— Где он? — вопрос прозвучал сухо, как щелчок взводимого курка, едва входная дверь захлопнулась, отрезая их от шума лестничной клетки.
Дмитрий не спешил отвечать. Он с нарочитым спокойствием стянул с шеи галстук, который душил его весь вечер, и небрежно бросил его на обувную тумбу, прямо поверх Катиной сумки. В прихожей пахло его дорогим одеколоном и, совсем немного, перегаром — на юбилее он пил коньяк с таким видом, будто праздновал собственную победу, а не день рождения родственницы.
— Я тебя спрашиваю, Дима, — Катя стояла перед ним, не снимая пальто. В руке она сжимала темно-синий бархатный футляр. Пустой футляр. Крышка была откинута, обнажая белую шелковую подложку, на которой еще утром змеился тяжелый золотой браслет сложного плетения. — Куда делось украшение?
Дмитрий наконец удостоил её взглядом. В его глазах читалась усталая снисходительность, с какой взрослый смотрит на капризного ребенка, требующего конфету перед обедом. Он разулся, аккуратно, носок к носку, поставил туфли и прошел мимо жены на кухню.
— Не начинай, Кать. Голова раскалывается. Народу было — тьма, духота страшная. Твоя сестра, как всегда, собрала весь городской бомонд, чтобы похвастаться новым ремонтом.
Катя двинулась за ним. Она чувствовала, как внутри, в солнечном сплетении, сворачивается тугой ледяной узел. Никаких слез, никакой истерики. Только холодная, кристальная ясность и стыд, который жег её щеки последние три часа. Она помнила этот момент покадрово: вот наступает время подарков, вот она с улыбкой достает коробочку, сестра радостно тянет руки… Катя открывает крышку, и время останавливается. Пустота.
Ей пришлось лгать. Глядя в разочарованные глаза сестры, под перешептывания гостей, она лепетала что-то про то, что «в спешке перепутала коробки», что «оставила на комоде». Дима тогда стоял рядом и кивал, поддерживая её ложь с невозмутимостью профессионального игрока в покер.
— Не переводи тему на мою сестру, — Катя вошла в кухню и швырнула пустой футляр на стол. Бархатная коробочка проскользила по столешнице и ударилась о сахарницу. — Я копила на этот браслет четыре месяца. Я выбирала его у ювелира, проверяла замки, пробу. Он лежал в моем ящике. Сегодня утром он был там. А вечером его не стало. В квартире были только мы вдвоем.
Дмитрий открыл холодильник, достал банку пива. Щелчок алюминиевого язычка прозвучал в тишине кухни неестественно громко. Он сделал долгий глоток, блаженно прикрыв глаза, и только потом повернулся к жене.
— Я взял его, — просто сказал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Не надо делать такие большие глаза. Это не преступление века.
— Ты взял его? — Катя медленно расстегнула пальто, чувствуя, как жар приливает к лицу. — Ты просто взял вещь стоимостью в две мои зарплаты? Зачем? Ты сдал его в ломбард? Ты проигрался?
— Фу, как пошло, — поморщился Дмитрий. Он сел на стул, широко расставив ноги, всем своим видом демонстрируя, кто здесь хозяин положения. — Ломбард, игры… Ты слишком плохо обо мне думаешь. Я инвестировал этот кусок металла в наше будущее.
Он говорил об этом так обыденно, словно речь шла о перестановке мебели или покупке новых шин. В его голосе не было ни грамма раскаяния, только легкое раздражение от того, что приходится объяснять очевидные вещи глупой женщине.
— В какое будущее, Дима? — голос Кати стал тише, но жестче. — Кому ты его отдал?
— Елене Викторовне, — Дмитрий снова отхлебнул пива. — У неё сегодня тоже день рождения. Пятьдесят лет, юбилей. Серьезная дата. Я совершенно вылетел из графика, забыл купить подарок, а денег на карте — ноль. Прийти с пустыми руками? К генеральному директору? Это, Катя, политическое самоубийство. А тут лежит эта побрякушка. Красивая, дорогая, солидная. Как раз в её вкусе.
Катя смотрела на него и не узнавала человека, с которым прожила пять лет. Перед ней сидел чужой, циничный мужчина, который ради своей выгоды без колебаний залез в её карман и выставил её посмешищем перед семьей.
— Ты… подарил его своей начальнице? — переспросила она, надеясь, что ослышалась.
— Именно. И не просто подарил, а вручил с речью. Она была в восторге. Сказала, что у меня отличный вкус. Кстати, намекнула, что место начальника отдела продаж скоро освободится. Так что, считай, браслет окупился с лихвой. Твоя сестра переживет, у неё этих цацек полный сейф, ей муж каждый месяц новые дарит. А нам деньги нужны. Нам статус нужен.
Он говорил уверенно, самодовольно, ожидая, что она сейчас поймет его «гениальный» ход, оценит его смекалку. Но Катя молчала, и это молчание становилось угрожающим. Она подошла к столу вплотную, глядя на него сверху вниз.
— Ты передарил золотой браслет, который я купила своей сестре на юбилей своей начальнице, чтобы подлизаться к ней и получить повышение? Ты украл мой подарок и опозорил меня перед семьей, сказав, что я просто забыла купить подарок! Ты меркантильная дрянь! Ты сейчас едешь к своей начальнице забираешь браслет и возвращаешь его мне, а потом можешь не возвращаться домой!
Дмитрий поперхнулся пивом. Он поставил банку на стол с такой силой, что пена выплеснулась на скатерть.
— Ты в своем уме? — он уставился на неё, и в его глазах впервые промелькнуло что-то похожее на злость. — Куда я поеду? Ночь на дворе! И как ты себе это представляешь? «Здрасьте, Елена Викторовна, отдайте подарок, мне жена заругала»? Ты хочешь, чтобы меня уволили?
— Мне плевать, что с тобой будет, — отрезала Катя. — Ты вор. Обычный, мелкий вор. И я не собираюсь покрывать твое воровство. У тебя час времени. Или ты привозишь браслет, или я сделаю так, что твоя Елена Викторовна сама его вернет. Но тогда тебе точно не работать в этом городе.
— Не смей мне угрожать, — Дмитрий поднялся, нависая над ней. — Ты просто истеричка, которая не видит дальше своего носа. Я делаю карьеру ради нас! А ты устроила сцену из-за куска золота. Сестра твоя даже не заметит потери, если ты ей завтра купишь какой-нибудь сертификат в спа.
— Ты ничего не понял, — Катя отступила на шаг, но не от страха, а от омерзения. Ей было противно находиться с ним в одной комнате, дышать одним воздухом. — Дело не в золоте. Дело в том, что ты — гнилой.
Она развернулась и пошла прочь из кухни, слыша, как за спиной Дмитрий раздраженно ударил ладонью по столу и снова открыл банку с пивом, явно не собираясь никуда ехать.
Катя не ушла в спальню рыдать в подушку, как, вероятно, ожидал Дмитрий. Она прошла в коридор, сняла пальто, аккуратно повесила его на плечики и вернулась на кухню. Её движения были четкими, механическими, лишенными суеты. Она села напротив мужа, сложив руки на коленях. В этот момент она напоминала судью, который уже вынес приговор, но обязан выслушать последнее слово подсудимого, просто ради соблюдения протокола.
Дмитрий, почувствовав, что буря вроде как улеглась, расслабился. Он откинулся на спинку стула, покручивая банку пива в руках.
— Ну вот, успокоилась? — спросил он примирительным тоном, в котором, однако, сквозило прежнее самодовольство. — Кать, ну сама подумай. Логически. Без этих бабских эмоций. Что важнее: браслет, который твоя сестра наденет один раз и забросит в шкатулку к десятку таких же, или моя карьера? Ты же знаешь, как я пашу. Знаешь, как я ждал этого шанса.
Катя смотрела на него немигающим взглядом. Она видела перед собой не мужа, а незнакомца. И самое страшное — этот незнакомец был абсолютно уверен в своей правоте.
— Расскажи мне, — тихо попросила она. — Расскажи мне, как это было. Пошагово.
Дмитрий хмыкнул, приняв её интерес за попытку понять и простить.
— Да что рассказывать? Утром, пока ты в душе была, я заглянул в пакет. Смотрю — вещь. Солидная, тяжелая. Не какая-то там бижутерия. Я сразу прикинул: Елена Викторовна такое любит. У неё слабость к классическому золоту. А я же пустой был, Кать. Ну реально, на карте шаром покати, до аванса неделя. А тут юбилей. Пятьдесят лет! Туда нельзя с букетом тюльпанов припереться.
Он сделал глоток, воодушевляясь собственным рассказом. Ему казалось, что он сейчас развернет перед женой картину блестящей стратегической операции.
— Я вытащил футляр. Пакет оставил на месте, чтобы ты раньше времени кипиш не подняла. Положил в портфель. На работе в обед заскочил в цветочный, купил упаковку подарочную, ленту красивую. Пришел к ней в кабинет. Там уже очередь, замы трутся, лизоблюды эти. Я подождал, пока они рассосутся, и зашел. Один.
Он подался вперед, глаза его блестели.
— Ты бы видела её лицо, Кать! Она привыкла, что ей дарят всякую ерунду: ручки «Паркер», ежедневники кожаные, картины дурацкие. А тут — ювелирка. Она открыла коробочку и аж просияла. Сразу на руку надела. Говорит: «Дмитрий Андреевич, вы меня удивили. Вы умеете видеть красоту. Это редкое качество для мужчины». Понимаешь? Она выделила меня! Из всей этой серой массы клерков она выделила меня!
Катя слушала, и каждое его слово было как удар молотком по пальцам. Он не просто украл. Он продумал всё до мелочей. Он наслаждался процессом. Он гордился своим воровством как достижением.
— И что дальше? — спросила она, чувствуя, как внутри нарастает тошнота.
— Дальше мы выпили шампанского. Она пригласила меня присесть, мы поговорили минут пятнадцать. Не о работе, о жизни! Она спрашивала, как я отдыхаю, какие планы. Это уровень, Катя! Это доступ в ближний круг. Потом она сказала про Петрова, начальника отдела. Мол, он не тянет, устал, ему пора на покой. И посмотрела на меня так… многозначительно. Типа: «Готовься, Дима».
Он победно ударил ладонью по столу.
— Это повышение — вопрос решенный! А это значит — другая зарплата, другой статус, корпоративная машина. Мы сможем ипотеку закрыть за три года, а не за пятнадцать! Мы сможем в отпуск летать не в Турцию, а на Мальдивы! И всё это — ценой одного несчастного браслета, который ты купила на свои заначки. Да я тебе потом три таких куплю! Десять куплю!
— Ты называешь это «инвестицией»? — Катя наконец нарушила молчание. Её голос был ровным, безжизненным. — Ты украл у своей семьи, чтобы купить лояльность чужой женщины?
— Да какой семьи?! — вспылил Дмитрий. — Твоя сестра — это не семья в том смысле, в каком семья — мы с тобой! У неё муж — владелец автосалонов. У них денег куры не клюют. Для неё этот браслет — как для нас пакет молока купить. А для меня это был социальный лифт! Ты что, правда не понимаешь? Я это сделал ради нас! Ради тебя, дуры!
— Ради меня? — Катя горько усмехнулась. — Ты опозорил меня. Я стояла там, перед гостями, перед родителями, перед сестрой, и врала, глядя ей в глаза. Я чувствовала себя последней дрянью. А ты стоял рядом и улыбался. Ты даже не поморщился. Тебе было плевать на мой стыд. Тебе было плевать на мои чувства. Тебе было важно только то, что подумает твоя Елена Викторовна.
— Ой, да хватит драматизировать! — Дмитрий отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Ну постояла пять минут красная, подумаешь. Забыла подарок — с кем не бывает? Никто и не вспомнит через неделю. Зато когда я принесу первую зарплату начальника отдела, ты первая побежишь по подружкам хвастаться, какой у тебя муж крутой.
Он встал и подошел к окну, засунув руки в карманы брюк.
— Ты должна мне спасибо сказать, Катя. За смекалку. За то, что я не растерялся в сложной ситуации. Другой бы на моем месте сопли жевал, а я действовал. В бизнесе, милая моя, по-другому нельзя. Либо ты ешь, либо тебя едят. И если для успеха нужно пожертвовать малым — надо жертвовать.
— Малым… — эхом повторила Катя.
В её голове пазл наконец сложился. Все эти годы она жила с иллюзией. Она думала, что они — команда. Что у них общие ценности. Что честность и порядочность для него — не пустые звуки. Но сейчас она увидела его нутро. Оно было гнилым, склизким и меркантильным. Для него люди были ресурсами. Сестра — ресурс для подарка. Начальница — ресурс для карьеры. Жена — ресурс для быта и поддержки, которую можно использовать втемную.
— Знаешь, Дима, — сказала она, поднимаясь со стула. — Ты прав. В бизнесе нельзя жевать сопли. И в жизни тоже. Ты сделал свой выбор. Ты поставил на карту всё: мое доверие, мое уважение, наши отношения. Ты решил сыграть ва-банк.
— И я выиграл! — обернулся он, сверкая глазами. — Я выиграл, Катя!
— Нет, — покачала она головой. — Ты проиграл. Ты поставил на «зеро», а выпало «черное». Потому что ты забыл одну маленькую деталь. Ты забыл, что я не ресурс. Я человек. И у меня есть принципы, которые тебе, видимо, недоступны.
Дмитрий фыркнул.
— Принципы на хлеб не намажешь. Иди спать, моралистка. Утром поговорим, когда ты остынешь и включишь мозг.
Он демонстративно отвернулся к окну, давая понять, что аудиенция окончена. Он был уверен в своей непобедимости. Он думал, что она побурчит и успокоится, как бывало раньше, когда он забывал про годовщины или тратил деньги на ерунду. Но он не заметил, как изменился её взгляд. В нем больше не было обиды или боли. Там была пустота, на дне которой разгоралось холодное пламя решимости.
Катя молча вышла из кухни. Она не пошла в спальню. Она направилась в гардеробную, где на верхней полке лежал большой дорожный чемодан.
Звук молнии на чемодане прозвучал в тишине квартиры как резкий звук разрываемой ткани. Катя распахнула крышку огромного пластикового кейса прямо посреди спальни. Она действовала с пугающей эффективностью, словно робот, у которого отключили модуль эмоций, оставив только программу утилизации мусора.
Она подошла к шкафу, рывком раздвинула двери-купе. В нос ударил запах его вещей — смесь табака, дорогого парфюма и той неуловимой мужской резкости, которая раньше казалась ей родной, а теперь вызывала лишь брезгливость. Катя протянула руку и сгребла с вешалок сразу охапку рубашек.
Плечики жалобно звякнули друг о друга. Она не стала их снимать, не стала аккуратно складывать воротнички, как делала это сотни раз перед командировками или отпуском. Она просто швырнула этот ком дорогой ткани в чемодан. Белая, голубая, в тонкую полоску — все они полетели в бездонное нутро кейса, сминаясь и перепутываясь рукавами.
— Ты что творишь? — Дмитрий возник в дверях спальни. В его голосе смешались недоумение и начинающаяся ярость. Банка пива в его руке дрогнула. — Это же итальянский хлопок! Ты хоть представляешь, сколько стоит глажка?
— Мне все равно, — сухо бросила Катя, не оборачиваясь. Она выдвинула ящик с нижним бельем.
Носки, свернутые аккуратными улитками, трусы, футболки для дома — всё это полетело сверху на рубашки беспорядочной кучей. Катя работала как экскаватор, вычищая свою территорию от следов чужого присутствия.
— А ну прекрати! — Дмитрий шагнул в комнату, пытаясь преградить ей путь к полке с джемперами. — Ты решила устроить спектакль? Хочешь меня напугать? «Ах, я ухожу к маме»? Давай, вали! Только мои вещи не трогай своими психованными руками!
Катя остановилась на секунду, глядя ему прямо в переносицу. В её глазах не было ни слез, ни мольбы. Это был взгляд патологоанатома перед вскрытием.
— Ты не понял, Дима. Это не я ухожу. Это ты уходишь. Прямо сейчас.
Она обошла его, толкнув плечом, схватила стопку свитеров и, не глядя, сбросила их в чемодан. Один из свитеров, кашемировый, подаренный ею на прошлый Новый год, упал на пол. Катя наступила на него, даже не заметив.
— Ты больная, — выдохнул Дмитрий. Его лицо начало наливаться кровью. Веселость и снисходительность испарились. — Ты реально больная! Из-за какого-то паршивого браслета ты рушишь семью? Ты выгоняешь мужа, который приносит деньги в дом? Да кому ты нужна будешь, разведенка с прицепом из комплексов?
Он перешел на крик, пытаясь задавить её громкостью, авторитетом, агрессией. Он привык, что это работает. Привык, что Катя всегда сглаживает углы, идет на компромисс, лишь бы «не было войны». Но сегодня эта схема дала сбой.
— Я не рушу семью, — спокойно ответила Катя, отправляя в чемодан его джинсы и ремни. Пряжка одного из ремней гулко ударила о пластиковый борт. — Семьи нет. Есть я и есть вор, который живет в моей квартире. А я не живу с ворами. Это вопрос гигиены.
— Гигиены?! — взвизгнул Дмитрий. — Да ты мещанка! Узколобая, ограниченная баба! Я мыслю масштабно, я строю стратегию, а ты цепляешься за свои тряпки и побрякушки! Ты завидуешь мне! Завидуешь, что я могу принимать жесткие решения, а ты — нет! Ты всю жизнь будешь сидеть в своем болоте, а я взлечу!
— Вот и лети, — Катя захлопнула крышку чемодана. Вещей было так много, что молния не сходилась.
Она навалилась на крышку всем весом, уперлась коленом. Дмитрий смотрел на это с отвисшей челюстью. Он впервые видел её такой — сильной, жесткой, абсолютно чужой. Ему захотелось ударить её, стряхнуть с неё эту ледяную маску, заставить плакать, кричать, умолять. Но что-то в её движениях — скупых и точных — пугало его до дрожи.
— Ты пожалеешь, — прошипел он, когда молния с натужным визгом наконец сошлась. — Ты будешь локти кусать, Катя. Я завтра же получу должность. Я куплю себе квартиру в центре. Я найду себе женщину, которая будет ценить мой ум, а не считать копейки! А ты сгниешь здесь в одиночестве!
Катя поставила чемодан на колесики и выдвинула телескопическую ручку.
— Отойди, — сказала она.
— Не отойду! — Дмитрий растопырил руки в проходе. — Это и мой дом! Я здесь прописан! Ты не имеешь права выставлять меня на ночь глядя!
Катя не стала спорить про прописку и права. Она просто покатила тяжелый чемодан прямо на него. Пластиковый бок больно ударил Дмитрия по ноге. Он отшатнулся, матерясь.
— Сука! — заорал он, хватаясь за ушибленную голень. — Ты мне ногу сломала!
— До свадьбы заживет. До твоей новой свадьбы с умной женщиной, — бросила Катя и потащила чемодан в коридор.
Колесики гулко грохотали по ламинату. Этот звук казался Дмитрию похоронным маршем. Он ковылял за ней, продолжая выкрикивать оскорбления, но слова отскакивали от её спины, не причиняя вреда.
В прихожей она открыла входную дверь. Лестничная площадка встретила их темной тишиной и мигающей лампочкой. Катя с силой толкнула чемодан наружу. Он прокатился пару метров и врезался в стену соседской квартиры, едва не опрокинувшись.
— Выметайся, — сказала она, указывая на выход.
Дмитрий стоял в коридоре, сжимая в руке уже теплую банку пива. Он был в домашних штанах и футболке. Его дорогие туфли стояли на полке, пальто висело на вешалке.
— Ты… ты серьезно? — его голос дрогнул. До него только сейчас начало доходить, что это не игра. Что чемодан реально там, а он — здесь, и между ними вот-вот вырастет непреодолимая преграда. — Кать, ну хорош. Ну проучила, ну молодец. Я понял. Давай затаскивай обратно, холодно же.
Он попытался улыбнуться, выдавить из себя ту самую обаятельную улыбку, которая когда-то её покорила. Но улыбка вышла кривой и жалкой, похожей на оскал загнанной в угол крысы.
— Обувайся, — скомандовала Катя. — И пальто возьми. Замерзнешь на своем Олимпе.
Она сняла с крючка его пальто и швырнула ему в лицо. Тяжелая шерстяная ткань накрыла его с головой, на секунду лишив ориентации. Пока он барахтался, пытаясь освободиться, Катя выставила за порог его туфли.
— Ты тварь! — заорал он, выныривая из пальто. Его прическа растрепалась, глаза бегали. — Меркантильная, злобная тварь! Я тебя уничтожу! Я отсужу у тебя половину этой халупы! Я оставлю тебя нищей!
Он лихорадочно втискивал ноги в туфли, ломая задники, не попадая, пыхтя от злости и унижения.
— Вон, — тихо сказала Катя.
Дмитрий выскочил на площадку, на ходу натягивая пальто. Он чувствовал себя голым, несмотря на одежду. Его вышвырнули, как нашкодившего кота. Его, без пяти минут начальника отдела!
— Ты еще приползешь! — крикнул он, хватаясь за ручку чемодана. — Ты будешь умолять меня вернуться! Но я не прощу! Слышишь? Я не прощу!
Катя стояла в дверном проеме, держась за ручку двери. Она смотрела на него, и в её взгляде была такая пустота, что Дмитрию стало по-настоящему страшно.
— Я знаю, что ты не простишь, Дима, — сказала она. — Но тебе сейчас будет не до прощения. Тебе нужно готовиться к завтрашнему дню. У тебя будет очень насыщенное утро.
Дмитрий стоял на грязном бетоне лестничной клетки, судорожно вцепившись в ручку чемодана. Сквозняк из разбитого окна между этажами шевелил полы его наспех накинутого пальто. Он чувствовал себя униженным, но в то же время странно окрыленным злостью. Адреналин бурлил в крови, заставляя руки дрожать. Ему казалось, что он сейчас контролирует ситуацию, что его уход — это демонстрация силы, а не позорное изгнание.
— Ну и прекрасно! — гаркнул он, чтобы соседи слышали, какой он смелый и решительный. Эхо метнулось вверх по пролетам. — Живи тут одна со своими принципами! Умри в обнимку со своей честностью! А я сейчас поеду к Лехе. Перекантуюсь пару дней, а завтра… Завтра у меня новая жизнь начинается!
Он уже представлял, как войдет в кабинет начальницы. Уверенный, сияющий, в новом статусе фаворита. Как Елена Викторовна улыбнется ему, как подпишет приказ о назначении. А эта дура Катя будет сидеть в своей «хрущевке» и кусать локти, понимая, что выгнала золотую антилопу.
— Ты права, утро будет насыщенным, — голос Кати прозвучал пугающе спокойно, разрезая его фантазии как скальпель. Она всё ещё стояла в дверях, не делая попытки закрыть их.
— Еще бы! — фыркнул Дмитрий, поправляя воротник. — Я получу свой кабинет. А ты получишь повестку в суд на раздел имущества. Я тебе ни копейки не оставлю, поняла? Даже этот коврик у двери заберу!
— Дима, послушай меня внимательно, — она перебила его, не повышая голоса, но в её тоне было что-то такое, что заставило его замолчать. — Пока ты пил пиво на кухне и рассуждал о своих стратегических талантах, я сделала один звонок.
Дмитрий напрягся. В животе шевельнулось неприятное предчувствие, холодное и скользкое.
— Кому ты звонила? Мамочке своей? Жаловалась?
— Нет. Я звонила Елене Викторовне.
Тишина, повисшая на лестничной клетке, была плотной, ватной. Слышно было, как гудит старый лифт где-то на верхних этажах. Дмитрий замер. Его лицо, только что красное от гнева, начало стремительно бледнеть, приобретая оттенок старой штукатурки.
— Ты… ты врешь, — просипел он. Голос не слушался. — У тебя нет её номера. Ты блефуешь.
— Есть, Дима. Ты сам мне его дал полгода назад, помнишь? Когда уезжал в ту командировку и боялся, что связь будет плохая. Сказал: «Если что-то срочное — звони шефу». Я сохранила его. На всякий случай.
Катя облокотилась о дверной косяк, скрестив руки на груди. Она смотрела на него не как на врага, а как на раздавленное насекомое.
— И что? — Дмитрий попытался усмехнуться, но губы дергались. — Ну позвонила. И что ты ей сказала? Что я плохой муж? Что я носки разбрасываю? Думаешь, ей интересно слушать бредни истеричной бабы?
— Я сказала ей правду, — Катя говорила медленно, наслаждаясь каждым словом. — Я представилась. Поздравила её с юбилеем. А потом спросила, понравился ли ей браслет. Тот самый, золотой, с плетением «Бисмарк» и маленьким дефектом замка, который я не успела исправить у ювелира.
У Дмитрия подкосились ноги. Он вцепился в перила свободной рукой, чтобы не упасть. Мир вокруг него начал крениться.
— Я рассказала ей, откуда взялся этот подарок, — продолжала Катя безжалостно. — Я сказала, что мой муж украл его у моей сестры, у собственной родственницы, потому что у него не было денег, но было очень много амбиций. Я объяснила, что подарок ворованный. И что я, как честный человек, обязана её предупредить, чтобы она не носила краденую вещь. Это ведь плохая примета, верно?
— Ты… ты уничтожила меня… — прошептал Дмитрий. Его глаза расширились от ужаса. Он понимал, что это конец. Полный, безоговорочный конец. Елена Викторовна была женщиной старой закалки, щепетильной до паранойи. Связаться с вором? С мелочным лгуном, который крадет у своих? Для неё это было хуже непрофессионализма. Это была грязь.
— Она была очень удивлена, Дима, — добивала его Катя. — Она сказала, что ей было неприятно даже держать эту вещь в руках, когда она узнала правду. Она назвала это… как же она выразилась? Ах да. «Лакейской подлостью». И попросила передать тебе, чтобы ты завтра не приходил в офис. Твоя трудовая книжка и браслет будут ждать тебя на охране.
Дмитрий сполз по стене. Он сидел на корточках, обхватив голову руками. Пальто распахнулось, открывая мятую футболку. Чемодан с его вещами стоял рядом, как надгробный памятник его амбициям.
— Зачем? — простонал он, глядя в грязный пол. — Зачем ты это сделала? Я же… я же хотел как лучше. Для нас.
— Нет, Дима. Ты хотел как лучше для себя. За мой счет. За счет моей совести, — Катя отступила вглубь прихожей. — И кстати, она сказала, что заявит в полицию, если ты попытаешься приблизиться к ней или к офису ближе чем на сто метров. Она очень не любит, когда её втягивают в криминал.
Она взялась за ручку двери.
— Катя, подожди! — Дмитрий вскочил, пытаясь броситься к ней, но дверь уже захлопывалась. — Катя, открой! Куда я пойду? Меня уволили! У меня ничего нет! Катя!
Щелчок замка прозвучал как выстрел в упор. Затем второй оборот ключа. Потом щелкнула задвижка.
Дмитрий остался один. В пустом подъезде, с чемоданом барахла, без работы, без дома, без репутации. Сверху донесся шум открывающегося лифта и веселые голоса соседей, возвращающихся с вечеринки.
Он ударил кулаком в железную дверь.
— Тварь! — заорал он, срывая голос, зная, что она слышит. — Ненавижу! Будь ты проклята со своей правдой!
Ответа не последовало. За дверью было тихо. Дмитрий пнул чемодан, тот перевернулся, и колесико жалобно хрустнуло. Он стоял и смотрел на глазок двери, черный и пустой, как дуло пистолета. Он понял, что Катя не просто выгнала его. Она стерла его. Она превратила его «стратегию» в пыль, а его самого — в пустое место.
Он медленно поднял чемодан, который теперь казался неподъемным, и побрел вниз по лестнице, в темноту холодной ночи, где его никто не ждал…
