— Ты отдал моего породистого кота своей маме в деревню ловить мышей, потому что он якобы царапает наш старый диван! Ты сказал, что животному место на улице, а не на подушках! Ты хоть понимаешь, что этот кот мне дороже, чем ты и вся твоя родня вместе взятая? Езжай в деревню и живи там хоть в будке, а кота вернешь к вечеру, или я напишу заявление о краже и жестоком обращении с животными!
Голос Ирины сорвался на визг, от которого, казалось, задребезжал хрусталь в серванте. Но этот крик был не началом разговора, а финальной точкой её выдержки, которая лопнула секунду назад, как перетянутая струна.
Всё началось десятью минутами ранее, когда ключ привычно провернулся в замке. Квартира встретила Ирину запахом жареного лука и странной, неестественной пустотой. Обычно в этот момент в коридоре раздавался гулкий топот — это восьмикилограммовый мейн-кун Марс, похожий на небольшую рысь с кисточками на ушах, несся встречать хозяйку. Он всегда смешно буксовал на ламинате, врезался боком в обувницу и начинал утробно мурлыкать, требуя, чтобы его немедленно взяли на руки.
Сегодня никто не топотал. Никто не боднул головой её ногу.
Ирина скинула туфли, даже не расстегивая ремешки. Прошла в комнату. Лежанка у батареи была пуста. Миски на кухне — сухие и чистые, словно их только что вымыли и убрали в шкаф. Лоток в туалете исчез. Внутри начало разрастаться липкое, холодное чувство, от которого немели кончики пальцев.
— Валера? — позвала она, заглядывая в кухню.
Валера сидел за столом, широко расставив ноги в застиранных трениках. Перед ним стояла большая кружка с чаем, а в руке был надкушенный бутерброд с толстым куском докторской колбасы. Он жевал медленно, обстоятельно, глядя в экран смартфона. Вид у него был благодушный, сытый и абсолютно спокойный.
— О, пришла уже? — он прошамкал это с набитым ртом, не отрываясь от экрана. — Садись, чайник еще горячий. Я там заварки свежей кинул, с бергамотом, как ты любишь.
Ирина замерла в дверном проеме. Её взгляд метался по кухне, цепляясь за детали, пытаясь найти рыжую шерсть, игрушку, хоть какой-то след присутствия кота.
— Где Марс? — спросила она тихо. Голос сел, словно она простудилась за одну секунду.
Валера наконец отложил телефон и сделал большой глоток чая, блаженно щурясь.
— А, Марсик… — он махнул рукой с зажатым в ней бутербродом в сторону окна. — Нету больше твоего Марсика. В смысле, здесь нету. Я его матери отвез в поселок.
Ирина почувствовала, как пол под ногами качнулся. Она подошла к столу и оперлась рукой о спинку свободного стула, чтобы не упасть.
— Куда ты его отвез? — переспросила она, надеясь, что ослышалась. — Валера, это не смешно. Где кот?
— Да какие шутки, Ир, — муж пожал плечами, стряхивая крошки хлеба прямо на пол. — Говорю же: у матери он теперь. Ей там мыши весь погреб перепортили, картошку жрут. А у нас этот боров только жрет и спит. Пусть пользу приносит. Он же хищник, в конце концов, природа свое возьмет.
Ирина смотрела на мужа и видела, как двигаются его челюсти, перемалывая колбасу. Она вспомнила Марса. Марса, который боялся громких звуков. Марса, который прятался под кровать, если курьер звонил в дверь. Марса, у которого был специальный шампунь для чувствительной кожи и который ел только паштет определенной марки, потому что от всего остального его тошнило. Это был не кот, это был большой, рыжий, инфантильный ребенок, которого она выкормила с пипетки, когда его мать отказалась от помета.
— Валера, ты идиот? — прошептала она, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Он домашний. Он улицы в жизни не видел. Там собаки, там машины, там холод… Сейчас ноябрь! Он замерзнет или его разорвут в первый же час!
— Да не нагнетай ты, — поморщился Валера, словно от зубной боли. — Шерсть у него вон какая, шуба целая. Не замерзнет. А собаки… Ну, пусть учится за себя постоять. И вообще, Ира, посмотри на диван.
Он ткнул пальцем в сторону гостиной, где стоял их старый, продавленный диван грязно-коричневого цвета, купленный еще пять лет назад на распродаже.
— Я сегодня прихожу с завода, ложусь отдохнуть, а там затяжка на подлокотнике. Новая! — Валера поднял указательный палец, придавая моменту значимость. — Он его дерет, Ира. Специально. Я ему — брысь, а он смотрит на меня своими глазищами и будто издевается. Всё, хватит. Мне надоело жить в хлеву. Вещи денег стоят, между прочим. Я решил: животное должно жить на улице. Там ему и место. А диван теперь целее будет.
Ирина перевела взгляд на свою кружку, стоящую на краю стола. Валера, заботливый муж, действительно налил ей чаю. Пар вился над темной жидкостью тонкой струйкой. Она представила Марса, который сейчас, возможно, забился под крыльцо чужого дома, дрожит от холода и ужаса, не понимая, почему его предали, почему теплый мир исчез. А Валера сидит здесь, в тепле, жалеет старую тряпку с поролоном, цена которой — три копейки в базарный день, и рассуждает о пользе.
В этот момент она увидела его отчетливо. Не привычного мужа, с которым можно стерпеться, а чужого, глупого, беспросветно жестокого мужика, для которого живое существо — это просто вещь с функцией «ловить мышей».
— Ты променял живую душу на этот клоповник? — спросила она, и в её голосе зазвенел металл.
— Не начинай, а? — Валера закатил глаза и потянулся за сахарницей. — Купим тебе хомяка, если так хочется кого-то тискать. А этот дармоед пусть отрабатывает хлеб. Мать, кстати, довольна была, сказала, сметаны ему нальет.
Ирина медленно взяла в руку свою кружку. Керамика была обжигающе горячей, почти причиняла боль, но это только помогало сосредоточиться.
— Ты даже не спросил меня, — произнесла она. — Ты просто взял моего кота, посадил в машину и выкинул.
— Я глава семьи, я принял решение, — буркнул Валера, отправляя в рот остаток бутерброда. — Чё ты трагедию строишь? Это просто кот.
Именно тогда она и закричала ту самую фразу про будку и заявление. Слова вылетали из неё вместе с воздухом, разрывая легкие. Она видела, как лицо Валеры вытягивается от удивления, как замирает его жевательная мускулатура. Он не ожидал отпора. Он привык, что Ирина побухтит и успокоится.
— …Езжай в деревню и живи там в будке! — закончила она на высокой ноте.
— Ты больная? — Валера поперхнулся, его лицо начало наливаться красным от возмущения. — Рот закрой! Ишь, разоралась тут! Заявление она напишет… На мужа? Из-за шерстяного мешка? Сядь и успокойся, пока я не…
Договорить он не успел.
Ирина резким, коротким движением, без замаха, словно ставила печать на документе, выплеснула содержимое своей кружки вперед.
Темная, пахнущая бергамотом жидкость, почти кипяток, ударила Валере прямо в лицо. Чай залил глаза, нос, потек за шиворот растянутой футболки. Валера взревел, вскочил со стула, опрокидывая его с грохотом на пол, и начал судорожно тереть лицо ладонями, размазывая чаинки по красной, ошпаренной коже.
— А-а-а! Сука! Ты чё творишь?! Глаза! Мои глаза! — заорал он, мечась по тесной кухне и натыкаясь на шкафы.
Ирина стояла неподвижно, сжимая в руке пустую кружку. Рука не дрожала. Ей не было жаль его. Ни капли. Внутри неё, там, где раньше жила привязанность к этому человеку, теперь была выжженная пустыня. Она смотрела на мечущегося мужа с холодным любопытством, как ученый смотрит на неприятное насекомое под микроскопом. Теперь у них не было ничего общего. Только этот запах бергамота и страх за кота, который пульсировал в висках.
Валера выл, прижимая ладони к лицу, словно пытался вдавить глаза обратно в череп. Он напоминал сейчас не главу семьи, каким себя провозгласил минуту назад, а огромного, неуклюжего младенца, которого обидела злая нянька. Чай стекал по его подбородку, капал на растянутые колени треников, оставляя на серой ткани уродливые бурые пятна. Запах дорогого бергамота теперь смешивался с кислым душком страха и пота.
— Ты мне роговицу сожгла, тварь! — прохрипел он, пытаясь разлепить веки. — Я ослепну! Ты понимаешь, что я тебя посажу?! Я на тебя в суд подам за тяжкие телесные!
Ирина даже не моргнула. В её голове сейчас работал холодный, безжалостный калькулятор, отсчитывающий минуты жизни Марса на морозе. Она аккуратно поставила пустую кружку на стол — единственное плавное движение за последние пять минут. Затем, не говоря ни слова, развернулась и вышла в коридор.
— Куда ты пошла?! — заорал Валера, услышав её шаги. Он попытался встать, поскользнулся на луже чая, ударился бедром о край стола и снова зашипел от боли, матерясь сквозь зубы.
Ирина подошла к полке с ключами. Вот они, брелок с логотипом автоконцерна, потертый кожаный хлястик. Она сжала металл в кулаке так, что ключи впились в ладонь. Боль отрезвляла. Она вернулась на кухню. Валера как раз смог приоткрыть один глаз — красный, воспаленный, слезящийся. Он смотрел на неё с ненавистью, но в глубине этого взгляда плескался животный ужас. Он впервые видел жену такой. Не расстроенной, не обиженной, а абсолютно чужой.
— На, — она размахнулась и с силой швырнула связку ему в грудь.
Тяжелый брелок ударил его в солнечное сплетение. Валера охнул и инстинктивно прижал руки к груди, ловя ключи.
— У тебя ровно три часа, — голос Ирины звучал сухо, как треск ломающейся ветки. — Засекай время. Если через три часа Марс не будет сидеть на своем месте, живой и целый, я иду в полицию. И я напишу заявление не только за жестокое обращение с животными. Я сниму побои, которые ты мне сейчас нанесешь, когда попытаешься меня ударить. А ты попытаешься.
— Ты бредишь, — Валера выпрямился, вытирая лицо краем футболки. Боль немного отступила, уступая место ярости. — Никуда я не поеду. Ночь на дворе! Я пиво пил! Меня лишат прав! Ты этого хочешь? Чтобы я без работы остался?
— Мне плевать, — отчеканила она. — Пешком иди. На такси. Ползком. Мне абсолютно всё равно, как ты это сделаешь. Но если кота не будет, я уничтожу твою жизнь так же легко, как ты выкинул моего Марса.
— Да пошла ты! — рявкнул он, делая шаг к ней и замахиваясь. — Я сейчас тебе мозги вправлю, истеричка!
Ирина не отшатнулась. Она ждала этого. Развернувшись на пятках, она стремительно прошла в гостиную. Валера, тяжелый и неповоротливый, пошлепал за ней, оставляя мокрые следы.
— Стой! Ты че удумала?!
Ирина подошла к тумбе под телевизором. Там, мерцая синим огоньком в режиме ожидания, стояла его гордость — игровая приставка последней модели. Он купил её месяц назад с премии, которую они планировали отложить на ремонт ванной. «Мужику надо расслабляться», — сказал он тогда.
— Не смей, — прошептал Валера, понимая её намерение за секунду до действия. — Ира, не смей! Она стоит сорок тысяч!
Ирина рывком выдернула провода. Консоль жалобно звякнула пластиком. Ирина подхватила черный корпус, ощущая его приятную тяжесть, и направилась к балконной двери.
— Положи! — взвизгнул Валера, бросаясь наперерез. — Убью!
Но Ирина была быстрее. Она распахнула дверь на балкон. Ноябрьский ветер ворвался в натопленную комнату, взметнув тюль. Она не стала выходить на улицу. Она просто размахнулась и швырнула приставку в темноту открытого проема.
Услышать звук удара о землю с пятого этажа было сложно, но глухой стук где-то внизу всё же долетел до них. Или это просто стукнуло сердце Валеры.
Он застыл посреди комнаты, глядя на пустую тумбу, где торчали сиротливые провода. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег.
— Следующим полетит телевизор, — спокойно сообщила Ирина, проходя мимо него к шкафу в прихожей. — А потом твой ноутбук.
— Ты… Ты сумасшедшая… — прошептал он, пятясь.
Ирина распахнула дверцу шкафа. Её руки двигались с пугающей точностью. Она схватила его любимую кожаную куртку — ту самую, которой он хвастался перед друзьями. Следом полетели его кроссовки, которые он берег и протирал специальной губкой каждый вечер.
— Три часа, Валера, — напомнила она, сгребая вещи в охапку. — Время тикает. Каждую минуту я буду выбрасывать что-то ценное. Прямо с балкона. Знаешь, как быстро бомжи внизу подберут твою куртку?
Она снова пошла к балкону.
— Стой! — заорал Валера, наконец очнувшись от ступора. Страх за барахло пересилил желание устроить драку. Он понимал: она не блефует. Эта женщина с пустыми глазами сейчас выкинет всю его жизнь в грязный двор. — Стой, дура! Я поеду! Я поеду, слышишь?! Не трогай куртку!
Он метнулся в коридор, путаясь в собственных ногах. Схватил с полки ключи, которые до этого сунул в карман треников, но они выпали. Его руки дрожали, он никак не мог попасть в рукава пуховика, висевшего на вешалке.
— Я привезу этого чертового кота! — орал он, прыгая на одной ноге и натягивая ботинок прямо на босую ногу. — Но ты пожалеешь! Ты мне за приставку кровью харкать будешь! Мы разводимся, поняла?! Я тебя без копейки оставлю!
Ирина стояла в дверях гостиной, держа его кожаную куртку над полом, словно заложника.
— Два часа пятьдесят минут, — сказала она, глядя на настенные часы. — Если ты сейчас не заткнешься и не выйдешь, куртка полетит следом за приставкой. А потом полетишь ты.
Валера посмотрел на нее безумным взглядом, полным ненависти и бессилия. Его лицо всё еще было красным от ожога, один глаз заплыл, волосы торчали дыбом. Он схватил шапку, скомкал её в руке и выскочил в подъезд, громко хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка с косяка.
Ирина подождала несколько секунд, прислушиваясь к быстро удаляющимся шагам на лестнице. Потом медленно подошла к входной двери и защелкнула замок на два оборота. Затем накинула цепочку.
Её ноги подкосились, и она сползла по стене на пол, прямо на коврик. Куртка мужа выпала из ослабевших рук. В квартире повисла звенящая тишина, нарушаемая только сквозняком с открытого балкона. Ирина обхватила колени руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Слез не было. Была только черная дыра внутри и одна мысль: «Лишь бы он успел. Лишь бы Марс был жив».
Стрелки настенных часов двигались с издевательской неторопливостью, отсекая секунды тишины, которая воцарилась в квартире. Два с половиной часа. Ирина не стояла у окна, высматривая фары знакомой машины, и не грызла ногти в нервном ожидании. Она действовала.
Сразу после того, как за мужем захлопнулась дверь, она пошла на кухню. Там, на линолеуме, все еще расплывалась липкая, сладковатая лужа чая с бергамотом — памятник их семейной жизни, давшей финальную трещину. Ирина взяла тряпку. Она мыла пол не потому, что любила чистоту, а потому, что хотела смыть следы Валеры. Она терла с остервенением, до скрипа, пока запах мокрой тряпки и хлорки не вытеснил аромат пролитого чая.
Затем она методично прошлась по квартире. Это напоминало зачистку места преступления или санитарную обработку в инфекционном отделении. Со столика в прихожей в мусорный пакет полетела початая пачка сигарет, которую Валера вечно забывал. Из ванной исчезла его зубная щетка с растрепанной щетиной и бритвенный станок, забитый волосками. Его домашние тапки — стоптанные, серые, вечно валяющиеся посреди прохода — отправились следом в черный пластиковый мешок. Она убирала его из пространства квартиры, стирала его запах, его присутствие, превращая дом обратно в свою территорию.
Когда домофон наконец звякнул, разрезая тишину, Ирина вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Она не ответила на звонок. Просто подошла к двери и стала ждать.
Через минуту послышался гул лифта, затем тяжелые, шаркающие шаги на лестничной площадке. Кто-то тяжело дышал за дверью, словно после марафона. Ключ неуверенно царапнул металл вокруг скважины, наконец попал внутрь и провернулся. Замок щелкнул, ручка опустилась, но дверь открылась лишь на пять сантиметров — натянутая дверная цепочка, звякнув, натянулась струной, преграждая путь.
— Открывай! — глухо донеслось из щели. Голос Валеры был хриплым, сорванным. — Ты че, совсем спятила? Цепочку накинула… Открывай, я руки отморозил!
Ирина подошла вплотную к двери, глядя в узкую полоску света из подъезда. — Кот, — произнесла она одно слово. Холодно. Без интонации.
— Здесь твой кот! Здесь! — Валера пнул дверь ногой с досады. — Живой он, подавись ты им! Открой, я сейчас переноску уроню, руки не держат!
Ирина медленно, не торопясь, сняла цепочку и распахнула дверь.
На пороге стоял Валера. Выглядел он так, будто прошел через зону боевых действий. Его лицо пошло красными пятнами — ожог от чая начал проявляться во всей красе, кожа на лбу и щеках воспалилась и блестела. Один глаз заплыл, превратившись в узкую щелку. Пуховик был расстегнут, из-под него торчала та самая грязная футболка, а на ногах — ботинки, надетые на босу ногу.
Но Ирину это не волновало. Её взгляд был прикован к пластиковой переноске, которую муж держал в посиневшей руке.
Внутри, вжавшись в заднюю стенку, сидел Марс.
Огромный, гордый мейн-кун сейчас напоминал кусок грязной ветоши. Его роскошная рыжая шерсть, которую Ирина вычесывала специальными гребнями, свалялась и была покрыта серой угольной пылью и паутиной. В усах запуталась сухая травинка. Глаза кота были расширены до черноты, в них плескался первобытный ужас существа, которое вырвали из рая и швырнули в ад. Он мелко, безостановочно дрожал.
— Забирай своё сокровище, — выплюнул Валера, с грохотом ставия переноску на кафель прихожей. — Мать теперь с давлением лежит, скорую вызывать хотела. Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Я приехал, как вор, среди ночи, забрал кота из сарая… Мать плачет, говорит, что я подкаблучник, что ты меня околдовала… Позорище!
Он шагнул внутрь квартиры, намереваясь пройти, как обычно, разуться и пойти на кухню залечивать раны. Он искренне считал, что сделка совершена: он выполнил требование террориста, вернул заложника, и теперь жизнь должна вернуться в привычное русло. Теперь его должны пожалеть, накормить и обработать ожоги пантенолом.
— У меня лицо горит, Ира! — заныл он, меняя тон с агрессивного на жалобный, стягивая шапку. — У меня, может, зрение упадет! Ты мне должна компенсацию платить, а не рожу кривить. Дай пройти, я умыться хочу. И пожрать чего-нибудь дай, я с обеда маковой росинки не видел, пока по трассе мотался ради твоего блоховоза.
Ирина молча опустилась на колени перед переноской. Она не смотрела на мужа. Она смотрела сквозь решетку на кота. Марс узнал её запах. Он издал тихий, скрежещущий звук — не мяуканье, а скорее стон — и прижался носом к прутьям.
— Ну чего ты застыла? — раздражение Валеры нарастало. Он стоял над ней, грязный, злой, пахнущий холодом и чужим сараем. — Я, кстати, когда его ловил, он меня оцарапал. Вот, смотри! — он сунул ей под нос руку с тонкой красной полосой на запястье. — Тварь дикая. Правильно я говорил, в деревне ему самое место, крыс душить. А ты…
Ирина медленно поднялась с колен. В руках она сжимала ручку переноски так крепко, что костяшки пальцев побелели. Она взяла кота — самое ценное, что было в этой комнате, — и сделала шаг назад, вглубь коридора. Но не для того, чтобы пропустить мужа.
Валера сделал движение вперед, переступая порог. — Всё, проехали, — буркнул он, пытаясь протиснуться мимо нее. — Чай есть? Или ты всё вылила на меня, психопатка?
Ирина подняла на него глаза. В них не было ни раскаяния, ни жалости, ни даже злости. Только брезгливость. Такое лицо бывает у человека, который обнаружил на своей кухне таракана.
— Стой там, — тихо сказала она.
— В смысле «стой»? — Валера замер, не понимая. — Я домой пришел. Я сделал, что ты просила. Я устал, Ира. Хватит концертов.
Он еще не понимал. Он видел перед собой привычную жену, удобную Иру, которая сейчас поворчит и пойдет греть суп. Он не видел, что женщина перед ним уже перешагнула черту, за которой нет возврата. Он думал, что привез кота домой. Но на самом деле, он привез домой только себя — к закрытым дверям.
— Стой там, — повторила Ирина, и в этот раз её голос прозвучал не как просьба, а как команда дрессировщика, обращенная к непослушному псу.
Валера замер, перенеся вес тела на одну ногу. Его лицо, испещренное красными пятнами ожога, скривилось в гримасе недоумения и злости. Он смотрел на жену, которая загораживала проход своим хрупким телом, и в его затуманенном болью мозгу никак не укладывалась новая реальность. Он ведь выполнил условия сделки. Он прогнулся. Он привез этого чертового кота. Почему же мир не встал на привычные рельсы?
— Ира, ты заигралась, — прорычал он, делая попытку отодвинуть её плечом. — Отойди. Я домой хочу. Я жрать хочу. Мне надо лицо намазать, у меня кожа горит! Ты совсем берега попутала? Я мужик в этом доме или кто?
Ирина не шелохнулась. Она лишь крепче перехватила ручку переноски, словно это был щит, и сделала короткий шаг назад, но не для того, чтобы пропустить его, а чтобы освободить пространство для финального маневра. Свободной рукой она потянулась к тумбочке в прихожей. Там стоял черный, туго набитый мусорный пакет, который она собрала, пока его не было.
— Ты здесь больше не живешь, Валера, — произнесла она спокойно, глядя ему прямо в воспаленные глаза. — В этом доме живут люди и любимые животные. А ты — ни то, и ни другое. Ты просто обслуживающий персонал для старого дивана.
— Чего? — Валера вытаращил здоровый глаз. — Какого дивана? Ты бредишь? Это моя квартира! Я здесь прописан! Я на этот ремонт горбатился!
— Ты горбатился на диван, — жестко перебила она. — Ты же так боялся за его обивку? Так вот, радуйся. Диван спасен. Марс его больше не поцарапает, потому что Марс будет жить здесь, со мной. А ты можешь забрать свой драгоценный диван с собой. Прямо сейчас. Взваливай на горб и тащи к маме в поселок. Будешь спать на нем в обнимку и охранять от мышей.
Валера побагровел. Жилка на его виске вздулась и начала пульсировать.
— Да пошла ты! — заорал он, брызгая слюной. — Я сейчас ментов вызову! Я дверь выломаю! Ты не имеешь права! Отдай ключи!
— Ключи? — Ирина усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Твои ключи лежат на дне этого пакета. Вместе с твоими вонючими тапками, зубной щеткой и бритвой.
Она размахнулась и швырнула черный мешок ему под ноги. Пакет с глухим стуком ударился о его ботинки. Что-то звякнуло внутри — наверное, остатки его парфюма.
— Забирай, — сказала она. — Остальное я уже выкинула с балкона. Твоя куртка, кажется, зацепилась за ветки тополя на уровне второго этажа. Если поторопишься, может, успеешь снять, пока бомжи не достали. Приставку, извини, уже не собрать. А ноутбук полетел следом, пока ты поднимался в лифте.
Валера отшатнулся, словно получил пощечину. Он перевел взгляд с жены на пакет под ногами, потом на темный коридор за её спиной, где царила идеальная, стерильная чистота. Он вдруг понял, что это не истерика. Это не скандал ради примирения в постели. Это — зачистка. Его вырезали из этой квартиры, как раковую опухоль.
— Ты… ты чудовище, — прошептал он, и в его голосе впервые прозвучал настоящий страх. Не за вещи, а за себя. За то, что он остался один в грязном подъезде, с обожженным лицом и пакетом мусора. — Из-за кота? Из-за сраного кота ты разрушила семью?
— Семью разрушил ты, когда решил, что имеешь право распоряжаться жизнью того, кто слабее тебя, — отчеканила Ирина. — Ты не мужик, Валера. Ты просто злобный, мелочный жлоб. И я потратила на тебя слишком много времени.
Марс в переноске снова издал жалобный, скрежещущий звук. Этот звук стал для Ирины сигналом. Пора заканчивать. Ей нужно было отмыть кота, накормить его и успокоить. А существо, стоящее на пороге, только мешало.
— Всё, Валера. Аудиенция окончена, — сказала она и потянулась к дверной ручке.
— Нет! Стой! — Валера опомнился и рванулся вперед, пытаясь вставить ногу в проем. — Ты не закроешь! Я никуда не уйду! Я буду здесь ночевать, под дверью! Я всем соседям расскажу, какая ты стерва!
Ирина со всей силы толкнула тяжелую металлическую дверь. Край полотна с глухим стуком ударил Валеру по плечу и выставленному колену. Он взвыл от боли и инстинктивно отскочил назад, в подъезд.
Этого мгновения хватило.
Дверь захлопнулась с тяжелым, властным щелчком. Ирина тут же, не теряя ни секунды, повернула вертушку ночного замка и задвинула нижний ригель.
С той стороны сразу же обрушился град ударов. Валера колотил кулаками по металлу, пинал дверь ногами, орал проклятия, угрожал, умолял, снова угрожал.
— Открой, сука! Открой, мне холодно! Куртка на дереве, ты, тварь! Я тебя уничтожу! — его голос, искаженный толстой сталью, звучал глухо и жалко.
Ирина прислонилась лбом к холодной поверхности двери. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко дрожали, но это была дрожь напряжения, которое наконец отпускало тело. Она слушала, как её бывший муж беснуется на лестничной клетке, и не чувствовала ничего, кроме огромного, всепоглощающего облегчения. Словно она наконец-то сбросила с плеч тяжелый, вонючий рюкзак, который тащила годами.
Удары за дверью постепенно стихли. Послышался звук удаляющихся шагов, потом звук пинка по мусоропроводу и, наконец, тишина. Валера ушел искать свою куртку на тополе. Или спать на коврике этажом ниже. Ей было всё равно.
Ирина выдохнула, оттолкнулась от двери и подхватила переноску.
— Ну всё, маленький, всё, — прошептала она ласково, совершенно другим голосом, направляясь в ванную.
В ванной она включила теплую воду. Марс, выпущенный из пластиковой темницы, жался к кафелю, оставляя на белой плитке грязные разводы. Он был худым, продрогшим и пах чужим, враждебным миром. Ирина осторожно взяла его на руки. Кот не сопротивлялся, он лишь уткнулся мокрым носом ей в шею и замер, вцепившись когтями в её домашнюю футболку.
Она начала смывать с него грязь, угольную пыль и запах деревни. Вода в ванной становилась серой. Ирина намыливала густую шерсть, приговаривая какие-то глупости, и чувствовала, как под её руками расслабляется напряженное тело зверя.
На кухне, в пустом углу, тихо остывал чайник. Старый продавленный диван в гостиной стоял нетронутым, с той самой злополучной затяжкой на подлокотнике. Теперь он действительно принадлежал только Валере, вот только забрать он его уже не сможет. В квартире было тихо и удивительно легко дышать. Пахло шампунем, теплой водой и совсем немного — бергамотом. Жизнь, настоящая жизнь, начиналась только сейчас…
