— Лиз, ну скажи что-нибудь. Ну накричи, что ли.
Голос Жени, глухой и сдавленный, едва пробивался через его же ладони, которыми он обхватил голову. Он сидел, ссутулившись, за кухонным столом, превратившись в памятник собственному ничтожеству. На столе перед ним стояла остывшая кружка кофе, рядом — пустая пачка сигарет. Он ждал взрыва. Он привык к взрывам. Крики, обвинения, битьё посуды — всё это было знакомым, понятным ритуалом, после которого наступало вымученное примирение и очередное «я больше никогда». Он готовился к этому шторму уже час, с того самого момента, как Лиза, молча пройдя мимо него, села с ноутбуком в гостиной.
Но шторма не было.
Вместо этого в квартире установилась такая плотность тишины, что в ней, казалось, можно было утонуть. Лиза не кричала. Она медленно, с какой-то пугающей плавностью закрыла крышку ноутбука. Щелчок замка прозвучал как выстрел. Она встала. Её лицо было абсолютно спокойным, словно она только что закончила читать скучную статью в интернете, а не смотрела на цифру «0,00» на общем счёте, где ещё вчера лежали двести сорок тысяч рублей, отложенные на их первую за пять лет поездку к морю.
Женя поднял на неё глаза, выглядывая из-за укрытия своих рук. Он ожидал увидеть искажённое яростью лицо, красные от слёз глаза. Но он увидел маску. Спокойную, холодную, непроницаемую. На этом лице не было ничего: ни гнева, ни обиды, ни разочарования. Была только пустота, и эта пустота была страшнее любого крика. Она посмотрела не на него, а сквозь него, как смотрят на надоевший предмет интерьера, который решено выбросить.
Не говоря ни слова, она развернулась и пошла в прихожую. Её шаги были ровными и размеренными, неторопливыми. Женя следил за ней взглядом, не в силах пошевелиться. Что она делает? Собирает вещи? Уходит к маме? Он видел, как она подошла к полке у входа, где в общей вазочке лежали ключи. Её рука без малейшего колебания опустилась в ворох мелочи и связок и выудила одну — с массивным брелоком его машины. Той самой, его «ласточки», его гордости, которую он мыл каждые выходные и сдувал с неё пылинки.
Затем она так же спокойно проследовала в их небольшую комнату, которую они называли кабинетом. Женя слышал, как мягко скользнул ящик письменного стола. Он знал, что там. Там лежали все документы — его паспорт, её, свидетельство о браке и толстая синяя папка с документами на машину. Он услышал лёгкий шорох пластика. Она достала папку.
Его парализовало не само действие, а его обыденность. Она не хлопала дверцами, не швыряла вещи. Она двигалась с целеустремлённостью хирурга, готовящего инструменты к операции. Каждый её жест был точным, выверенным и окончательным. Паника начала подступать к его горлу липким комом. Молчание было хуже пытки. Он хотел, чтобы она закричала, ударила его, что угодно, лишь бы нарушить этот жуткий, беззвучный спектакль.
Она вернулась на кухню. В одной руке — ключи, под мышкой — синяя папка с документами. Она остановилась в дверном проёме, всё так же глядя мимо него. В её глазах он впервые за всё это время увидел что-то похожее на эмоцию. Это было холодное, злое веселье. Веселье человека, который только что придумал очень жестокую шутку.
— Лиза? Ты куда? — наконец выдавил он из себя, и его голос прозвучал жалко и чужеродно в этой тишине.
Она не ответила. Она лишь слегка качнула головой, словно оценивая его жалкий вид, а потом медленно, демонстративно повертела в пальцах ключи от его машины. Металлический брелок блеснул в свете кухонной лампы. Затем она развернулась и пошла к выходу. Щёлкнул замок входной двери. Женя остался один на кухне. Он всё ещё не понимал, что произошло, но животный страх уже подсказывал ему, что привычный ритуал «проступок-скандал-прощение» только что был отменён. И что сейчас начнётся что-то совсем другое. Что-то новое и очень страшное.
Полчаса он просидел в оцепенении, прислушиваясь к звукам за окном. Он ждал визга тормозов, звука аварии, чего угодно, что могло бы означать, что её холодное безумие было лишь временным. Но улица жила своей обычной жизнью. Затем он услышал звук вернувшегося лифта, щелчок замка. Лиза вошла так же тихо, как и вышла. Она разулась, повесила свою куртку на крючок и, не взглянув в его сторону, прошла в гостиную.
Женя выдохнул. Облегчение было таким сильным, что у него закружилась голова. Пронесло. Она просто покаталась, выпустила пар. Этот новый метод был, конечно, неприятным, но всё же лучше, чем трёхчасовая лекция о его ничтожности. Он даже смог нащупать в себе остатки самооправдания: она ведь не ушла, значит, не всё так страшно. Он поднялся, готовый начать второй акт этого спектакля — акт раскаяния. Подойти, обнять, пробормотать нужные слова, пообещать золотые горы. Он уже почти шагнул из кухни, когда его телефон, лежавший на столе, завибрировал и заиграл навязчивой мелодией.
Незнакомый номер. Он смахнул вызов, не желая, чтобы что-то нарушило хрупкое перемирие. Но телефон тут же зазвонил снова. Настойчиво. Раздражённо вздохнув, Женя нажал на зелёную иконку.
— Да.
— Добрый день, по объявлению звоню, — раздался в трубке бодрый мужской голос. — Машина ещё не продана? Состояние как, не битая, не крашеная?
Женя замер. Кровь отхлынула от его лица, оставив после себя ледяную пустоту.
— Какое объявление? Вы ошиблись номером.
— Как ошибся? — искренне удивился мужчина. — На сайте указан. Продажа срочная, цена — огонь. Я готов подъехать прямо сейчас, если всё так, как в описании.
Он сбросил вызов. Руки не слушались. Он рванул в гостиную. Лиза сидела в кресле, спокойно листая что-то в своём телефоне. Она подняла на него взгляд, и в её глазах не было ни удивления, ни страха. Только ожидание.
— Что это было? — прохрипел Женя, протягивая ей свой телефон. — Мне звонили насчёт машины. Что, чёрт возьми, происходит, Лиза?!
Она не ответила. Вместо этого она молча развернула к нему экран своего смартфона. И он увидел. Увидел фотографию своей машины, блестящей после последней мойки, припаркованной у их дома. А под ней текст, набранный безжалостным, деловым шрифтом. Он читал, и слова впивались в его мозг раскалёнными иглами: «Продаётся срочно. Состояние идеальное. Пробег реальный. Причина продажи — необходимость вернуть долги мужа-игрока. Торг неуместен, цена окончательная».
Мир сузился до экрана этого телефона. Унижение было не просто фактом, оно было выведено на всеобщее обозрение, оценено в конкретную сумму и снабжено пометкой «срочно».
— Ты… Ты что наделала? — прошептал он, чувствуя, как внутри всё переворачивается от бессильной ярости. — Ты с ума сошла?!
И тут она заговорила. Её голос был ровным, лишённым всякой эмоции, как у робота-автоответчика, зачитывающего баланс счёта.
— Ты опять проиграл все деньги на ставках, которые я откладывала на отпуск! Прекрасно! У меня для тебя тоже есть сюрприз: я только что выставила твою драгоценную машину на продажу за полцены! Думаю, к вечеру у нас снова будут деньги!
Это было сказано так просто, так буднично, что Женя на секунду потерял дар речи. Это был не скандал. Это было объявление войны.
— А ну-ка удали это немедленно! — взревел он, делая шаг к ней. Жалкий, раскаявшийся мальчик исчез. На его месте появился разъярённый самец, чью самую ценную игрушку посмели тронуть. — Ты слышишь меня?! Удали! Это не смешно!
— А мне и не смешно, Женя, — она даже не пошевелилась, продолжая смотреть на него снизу вверх из своего кресла. Её спокойствие было абсолютным оружием против его ярости. — Это бизнес. Ты создал проблему — я её решаю. Самым быстрым и эффективным способом. Или у тебя есть двести сорок тысяч в кармане? Нет? Тогда не мешай мне работать.
В этот момент его телефон в руке снова завибрировал. На экране высветилось уведомление: сообщение от нового незнакомого номера. «Здравствуйте. Машина в наличии? Готов забрать сегодня».
Женя бросился к ней, его рука метнулась к её телефону — источнику этой публичной порки. Он не собирался её бить, он просто хотел вырвать это дьявольское устройство, разбить его об стену, заставить этот поток унижения прекратиться. Но Лиза, даже не вставая с кресла, с грацией хищника убрала руку в сторону. Его пальцы сомкнулись на пустом воздухе. Это движение было настолько быстрым и предсказуемым для неё, что его агрессия выглядела неуклюжей и жалкой.
— Не трогай меня, — сказала она тихо, но в этом шёпоте было больше стали, чем в его крике. Она снова посмотрела на свой телефон, который тут же ожил в её руке, вибрируя от нового звонка.
Она приняла вызов и включила громкую связь. Специально. Чтобы он слышал.
— Алло, слушаю вас.
— Девушка, добрый вечер! Это по поводу машины. А что так дёшево? Подвох какой-то, да? Крашеная вся? — пробасил в динамике недоверчивый мужской голос, полный профессионального скепсиса перекупщика.
Женя стоял над ней, тяжело дыша. Он смотрел на её спокойное лицо и не узнавал её. Это была не его Лиза, не та женщина, которая плакала от обиды и прощала его после очередного проигрыша. Это был кто-то другой. Хладнокровный, чужой человек, который методично распродавал его жизнь по частям.
— Никакого подвоха, — ровным, деловым тоном ответила Лиза. — Машина в идеальном состоянии. Просто деньги нужны очень срочно. Сегодня. Если готовы сегодня приехать с наличными, отдам без лишних разговоров.
— Лиза, прекрати! — он почти взмолился, переходя с ярости на отчаянную просьбу. — Пожалуйста, давай поговорим. Я всё верну! Я найду, займу, украду! Только останови это! Это же… это моя машина! Наша!
Он попытался снова, на этот раз мягче. Он опустился на колени перед её креслом, пытаясь заглянуть ей в глаза, найти там хоть что-то живое.
— Лизонька, ну что ты делаешь… Вспомни, как мы на ней на дачу первый раз поехали… Как ты радовалась, когда я её купил… Это же не просто железяка.
Её взгляд скользнул по его лицу, как по пустому месту. Она прикрыла пальцем микрофон телефона.
— Вспоминаю, — отчеканила она ледяным голосом. — Особенно я вспоминаю, как откладывала на эту дачу с каждой зарплаты, а ты в это время «почти отбил» очередной кредит. И радовалась я, потому что думала, что ты наконец-то повзрослел. Как видишь, я тоже умею ошибаться.
Она убрала палец.
— Так что, вы готовы подъехать? — её голос снова стал приветливым и деловым, обращённым к невидимому собеседнику. — Можете взять с собой любого мастера. Стыдиться мне не за что. Двигатель работает как часы.
Телефон в кармане Жени завибрировал снова. И снова. Сообщения и пропущенные вызовы от незнакомых номеров сыпались один за другим. Его квартира, его крепость, превратилась в проходной двор, в колл-центр по продаже его гордости. Каждый звонок, каждое сообщение было как удар молотка по гвоздю, вбиваемому в крышку его гроба. Он был в осаде, и главный враг сидел в метре от него, в его же кресле, и руководил этой осадой с дьявольским спокойствием.
Он встал с колен. Унижение не сработало. Крики не сработали. Он просто смотрел на неё, и в его голове билась одна мысль: он её не знает. Он прожил с этой женщиной семь лет, а сейчас перед ним сидел абсолютно чужой, безжалостный стратег. Она больше не была его женой. Она была его кредитором. Ликвидатором. Менеджером по продаже его ничтожества, который решил обналичить свои убытки самым болезненным из всех возможных способов.
— Хорошо, я понял, — закончила Лиза разговор и сбросила вызов. — Этот был пустозвон, просто цену сбивал.
Она тут же набрала другой номер из списка пропущенных.
— Добрый день, вы звонили по поводу автомобиля. Ещё интересует? Да, в наличии. Нет, не битая. Обслуживалась у официального дилера, все документы на руках…
— Этот берёт. Будет через двадцать минут. С наличными.
Лиза закончила разговор, отложила телефон на подлокотник кресла и посмотрела на Женю. Её взгляд был таким же, как у оценщика, который выносит окончательный вердикт не подлежащему восстановлению имуществу. Двадцать минут. Это была не просто цифра. Это был обратный отсчёт до конца его мира. Он почувствовал, как воздух в лёгких превратился в ледяную крошку. Паника, до этого момента хаотично метавшаяся внутри, сжалась в один холодный, твёрдый узел в солнечном сплетении.
Он молча поднялся. Его движения стали медленными, почти вязкими, словно он двигался под водой. Он пересёк комнату и встал в проёме, ведущем в прихожую. Спиной к ней, лицом к входной двери. Он расставил ноги и упёрся руками в косяки, превращая своё тело в живой барьер. Он не пропустит её. Он не даст этому случиться. Это была последняя, отчаянная попытка остановить несущийся на него каток.
— Ты никуда не пойдёшь, — сказал он, и его голос, лишённый крика, прозвучал неожиданно твёрдо. — И никто сюда не войдёт. Мы сядем и поговорим. Я всё исправлю. Слышишь? Я всё исправлю.
Она молчала несколько секунд, давая его словам повиснуть в воздухе и умереть. Затем он услышал тихий скрип кресла. Она встала. Он не оборачивался, но чувствовал её приближение по тому, как холодела кожа на его затылке. Она остановилась прямо за его спиной. Так близко, что он мог бы ощутить её дыхание, если бы она дышала как живой человек, а не как механизм.
— Исправишь? — её голос прозвучал у самого его уха, тихий и ядовитый. — Ты ничего не исправишь. Ты не созидатель, Женя. Ты — чёрная дыра, которая только поглощает. Ты поглотил мои нервы, моё доверие, пять лет моей жизни. Ты поглотил наши сбережения. А теперь ты удивляешься, что я решила заткнуть эту дыру единственным, что у тебя осталось?
— Это наша машина, Лиза… — прохрипел он, вжимаясь пальцами в дерево косяка. — Она не только моя.
— Нет, — отрезала она. — Моим в ней было только пассажирское сиденье. И то, как выяснилось, с опцией катапультирования. А теперь отойди от двери.
— Я не отойду, — упрямо повторил он. — Ты не продашь её. Я не позволю тебе разрушить последнее, что у нас есть.
Он услышал за спиной тихий, сухой смешок. Это был самый страшный звук, который он когда-либо слышал.
— Последнее? Женя, у «нас» ничего нет уже очень давно. Есть ты и твоя игровая зависимость. И есть я, которая устала быть спонсором этого цирка. Ты думаешь, дело в машине? Или в деньгах?
Она обошла его и встала перед ним, заглядывая прямо в глаза. Её лицо было в нескольких сантиметрах от его, и он увидел в её зрачках своё искажённое, жалкое отражение.
— Я возвращаю не деньги, дурак. Я возвращаю себе свою жизнь. Ту, которую ты ставил на кон снова и снова, будучи уверенным, что она никуда не денется. Ставка не сыграла. Я ухожу из твоего казино. А это — просто выходной билет. Компенсация.
В её голосе не было ненависти. Была усталость и окончательность приговора. Именно это сломало его. Не крики, не угрозы, а это спокойное, деловое подведение итогов их совместной жизни. Он медленно опустил руки. Барьер рухнул.
— Не переживай, — вдруг сказала она почти мягко, и от этой внезапной мягкости ему стало ещё хуже. — Как только продам, сразу куплю нам билеты.
Надежда. Мельчайшая, идиотская искра надежды вспыхнула в его опустошённой душе. Может быть, она… Может, это всё было просто шоковой терапией? Он поднял на неё взгляд, готовый поверить в любое чудо.
Она смотрела на него, и уголок её губ едва заметно дрогнул в усмешке.
— Правда, полетишь ты уже один. В один конец.
И в этот самый момент в тишине квартиры раздался резкий, требовательный звонок в дверь.
Он смотрел на неё, а она — на него. И на его лице медленно, как проступает фотография в проявителе, отразилось понимание. Не потери машины. Не потери отпуска. А потери всего. Окончательной, бесповоротной и унизительной. Он проиграл не деньги. Он проиграл её. И эта ставка была последней…
