— Ты это серьёзно, мама? — Анна даже не пыталась скрыть ни удивления, ни возмущения. — Ты собираешься переписать квартиру на трёхлетнего Кирилла? Сына Игоря? А потом жить у меня?
— Не повышай голос, — ответила Нина Петровна, глядя в окно. — Я уже всё решила.
Анне показалось, что она ослышалась. Хотя, если честно, ничего неожиданного в этих словах не было. Просто очередное подтверждение: мама всегда выбирает Игоря. И так было с самого начала.
Анну Нина родила в двадцать — случайно, от мимолётной юношеской любви. Детство девочки прошло у бабушки в деревне. Мать жила в городе, училась, работала, выживала.
А вот Игоря она родила уже в тридцать пять — от второго брака. Любовно, с подготовкой. Его она растила сама. Любила. Покупала лучшее. Защищала. Никогда не ругала.
— Ты же девочка, — говорила она маленькой Анне. — Терпи. Помогай. И не завидуй брату, он у меня единственный мальчик.
Анна вырастала с ощущением, что её роль — быть удобной. Но в один момент всё это надоело. Она сняла квартиру, устроилась в агентство, пошла по карьерной лестнице и в 29 лет оформила ипотеку. Своя, пусть маленькая, но квартира. Свобода.
Тем временем в родительской квартире остался Игорь. Женился на Ольге, родился сын. Работать Игорь особо не спешил — после сокращения перебивался халтурками. Жена — в декрете. Продукты покупала мама. Коммуналку платила мама. Готовила, мыла, носила, таскала — мама.
— Ты бы хоть что-то скидывал на продукты, — однажды бросила Анна, встретив брата в супермаркете. Он грузил пиво и чипсы на кассу. — Тебе не стыдно?
— С чего бы? — удивился Игорь. — Маме приятно заботиться. Ты же знаешь. Она без нас скучает.
— Она не обязана тянуть вас всех на себе. У неё пенсия. Ей тяжело.
Игорь пожал плечами:
— Ты лучше за своей жизнью следи. Ни мужа, ни детей. Вот кого жалеть надо.
Анна сглотнула обиду. Она знала: он бил туда, где больно. Её последний мужчина предал. С тех пор она не подпускала к себе никого. Работа, книги, спокойствие — вот и вся её жизнь. И, как выяснилось, именно это делает её в глазах родных «неполноценной женщиной».
Через пару дней раздался звонок.
— Аня, как ты могла накинуться на Игоря? — кричала мама. — Он из-за тебя напился! Ребёнка разбудил! Ужас.
— Мама, я сказала ему правду. Он взрослый. Пусть ведёт себя соответственно.
— Ты не понимаешь, он ранимый. Тяжёлое время.
— А мне легко? Или я, раз одна, уже не человек?
После этого разговора они не общались почти полгода. Анна не выдерживала этой несправедливости. Мама всегда защищала брата. Даже когда он явно неправ.
И вдруг звонок.
— Приезжай. Нужно поговорить.
Анна не хотела ехать. Но всё-таки приехала. В квартире ничего не изменилось. Посуда в раковине, запах детской каши, телевизор на всю громкость. Только Нина была на редкость тихой и сдержанной.
— А где Игорь с Ольгой? — спросила Анна.
— На юбилее у Ольгиной мамы. Я с Кирюшей осталась. Проходи, чай будешь?
— Нет, спасибо. Ты же хотела поговорить?
Мама достала из ящика какие-то бумаги.
— Я решила. Квартиру переписываю на Кирилла.
— Это… что?
— На внука. Пусть у него будет жильё. Это важно.
Анна не сразу смогла подобрать слова.
— Мама, это наша общая квартира. Твоя и моя. И ты хочешь отдать её сыну Игоря? Ему три года. Кто будет пользоваться этой квартирой? Он?
— Аня, не начинай. Это моё решение. Я хочу помочь семье сына. У них всё сложно.
— А потом что? Ты придёшь ко мне? С чемоданом? Думаешь, я просто открою дверь?
Мама вспыхнула:
— А ты не откроешь? Я тебе чужая?
— Ты не чужая. Но ты всё время ставишь меня в угол. Я — запасной аэродром. А Игорь — принц.
— Ты вон машину себе купила. Живёшь неплохо. А они в старой кроватке спят. Я не могу спокойно на это смотреть!
— Так купи им кроватку. Но зачем отдавать квартиру? У Игоря руки есть, ноги есть. Пусть зарабатывает.
— Он старается!
— Он тебя использует. А ты ещё радуешься. Мама, ты видишь, как он живёт? Безответственно, по-детски. Тратит твою пенсию и не стесняется.
Нина молчала. В глазах — злость и растерянность.
— Я же не могу всем помогать! — взорвалась она. — Ты могла бы тоже поучаствовать. Купила бы посудомойку, например! Мне тяжело мыть руками, спина болит.
Анна улыбнулась с горечью.
— Посудомойку? Для семьи, где я — никто? Где ты мне даже в лицо можешь сказать, что я никому не нужна, раз одна?
— Я не это имела в виду…
— Ты именно это и сказала.
Анна направилась к двери. Мама бросилась за ней.
— Подожди. Подумай. Ты же сама говорила, что Кирюшу любишь. Он твой племянник.
— Любовь — не значит отдавать последнее. А если вы меня потом выставите? Что тогда?
— Не выставим.
— Ты не можешь этого гарантировать. Завтра они разведутся, он продаст долю, ты останешься на улице.
— Аня, ты слишком подозрительная. Мы же семья…
Анна открыла дверь.
— Семья — это когда уважают. А не когда молча отдают квартиру тем, кто всю жизнь только и делает, что берёт.
Она ушла. Долго шла пешком, чтобы остыть. В груди клокотала ярость, а внутри была одна мысль: «Если она подпишет, я не смогу её приютить. Не потому что не хочу, а потому что не смогу снова быть использованной.»
Неделю спустя позвонила Ольга.
— Аня, привет. Слушай, ты не могла бы помочь с деньгами? Нам отказали в кредитах, а мама нервничает.
— Нет.
— Но ты же сестра Игоря!
— Именно. И именно поэтому — нет.
Звонков больше не было. До той самой субботы.
В восемь утра — звонок в домофон. Анна открыла. На пороге — Нина с чемоданом. Лицо серое. Плечи опущены.
— Я не подписала, — тихо сказала она. — Поссорилась с Игорем. Он сказал, что я мешаю. Сказал: «Без подписи ты не в счёт».
Анна молчала. Мама посмотрела ей в глаза.
— Ты была права. Я просто хотела быть нужной. Хотела быть хорошей матерью. А оказалась дойной коровой.
— Ты нужна. Только не тем, кто тебя использует.
Они сидели на кухне. Молча. Без упрёков. Без просьб.
Через месяц Нина сняла комнату в соседнем доме. Устроилась работать в детский сад — музыкальным работником. Всегда мечтала, но всё как-то не складывалось. А теперь сложилось.
Анна помогла собрать документы, купила ей чайник и торшер.
Игорь не звонил. Ни извинений, ни даже смайлика в мессенджере. Ольга выкладывала сторис, где писала «уходим в новый этап». Видимо, без бабушки.
Но Анну это больше не тревожило.
— Я больше не запасной аэродром, — сказала она однажды вслух. — Я — человек. С границами. С правом сказать «нет».
И это «нет» оказалось самым важным в её жизни.
