге. Она смотрела на него долго, не мигая, и в её взгляде не было ни гнева, ни обиды. Там была пустота. Пустота, которая приходит после того, как внутри всё выгорело дотла. Олег не выдержал этого взгляда, опустил голову, вперившись в узор линолеума на полу. Он знал, что проиграл. Проиграл не спор, а что-то гораздо более важное.
— Ты чё, больная? Я с тобой разговариваю! — взвизгнул Роман, оскорблённый её игнорированием. Он сделал шаг к ней, но замер, потому что она медленно, с пугающей грацией, повернулась и подошла к кухонному столу.
Она молча взяла ключи. Металлические брелоки тихо звякнули друг о друга. Этот звук прозвучал в оглушительной тишине, как похоронный колокол. Она не посмотрела на мужа. Она просто развернулась и пошла к выходу. Не торопясь, с прямой спиной, как человек, идущий исполнять давно вынесенный приговор. Олег поднял на неё глаза, полные ужаса и запоздалого понимания.
— Марина, постой… Куда ты?
Она не ответила. Щёлкнул замок входной двери. И всё стихло.
Братья остались на кухне одни. Роман, всё ещё пыжась от пьяной бравады, нервно хохотнул.
— Вот истеричка. Да попугает и вернётся. Куда она денется? Пойдёт сейчас вокруг дома проветрится.
Но в его голосе не было уверенности. Олег молчал, прислушиваясь. Он слышал, как гудит холодильник, как капает вода в раковине, как где-то далеко на улице взвыла сигнализация. Каждая секунда растягивалась в вечность. Прошла минута. Пять. Десять. Он начал мерить шагами кухню, его руки то сжимались в кулаки, то разжимались.
— Что она делает, Рома? — его голос был едва слышным шёпотом. — Что она задумала?
— Да ничего она не задумала! Успокойся ты! — рявкнул Роман, которому страх брата передавался, как инфекция. — Бабы, они все такие. Драму любят. Вернётся сейчас, и всё будет как обычно.
Но Олег знал, что «как обычно» уже никогда не будет. Та Марина, которая вышла из квартиры, была ему незнакома. Он чувствовал это каждой клеткой. Он подошёл к окну, пытаясь разглядеть что-то во дворе, но их парковочное место скрывал угол дома.
Прошло ещё минут пять, когда они услышали звук ключа в замке. Дверь открылась. Братья замерли, повернувшись к прихожей.
Вошла Марина. Она была всё так же спокойна. Но что-то изменилось. В воздухе появился едва уловимый, резкий и неприятный запах…
